верхности росло немного пушистой зелени, согретой солнцем.
Они отправились в путь, и сперва все шло хорошо, но затем началась их решительная схватка. Несколько раз в течение дня, когда они бродили по рощице, где земля была усыпана сухими листьями, а над головами благоухали деревья в полном расцвете новой весенней жизни, она, казалось, готова была уступить терзавшему его голоду, но ближе к вечеру, когда они, съев свой завтрак, уселись на травянистом берегу ручья, она стала необычайно деловитой и решительной.
— Мы должны вернуться в город до наступления темноты, — сказала она и пошла вперед по полю, пыльной дороге. Сражение развивалось быстро. Когда они почти добрались до города, прилив энергии в ней иссяк, и они, свернув с дороги, вошли в какой-то фруктовый сад. Ее спутник развел близ ограды, небольшой костер, и они, облокотясь на ограду, молча следили за огнем. Тонкий столбик дыма вился кверху пробиваясь сквозь ветви деревьев.
— Словно ладан! — сказала она, пододвигаясь к нему.
Их тела прижались друг к другу. Было полнолуние, сумерки так и не наступили, и день незаметно сменился ночью.
Двое мальчишек о ближней фермы, гнавшие домой коров, проходя по тропинке мимо сада, увидели их слившиеся в объятии тени. Мальчишки перелезли через ограду и прокрались в темное место, чтобы лучше наблюдать.
Охваченная внезапным страхом, она вырвалась из его объятий и медленно пошла вдоль забора. Он последовал за ней, не отставая. Ею овладела нерешительность, она не знала, чем это кончится, — сражение казалось, проигранным. Она хотела убежать и в то же время не хотела. Она устала.
Сделав над собой усилие, она повернула и твердыми шагами пошла через сад, а он остался у забора, не пытаясь ее удерживать.
— Ничего не будет. Она уходит! — крикнул один из мальчишек другому.
Мальчишки снова перелезли через ограду и побежали по тропинке к видневшемуся вдали коровнику; в саду опять воцарилось безмолвие. Она вернулась к нему, ее глаза блестели, руки дрожали.
— Вы видите, до чего вы меня довели, что сейчас произошло? — резко спросила она.
На какое-то мгновение она почувствовала себя униженной, побежденной, но затем быстро овладела собой. За ее дрожащей фигурой стояло все могущество организованной жизни общества.
Он ничего не понял.
— Пойдет сплетня, — сказала она. — Я вас не виню. Я виню только себя. Зачем я разыграла с вами на виду такую сцену!
Ей хотелось все объяснить ему.
— Эти мальчики, конечно, знают меня, — отвернувшись, сказала она. — Они заметили, как мы стояли тут обнимаясь и целуясь. Сейчас достаточно светло, и все видно. Это ужасно! Вы мужчина, но я-то женщина. Это скандальная история, и все будут трепать мое имя.
Он смотрел на неё, недоумевая и огорчаясь. Ему показалось скорее забавным, что кто-то наблюдал за их любовной сценой, и он чуть было не расхохотался. Теперь ему стало стыдно, и он раскаивался.
Она подошла к ограде и прижалась лицом к верхней перекладине; ее всю трясло от рыданий, Он стоял в замешательстве и ждал.
Потом его осенило.
— Что ж, — нерешительно произнес он, — мы могли бы пожениться; да, мы можем пожениться.
Он смотрел поверх нее вдаль, на залитые лунным светом просторы. Налетел ветер, и в небе помчались облака; их беглые тени дико метались над полями. Что-то легкое и нежное, как тень, казалось, покидает его и ее. Он чувствовал себя как хищник, который носился ночью в лесной чаще и вдруг попал лапой в капкан. Им овладело дикое, безумное желание убежать от нее, взметнуться над полями, как эта тень облаков, и затем исчезнуть навсегда в неведомой, таинственной дали, но его ноги отяжелели, Он был схвачен прочно, привязан к земле, — теперь уже не желанием, а странным, неуверенным сочувствием тому, что привязывало к земле ее.
Когда она подняла глаза, он обнял ее и крепко прижал к себе, продолжая смотреть поверх нее вдаль. Ее тело, трепетавшее от возбуждения, замерло.
— Давай-ка поженимся сразу, — сказал он, — Есть вещи, которых я раньше никогда не понимал. Давай вернемся в город и поженимся немедленно, сегодня же. Тогда все станет просто, понимаешь?