облезешь, — пообещал Макс. — Я буду следить.
Майя поспешно отвернулась, скрывая улыбку, и нырнула.
Макс не задержался в воде и вышел на переполненный берег. Пляж кишел безразличными к своей и чужой внешности нудистами. Потряхивая целлюлитными ляжками, прошли туристки второй свежести. «Надо срочно вводить купальники! — Разборчивому Максу стало дурно. — Глухие для женщин и трико для мужчин, полосатые, как до революции».
Он потоптался на месте, ощущая себя чужим на этом празднике плоти. Солнце начинало жечь, а Майя все не вылезала и не вылезала. Море после вчерашнего дня успокоилось, в прозрачной воде виднелись медузы. Макс поймал ближайшую, размером с теннисный мячик, и метнул. Медуза стремительно и неотразимо ушла в район вынырнувшей Майи. Раздался звучный шлепок, подруга исчезла.
— Никитин, совсем опух!
— Тач-даун[1], — прошептал Макс и крикнул: — Вылазь давай, не задерживай движения!
Они побрели через лежбище к холмам, осажденным пестрыми шатрами «дикарей». Спиной Макс чувствовал холодные жгучие стрелы, но постепенно Майя смягчилась, и ее взгляд перестал жалить. Подруга с любопытством присматривалась к вылинявшим палаткам, заботливо обложенным крупной галькой, самодельным очагам из плоских, слепленных глиной камней, к разбросанному в беспорядке имуществу.
Макс тоже подмечал, что где плохо лежит. Смущало только количество глаз, устремленных в их сторону. У самых холмов, на дальнем краю стойбища, им улыбнулась удача. Новенькая оранжевая палатка приткнулась на отшибе, словно бедный родственник. За ней валялся туго набитый рюкзак с притороченным сбоку ковриком из пенки. Поблизости никого не было. Очевидно, хозяева недавно прибыли, наспех поставили палатку и побежали купаться. Верещагин огляделся, стараясь делать это незаметно. На них никто не смотрел.
— Берем этот рюкзак! — сказал Макс.
— А люди что скажут? — притворно испугалась Майя, памятуя, как он хотел везти все имущество на себе из Санкт-Петербурга.
— Люди такое скажут, что без переводчика не разберешься.
Макс решительно взвалил рюкзак на плечо и пошагал по тропе в сторону зарослей. Майя примолкла и поспешила за ним. Вроде бы обошлось без палева, но свидетели всегда есть — это плутовка знала точно. И если не заметили сразу, то вполне могли догнать чуть погодя. Туристы народ крепкий, привычный к длительной и быстрой ходьбе, чего не скажешь о разнеженных городским транспортом любителях легкой наживы. Похитителей драгоценного имущества могли изобретательно наказать.
Гоня прочь печальные мысли, ушлая парочка обогнула кусты и встала как вкопанная. У края дороги сидел похожий на Дэцла парень в полосатом оранжево-синем балахоне. Над головой у него торчала густая копна сальных волос, заплетенная негритянскими косичками, вьющимися так смачно, что парня можно было заподозрить в пользовании бигуди. Запустив пятерню целиком в волосы, он сладострастно скреб череп.
«Настоящий растаман, — понял Макс. — Каких чертей только не встретишь в Лисьей бухте».
— Че, братан, траблы с дредами? — нагло спросил жулик, у которого от неожиданности захолонуло сердце. Он вовсе не ожидал встретить кого-то за кустами и решил, что его поймали с поличным.
Растаман если и испугался, то вида не подал. На лице у него появилось выражение, будто он что-то очень хочет сказать, но потом выражение исчезло.
— Где тут воду берут? — Макс по-хозяйски поставил рюкзак на землю.
— Там родник есть. — Растаман махнул за спину, не сводя глаз с рюкзака.
— Кури дреды, братан. — Макс снисходительно похлопал его по плечу. — Кури дреды.
Он впрягся в лямки и двинулся вверх по дороге, чувствуя себя ослом. И хотя кусты за поворотом скрыли растамана, легче не становилось. Они все шли и шли, а погони не было. Начался лес. Кусты стали выше, появились деревья, корявые дубы и чахлые тополя. Взопревшие похитители туристического снаряжения дошли до развилки.
— Эта дорога ведет в часть. — Макс махнул рукой налево. — По ней нам еще не раз предстоит пройти, а сейчас в другую сторону. Обогнем Курортное через виноградники и зайдем со стороны шоссе. Если хозяйка увидит нас с рюкзаком, скажем, что были в Щебетовке у друзей, они наши шмотки на машине везли.
— Ты голова, Никитин! — заверила Майя.
Макс напыжился и с новыми силами потащил поклажу к дому.
Рюкзак, поставленный в шкаф, занял все свободное место.
— Мы обрастаем имуществом. — Уходившийся по жаре Макс вытянулся на койке. — Если будем продолжать так дальше, то уже завтра к вечеру не сможем нести свое барахло. Пора умерить аппетиты.
— Нам еще палатка нужна, — отрезала Майя. — Или ты собрался в курятнике жить?
— Финансовая поддержка местного туристического бизнеса не входит в мои планы. Скоро кому-то из дикарей придется сильно удивиться и поискать ночлега под крышей. На худой конец удовольствуется тентом.
— О, мужчина заговорил! — Подруга осталась довольна.
Глава вторая,в которой Макс Верещагин ходит по горам и невольно становится носителем военной и государственной тайны
Ностальгические воспоминания окрашены в розовый цвет и неизменно сладостны, даже если сохранили картину в неприглядном виде. Но сегодня Макс впервые не мог сказать этого о себе. Он вернулся к месту службы и нашел его почти таким же, каким помнил, однако чувства возникли неожиданные. Вместо радости Макс ощущал испуг, любопытство и восторг. Он лежал на животе у вершины скалы Бычий Зуб и смотрел, как из ворот сооружения номер тридцать четыре выкатывают контейнер ядерной боеголовки.
Макс отполз на пару метров вниз и только тогда осмелился встать на ноги. Он вовсе не хотел быть замеченным с Тридцатьчетверки. Объявят тревогу, нарушителя периметра техзоны примутся ловить. Так было во времена его службы, и после увиденного у Верещагина не осталось причин сомневаться в сохранении режима секретности. Если есть спецконтейнеры, особым образом подготовленная техническая обслуга и надежная охрана, значит, у контейнеров имеется соответствующее содержимое.
Как выглядит контейнер для ядерной боеголовки, Макс знал не понаслышке.
Учения по сигналу «Физика-333» должны были начаться после обеда. Макс проведал о них одним из первых — накануне он до поздней ночи печатал приказы и инструкции. Поскольку в учениях был основательно задействован ЛЭВС, Верещагин решил поставить в известность земляка. После развода он заглянул на почту. Юра распределил личный состав по работам, обложился пачками формуляров на радиостанции и вносил фиктивные отметки о проведении технического обслуживания.
— Завтра учебная тревога будет, — Макс старался говорить тихо, чтобы не услышал почтальон в соседней комнате.
— Вот дерьмо, — скривился Юра. Он терпеть не мог, когда его надолго отвлекают от чтения газет и журналов всякими глупыми мероприятиями. — Участвует батальон или все Соединение?
— Только ЛЭВС.
— Макс, ты прикалываешься?
— Когда я над тобой прикалывался?! — Верещагин склонился над столом и зашептал: — Завтра в четырнадцать ноль-ноль тебе на почту позвонит дежурный по части и скажет «Физика триста-тридцать-три». По этому сигналу ты должен будешь собрать радиостанции, катушки, всю фигню свою связистскую и выдвинуться всемером на спортгородок. О, вспомнил, вам еще ОЗК надо будет получить и противогазы.
— Что это за учения такие? — Напуганный количеством носимого барахла Юра заметно поскучнел, однако не утратил врожденного скептицизма.
— Отработка действий при аварии специзделия, — Макс вкратце пересказал содержание документов, в которых, по причине их обилия и позднего часа, сам не очень разобрался. — У них там несколько вариантов этой «Физики». Начиная с пожара в хранилище и заканчивая утечкой радиации. Типа навернули чем-то по боеголовке и повредили корпус или она сама по себе начала разогреваться, а потом либо самовозгорелась, либо нет. Но это не на самом деле, а понарошку.
— Значит, ядерного взрыва ждать нечего? — с разочарованием спросил Юра, и Макс понял, что перед ним сидит законченный панк.
— Нет.
— Жаль.
Повисла пауза. Юра набычился, соображая, поверить другу или нет. За стеной короткими очередями стучал матрос Гальчин, штампуя письма треугольной печатью войсковой почты.
— Ладно, будем довольствоваться радиацией, — пошел на компромисс бешеный замкомвзвода.
— Радиации тоже не будет.
— Что же будет? — недоверчиво спросил Юра.
Макс мысленно усмехнулся. Земляк попался в сети и теперь поверит всему. Посомневается немного и поверит.
— Ничего не будет, просто фиксация, — уведомил будущий гид по стране заблуждений. — Офицеры у себя в сооружении почти все учения проведут, только по одному варианту наружу вылезут, когда по плану надо аварийное специзделие транспортировать. Вытащат пустой контейнер на футбольное поле, а ты должен будешь связь обеспечить.
— А куда тянуть?
— На Пятьдесят первое сооружение.
— Куда?!! Это же… — Юра аж подпрыгнул, а почтальон за стенкой затаился и начал прислушиваться.
— Гальчин, работай! — рявкнул Юра, но уже не мог остановиться и завопил: — Пятьдесят первое — это же кабель на дорогу класть! Караульная машина порвет обязательно, когда смену повезет. От спортгородка в обход части и по кустам маскировать — это почти два километра! Они вообще долбанулись!
— И еще на Тридцатьчетверку и Семь-А, — безжалостно добил осведомленный писарь.
— Вот дерьмо.
Новости, одна другой чудовищнее, сломали психологическую защиту оппонента. Теперь ему можно было залить в уши любую фантазию, и он бы поверил. Это было закономерно и естественно. Если вранье слишком значительно, лох перестает критически оценивать получаемые сведения. Жертва обмана теряет способность осмысливать такой масштаб лжи и принимает ее за чистую монету. У каждого человека эта пороговая величина сугубо индивидуальна. Для Юры, бережно относящегося к вверенному имуществу и привыкшему к спокойной жизни, такой величиной стали два километра кабеля. На этом известии он сломался и далее воспринимал информацию понуро, без бурных эмоций. Он смирился и начал обвыкаться с новым положением. Если бы ему сказали, что учения отменяются, линейно-кабельный взвод все равно был бы готов к часу «Ч» бежать на спортгородок и тянуть связь, куда прикажут.