но вселюсь в тебя Здесь,
словно в Храм.
Станешь камнем Грядущей Отчизны —
как мой гроб, твоя Вера стара…»
Свет пропал.
Растревоженно стало.
Ком могильный упал в мои сны.
Появился безумец усталый,
стал копать,
но с другой стороны.
Ладно, бог с ним…
К отпущенным срокам
отчий череп – сквозь все времена —
мне нести,
словно чашу Востока.
Да наполнится Духом она!
Бог со мною…
Мне надо немного, —
откровения – в день изо дня —
как земле
под лопатой Немого:
«Ты мое полюби, не меня…»
Здесь русский дух подавлен интеллектом,
теряясь в подсознательном…
И слог —
вне русских слов – понятным диалектом —
снисходит до толпы,
как местный бог.
Душою – в гроб,
а глоткою – наружу
здесь каждый сам себе и бог, и черт.
здесь русский хлеб,
осыпавшийся в лужу,
судьбой не принимается в расчет.
Здесь к Западу все тянутся руками,
отбрасывая тени на Восток.
Здесь искренне протягивают камень
голодному,
приняв на грудь – по сто.
Здесь каждый ощущает запах смерти,
хоть не осознает свою вину.
Здесь можно даже смерть свою измерить, —
лишь резко
влево руку протянув.
Здесь можно все забыть, оставить в прошлом
и не понять —
от Родины вдали —
как сушат шаг, черствея на подошвах,
сырые крошки аржаной земли…
Соблазнами, ниспосланными с неба,
влеком на протяжении веков,
отправился я, взяв краюху хлеба,
на поиски безумца своего.
И грезил я грядущими веками,
но в прошлое лишь взглядом попадал.
Вечор набрел на вещий серый камень.
На нем надменный ворон восседал.
Он встрепенулся.
Крыльями косыми
затмились солнце, тень моя, тропа.
«Сей камень —
пограничный столб России,
сто лет уже – как с неба он упал.
Он выбор твой, он вечный твой хозяин,
дающий силу слабым в трудный миг.
Чем дольше пред твоими он глазами,
тем меньше остается для других.
Решай.
Твоей гордыне не удастся
вне разума мытариться весь век.
Пойдешь направо —
вступишь в государство,
налево – ты свободный человек…»
«А где же Бог?! —
Ответь, седая птица…»
Исчезли камень, ворон и тропа…
Смотрю —
к земле,
прям посередь границы,
вжимаясь в почву,
мой немой припал.
Как будто воду пьет – притом не в меру.
Промежду пальцев проросли цветы…
«Я слушаю, что происходит в мире
на свете Том,
теперь послушай ты.
Как родовое срубленное древо,
твоя Отчизна, в землю угодив,
в крови омывшись,
вышла Светлой Девой.
Ты сын Ее, тебя ждет мир —
иди!
Ты есть един – ты воплощенье рода —
в тебе поет невытравленный плод.
Ты – Человек, ты – Дух Того Народа,
ты – самовозрождаемый народ.
Теперь иди, неси свой крест к порогу
иного Царства,
пасынок мечты.
По мертвецам сюда найдешь дорогу.
Меня же больше не увидишь ты!..»
Ну, вот и все. Прочь от воспоминаний —
к родным и просветленным небесам,
шепча себе святое заклинанье:
«О врачеватель,
исцелися сам».
Я вышел из земель —
с каких лишь мертвым
возврат возможен – в качестве идей…
Я здесь, как пыли столб, как воздух спертый,
как перевоплощение людей.
Вершу средь оживающих надгробий
свой круг,
что предначертан был судьбой.
Из праха
проступают тел подобья.
И русский дух общается со мной.
И мать-земля расходится кругами…
Навек встают под флаг мой мертвецы —
убогих дедов светлые отцы
звенят мечами и гремят костями.
Родимым песням предаются вволю
и пашут землю,
обнажая суть.
Я их могилы посыпаю солью —
чтоб смерть ко мне совсем забыла путь.
И на слезах моих взрастает небыль —
пуская корни в будущность и в старь, —
что человек, подняв глазищи к небу,
прочувствует, как Истина проста…
Из круга выйду я —
в родное лоно, —
над Спасской башнею звезда взойдет.
И вовремя родившийся ребенок
меня – по Слову – к людям отведет.
Толпа, плодоносящая от Слова,
суть есть —
Народ от Личности моей,
когда мой дух,
пройдя путем Христовым,
на землю ступит в качестве идей.
И это мой народ,
что ждан и гадан,
что вечно рядом – в песнях, сказках жил,
взыскующий Божественного Града
середь земли, вдали от зла и лжи.
Во мне оживший —
с тем и этим светом —
на тайный глас пришедший к алтарю…
Рим и Византиус…
Россия! – этим
я именем отныне говорю.
Познав – как благо свыше —
распростертым
себя на предначертанной доске,
я буду говорить на русском мертвом —
страны немых – творящем языке.
Вот он, мой крест.
Вот дедовы заветы.
Вот та одна из множества дорог.
Кладу поклон в четыре части света.
Ну, вот и всё:
там Бог, а тут порог.
* * *
И когда петух заскочив на кол
недоклюнул беду нависшую
заломил картуз буйный колокол
с песней падая в землю нищую
И достала до неба трещина
а звонарь ни мычит ни телится
небо кровью людской окрещено
а со шпилей орлы разлетелися
Как вороны кружат над падалью
облетая границы адища
а с церковок кресты попадали
да как звезды и все на кладбище
И тогда опять прокричал петух
и заплакал во сне юродивый
разбудил меня
и я понял вдруг
колокольный звон
моя Родина
* * *
Ночной свободы хаос безотчетный
к духоустройству прививает вкус,
весь этот мир —
от Бога и до черта —
на миг
выстраивая наизусть.
Пустая блажь,
встающая из пепла,
в простонародье званная судьбой,
что при рожденье памяти ослепла
и по миру пошла с лесной клюкой, —
за ради хлеба,
да еще немая,
мысль,
жадностью наполнившая рот, —
кто все уже на свете понимает,
тот ничего, увы, не создает…
Ему осталось только обонянье.
Но выхолощен воздух поутру,
где мысль,
лишь отягченная деяньем,
сойдет за правду на людском миру.
Но, правя ежедневную заботу,
природа проступает даже тут —
и дерева,
вытягиваясь к Богу,
корнями землю,
как собаки, рвут…
Уже сознанье не боится сглазу.
Встает слепого солнца торжество.
Еще Христа не принимает разум,
а дух
уже свершает путь Его…
* * *
Пушкин – наше всё…
Из классика
Актерши, в телевизоре что жили,
с книжонками не очень-то дружили.
И к месту и не к месту, как солдаты,
твердили генеральские цитаты…
Одних поэтов просто запрещали.
А про других не знал я ничего.
А Пушкиным мне душу высветляли
и наизусть учили мне его —
библиотекарши с короткими носами,
учительницы с длинными усами…
Они его ночами вслух читали,
а утром им все дыры затыкали…
И что мне делать с темною душою —
раз этим дурам нравится пока —
читать стихи – из вызубренных в школе —
и Пушкина держать за дурака?!
* * *
Найти свой берег —
как души спасение,
и к ночи,
подведя итог мечтам,
вздохнуть: «Державин»,
выдохнуть: «Есенин»,
и грустно улыбнуться: «Мандельштам»…
Те слова
Быть русская дуэль должна кровавой!
И ровно в десяти шагах от ада…
В раю нам не ужиться.
Боже правый,
прости за все,
а царь простит за правду…
Я те слова вдолбил себе, как пулю,
что гений воплотил в немом экстазе.
И шел злодей по вымершему полю,
но Пушкин падал и, считай, промазал.
У каждого свои по жизни цели…
Но с детства словесами нас пугают.
И Пушкин умирает на дуэли.
И в памяти, как пятна, проступают
и те слова, и та земля сырая —
от Черной речки до бездарной пули.
И я иду и Пушкина читаю.
А те слова сжигают и волнуют…