Впрочем, язык наш покуда не пришел в упадок, так что нет нужды об этом распространяться. Возвращаясь к предмету, от которого я отклонился, скажу, что общим для всей страны назовем язык, где большая часть слов и форм не совпадает со словами и формами какого-либо местного наречия данной страны.
Коль скоро сказанное верно, а оно поистине верно, то я желал бы призвать Данте с его поэмой и, взяв в руки что-либо писанное на флорентийском языке, осведомиться, что в его поэме написано не по-флорентийски. Он бы мне ответил, что многое: то-то перенято из ломбардского, то-то придумано им самим, то-то позаимствовано из латинского...
Но раз уж у нас с Данте пойдет беседа, то не буду повторять «он ответил», «я сказал», а помечу собеседников начальной буквой имени.
Н. Что, стало быть, позаимствовано тобой в Ломбардии?
Д. Вот это:
In со del ponte presso a Benevento
и еще:
Con voi nasceva е s'ascondeva vosco.
Н. А что взято из латыни?
Д. Вот, к примеру:
Transumanar significar per verba
и еще многое другое.
Н. А что ты сам придумал?
Д. Вот что:
S'io m'intuassi come tu ti immii.
Все эти слова, смешиваясь с тосканскими, дают третий язык.
Н. Положим. Но скажи, сколько в поэме таких слов: из других наречий, придуманных или латинских?
Д. В первых двух кантиках144 мало, в последней же изрядно, особенно латинских, ибо рассуждая о разных учениях, я вынужден был приискать слова, годные для их выражения, то есть латинские термины, но я так изменил окончания, что они стали одно с языком поэмы в целом.
Н. Каков же язык поэмы в целом?
Д. Куриальный, придворный.
Н. Это как понимать?
Д. А так, что на нем говорят в папской курии, при дворе герцога[155], где люди более образованны и, следовательно, говорят лучше, чем в городах Италии.
Н. Вот и соврал. Скажи-ка, что на этом придворном языке значит morse?
Д. Значит «умер».
Н. На флорентийском что оно значит?
Д. А на флорентийском значит «укусил».
Н. А в этих твоих стихах E quando il dente longobardo morse «morse» в каком употреблено значении?
Д. В значении «задеть», «оскорбить», «напасть», это переносное употребление от флорентийского mordere «укусить».
Н. Выходит, ты говоришь по-флорентийски, а не по-придворному?
Д. Ну, большей частью, но я избегаю слишком уж флорентийских слов.
Н. Избегаешь? А это что такое Forte spingava con ambe Ie piote, что здесь это слово spingava?
Д. Так говорят во Флоренции: spingare «бить копытом», «лягаться» про животное: ella spinga una coppia di calci «два раза бьет копытом», я же это самое хотел сказать про того, кого встретил в аду, вот я и употребил spingare.
Н. Ну хорошо, а зачем, разумея ноги, ты говоришь не gambe, a zanche: E quello che piangeva con Ie zanche?
Д. Затем, что во Флоренции zanche — это ходули: ряженные призраками на праздник Сан Джованни становятся на них и передвигаются как на ногах, вот я, разумея ноги, и сказал zanche.
Н. Ловко же ты избегаешь флорентийских слов. Но скажи, немного дальше у тебя говорится: Non prendete, mortali, i voti a ciancie, почему ты произносишь ciancie, а не zanze, как ломбардцы, раз уж ты употребляешь ломбардское vosco и со del Ponte.
Д. Zanze — это слишком уж варварское слово, a «vosco» и «со» я употребил оттого, что это не столь варварские слова, и оттого, что в обширном сочинении дозволено употребить несколько чужих слов, как это сделал Вергилий в стихе
Troia gaza per undas[156].
Н. Пусть так, но разве мы скажем, что Вергилий писал не по-латыни? Д. Нет, не скажем.
Н. Стало быть, ты, вставив «со» и «vosco», не изменил свой язык. Впрочем, не пустой ли это спор? Ведь ты сам в поэме не раз поминаешь, что говоришь по-тоскански и по-флорентийски. Вспомни, что сказано в «Аде» о том, кто услышал твою речь: «И он, узнав тосканский говор мой» или в другом месте, устами Фаринаты[157]:
Ты, судя по наречию, наверно
Сын благородной родины моей,
Быть может, мной измученной чрезмерно[158]
(пер. М. Лозинского).
Д. Верно, там это есть.
Н. Тогда почему ты отрицаешь, что говоришь по-флорентийски? Но я еще попробую переубедить тебя с книгами в руках, посредством сопоставления. Будем читать твою поэму и «Моргайте»[159]. Ну, читай. Д. Nel mezzo del cammin di nostra vita Mi ritrovai per una selva oscura Che la diritta via era smarrita[160]. H. Довольно. Теперь из «Моргайте». Д. Какое место?
Н. Какое хочешь. Открывай наугад. Д. Вот:
Non chi comincia ha meritato, 5 scritto Nel tuo santo Vangel, benigno Padre. Н. Какую же разницу ты усматриваешь между своим языком и «Моргайте»?
Д. Есть небольшая. Н. А по-моему, никакой. Д. Нет, что-то есть. Н. Что же?
Д. Да хоть вот это chi, оно слишком флорентийское. Н. Как так, ведь ты сам говоришь:
Io поп so chi tu sia, пё'рег qual modo Venuto sei quaggiu, ma fiorentino[161]. Д. Твоя правда, а я, стало быть, неправ.
Н. Милый мой Данте, я хочу вывести тебя из заблуждения: сравни свою поэму с флорентийским наречием, и ты поймешь, что если кому пристало стыдиться, то не тебе, а Флоренции. Перечитай свои стихи, и ты увидишь, что тебе не чужда неуклюжесть, как в стихе: Poi el partimmo е nandavamo introcque
грубость вроде:
Che merda fa di quel che si trangugia непристойность:
Le mani alza con ambedue Ie fiche.
Ho коли ты не уберегся даже от такого, что позорит твою поэму, то разве мог ты уберечься от других бесчисленных речений, свойственных родной Флоренции, — ведь искусству невозможно отрешиться от природы. Ведай и то, что нет языков, которые были бы просты по составу, каждый всегда смешан с другими языками. Но язык имеет отечество, ежели преобразует заимствованные слова по мере употребления и притом настолько силен, что не изменяет свой строй от новых слов, а сам их перестраивает, вбирая чужое так, что оно кажется собственным. И если кто с любовью пишет на родном языке, тот должен поступать, как ты, но не должен говорить, как ты: ибо ты прав в том, что взял изрядно слов от латинян и от других наречий, и что сам придумал новые слова, но ты неправ в том, что язык твой от этого будто бы перестал быть флорентийским. Гораций[162]говорит:
... Когда еще Энний[163] с Катоном[164]обогащали латинскую речь находками новых слов и названий...[165]
хваля Катона и Энния за то, что они первые содействовали обогащению латинского языка. В римском войске было не более двух легионов римлян, всего около двенадцати тысяч человек, из иных же племен — двадцать тысяч, но так как стержнем были римляне с их военачальниками, остальные же воины подчинялись римскому порядку и дисциплине, то на все войско в целом перешло имя, авторитет и достоинство римлян. Ты же, введя в сочинения двадцать легионов флорентийских слов, пользуясь флорентийскими формами, временами, наклонениями и окончаниями, возомнил, что язык твой от нескольких пришлых слов перестал быть флорентийским? А если ты скажешь, что и в общем языке Италии, или, иначе, в придворном, глаголы те же, что во флорентийском, я тебе отвечу, что глаголы те же, да формы не те же, ибо они так меняются от произношения, что делаются совсем другими. Ведь ты знаешь, что за пределами Тосканы «z» произносят как «с»: zanzare вместо cianciare, о чем я уже говорил; vegnira вместо verra, добавляя буквы; poltron вместо poltrone, убавляя буквы, отчего искажаются даже те слова, которые похожи на наши. Да о каком куриальном, придворном языке ты ведешь речь? Если разуметь дворы Милана и Неаполя, то в их наречиях много такого, что присуще каждой из этих областей, но наилучшие у них слова те, что больше подражают тосканскому, а часто ли ты видал, чтобы подражатель превосходил свой образец? Если же разуметь римскую курию, то там столько наречий, сколько племен, и эти наречия не подведешь под единое правило. Да и дивлюсь я тебе, неужто лучший язык может обретаться там, где сроду не делалось ничего похвального и достойного, ведь где извращены нравы, там поневоле извращена и речь, и в ней та же похоть и изнеженность, что в самих говорящих. Насчет же общих слов многих вводит в заблуждение то, что через тебя и через других всюду читаемых писателей многие наши слова были усвоены и заучены так, что из местных флорентийских они стали общими. Если хочешь убедиться в этом, возьми книги, что были написаны уже после вас и за пределами Тосканы, и ты увидишь, сколько их авторы употребляют ваших слов и как стараются вам подражать. А для вящей убедительности пусть заблуждающиеся заглянут в книги, сочиненные их земляками прежде вашего рождения, и они увидят, что там нет ни таковых глаголов, ни таковых форм. Из чего явствует, что язык, на котором они ныне пишут, это ваш язык, а стало быть, наш флорентийский, и что ваш язык — это отнюдь не общий язык. Вашему языку они подражают как могут, из кожи вон лезут, и все же, вчитавшись, ты заметишь тысячу мест, где они попадают впросак, употребляя наши слова, ибо искусственное не может быть сильнее природного.
Учти также, если желаешь убедиться в достоинствах твоего родного языка, что когда кто из живущих вне Тосканы берется писать о новом предмете, для какового не находит слов у вас, ему приходится заимствовать слово в Тоскане; если же он берет свои слова, то выглаживает и вытягивает их по тосканскому образцу, иначе ни он себя, ни другие его не одобрят. И хоть говорится, что местные наречия плохи, если не имеют в себе примеси, — так что ни одно, получается, не плохо, — я все же скажу, что какому наречию меньше требуется примесь, то больше и заслуживает похвалы, а бесспорно меньше всех требуется флорентийскому. Еще скажу, что иные жанры не хороши без выражений и острых слов на родном языке. К таковым относятся комедии, иб