Была поставлена под сомнение историческая ценность решительно всех свидетельств о Сократе и прежде всего свидетельств Платона, Ксенофонта и Аристотеля. Подобное "решение" проблемы Сократа предложил, например, французский исследователь Эжен Дюпреель, автор работы "Сократическая легенда и источники Платона" (65). К числу наиболее решительных приверженцев идеи мифического, легендарного происхождения образа Сократа принадлежит известный швейцарский ученый Олоф Гигон – автор работы "Сократ. Его образ в поэзии и истории" (68). Он пишет: "Коль скоро у нас не вызывает сомнения тот факт, что, несмотря на прямо-таки необъятную античную литературу, посвященную Сократу, воссоздать исторический образ Сократа практически невозможно, остается сделать вывод, что эта античная литература с самого начала вовсе не ставила своей целью изобразить исторического Сократа. Сократ, о котором в ней говорится, – совсем другой Сократ. Это поэтический вымысел, созданный многочисленными поэтами с той свободой, которая именно поэтам и свойственна" (68, 13)[4]. На этом основании Гигон заключает, что "сократическая литература представляет собой не историческую биографию, а поэтический вымысел, и должна интерпретироваться в категориях поэтики" (66, 14). Иначе говоря, он предлагает заменить исторического Сократа литературным персонажем и соответственно изучать сократическую литературу, пользуясь методами исследования художественного (поэтического) творчества.
Аналогичных взглядов придерживается и советский исследователь И. Д. Рожанский. В статье "Загадка Сократа" он пишет: "Авторы сократических диалогов уже с самого начала относились к своим произведениям как к произведениям… художественной… литературы" (39, 92).
Вполне понятно, что такая сложная проблема, как проблема, связанная с жизнью, учением и деятельностью Сократа, предполагает различные точки зрения. Общеизвестно, что труды Платона и Ксенофонта – главные источники наших сведений о Сократе; бесспорно, однако, что эти авторы (а также киник Антисфен и гедонист из Кирены Аристипп, сочинения которых дошли до нас лишь в отдельных фрагментах) идеализировали Сократа. Кроме того, каждый из них изображал Сократа глашатаем своих собственных философских идей, этических и политических взглядов, нередко существенно отличавшихся друг от друга.
Аргументы сторонников замены исторического Сократа литературным персонажем, подытоженные И. Д. Рожанским, сводятся к следующему:
1. Вся сократическая литература представляет собой продукт воображения, поэтического творчества и поэтического вымысла (Dichtung, по выражению Гигона). Поэтому ее "можно (и должно) изучать так, как изучается художественная литература вообще" (39, 82).
Прежде всего отметим, что эта установка открывает широкие возможности для экстравагантных "нововведений" в решение проблемы Сократа, одним из которых является включение в сократическую литературу на правах равноценного источника комедии Аристофана "Облака". Приняв карикатурный образ Сократа-софиста, нарисованный Аристофаном, за возможный образ Сократа и сопоставив его с образом Сократа в сократической литературе, И. Д. Рожанский, естественно, не находит ответа на неизбежно возникающий при этом вопрос: какой же из двух образов более достоверен? "Мы видим, – пишет он, – что образы Сократа у Аристофана и у сократиков настолько противоположны, что как-то даже трудно ставить вопрос о том, какой из них больше соответствует своему историческому прототипу" (там же, 87).
В самом деле, какой из образов Сократа – образ софиста, плута, бродяги, богохульника и развратителя юношества в комедии Аристофана или же образ народного мудреца, непримиримого врага софистов и софистических мудрствований в произведениях Платона и Ксенофонта – соответствует "историческому прототипу"? По мнению Рожанского, ни тот, ни другой. Но как же быть с Сократом? – спросит изумленный читатель. Очень просто. Не колеблясь, следует признать его лишь литературным персонажем. Что же касается истории греческой философии, то она вполне может обойтись и без Сократа (там же, 78). Но на каком основании? На том, отвечает И. Д. Рожанский, что все без исключения сведения о Сократе ненадежны, противоречивы, и поэтому любые попытки установить степень их исторической достоверности обречены на неудачу (там же, 87).
Думается, положение не будет казаться столь безнадежным, если мы вспомним о юридическом принципе "презумпции невиновности". Известно, что в судебном разбирательстве доказательство вины обвиняемого возлагается на обвиняющую сторону, от обвиняемого же не требуется доказательства своей невиновности. До тех пор пока вина обвиняемого не будет доказана, он считается невиновным. Аналогично этому при решении проблемы Сократа не свидетельства о нем должны доказывать свою достоверность, а исследователь должен доказывать их предполагаемую ложность. Поэтому любой источник информации следует признавать достоверным, пока не будет доказано обратное. Между тем складывается впечатление, что некоторые исследователи априори подозревают и сократиков и антисократиков (всех вместе и каждого в отдельности) в искажениях и ложных "показаниях". Неудивительно, что подобное заведомо негативное отношение к источникам ведет к тому, что все без исключения сведения о Сократе объявляются в равной степени ложными, литературной фикцией, поэтическим вымыслом (Socrates dichtung, по Гигону).
Бесспорно, образ Сократа подвергался и грубым искажениям (у Аристофана) и тонкой идеализации (у Платона). Однако речь здесь не об этом. Речь идет о неправильной установке исследователя заранее не доверять источнику, которым он пользуется. Это похоже на позицию человека, взявшегося пилить сук, на котором он сидит. А как же в таком случае относиться к свидетельствам Аристотеля о Сократе, в достоверности которых большинство историков философии не сомневается? В самом деле, в отличие от Аристофана Аристотель не пародировал Сократа, в отличие от Платона и Ксенофонта не относился к нему апологетически и не идеализировал его.
Как это ни парадоксально, но О. Гигон и И. Д. Рожанский предлагают обойтись без свидетельств Аристотеля.
Впрочем, это естественно, ибо при всем желании "Метафизику" Стагирита и другие его сочинения нельзя отнести к разряду художественной литературы.
Уместно напомнить, что Аристотель – строгий логик и "эмпирик", человек с научным складом ума. Его "Афинская полития", в которой прослеживается процесс становления и упадка одной из самых крупных держав греческого мира, написана на основе изучения истории Афин на протяжении нескольких веков. Его "Политика" представляет собой исследование существовавших в Элладе государств и форм государственного правления. Его соображения о написании трагедии были обобщением опыта постановки трагедий на сцене его времени, а концепция истории философии – на исследовании существовавших до него философских учений, по-своему им истолкованных. Словом, Аристотель не из тех людей, кого можно было ввести в заблуждение какой-либо фантазией. Ведь не принял же он за чистую монету вложенную Платоном в уста Сократа теорию идей.
Отказаться от свидетельств Аристотеля – первого историка философии, значит лишить себя необходимой исторической почвы[5] и возможности научного подхода.
Таким образом, можно было бы оставить без внимания один из основных его тезисов о том, что "никакого учения Сократа… вообще не существовало" (39, 81).
Но, возможно, спросит читатель, остальные доводы сторонников точки зрения о мифическом и легендарном характере личности Сократа настолько обоснованы и убедительны, что действительно можно обойтись без свидетельств Аристотеля.
Приведем и эти доводы.
2. Всякая попытка установить, кем был и чему учил Сократ в действительности наталкивается на сильнейшие разногласия среди авторов сократической литературы; каждый из них видел свою задачу "отнюдь не в воспроизведении высказываний, которые фактически делал или мог делать исторический Сократ, а прежде всего в пропаганде своих собственных воззрений" (39, 79; см. также стр. 81, 88, 90).
3. "Реконструкция взглядов мыслителя, который ограничивался изустной пропагандой этих взглядов, дело всегда трудное и почти никогда не приводящее к абсолютно достоверным результатам" (там же, 78. Курсив наш. – Ф. К.). Такого рода утверждения не новы и уже подвергались критике в мировой историко-философской литературе. Следуя им, мы лишаемся возможности узнать что-либо не только о Сократе, но и о любом другом историческом деятеле, который не оставил письменного изложения своих мыслей, взглядов и намерений[6].
Полагая, что реконструкция взглядов мыслителя возможна только при условии получения "абсолютно" достоверных результатов, И. Д. Рожанский уверяет нас в том, что "личность… Сократа, его судьба, его взгляды, его деятельность образует большую и, по-видимому, неразрешимую загадку" (там же, 94).
Излишний скептицизм в отношении исторической ценности сократической литературы приводит к тому, что изучение самого Сократа становится, по словам Брунсвига, темой сократовской иронии: единственное, что мы знаем о нем с уверенностью, это то, что мы ничего не знаем. При такой гиперкритике изучение не только проблемы Сократа, но и ряда других проблем греческой философии представляется невозможным, да и не нужным.
Но, как говорится, "страшен сон, да милостив бог". Заметим, прежде всего, что те, кто считает Сократа литературным персонажем, порождением мифа и легенды, не могут все же оспаривать того, что человек по имени Сократ жил на свете; они признают также, что Сократ был выдающейся личностью. Но вопрос о том, почему его деятельность стшта предметом судебного разбирательства, остается без ответа, причем уклонение от ответа мотивируется (как и следовало ожидать) "недостаточностью" сведений, которые, мол, настолько скудны, что "не дают возможности представить отчетлив