– Плохой Сильвио, плохой! Ты нарушил обещание, которое дала за тебя мамочка. А теперь пожелай джентльменам доброй ночи и отправляйся в мамину комнату!
С этими словами она взяла лапу Сильвио и подала мне для прощального пожатия. Пожимая мохнатую лапу, я не мог не восхититься ее внушительными размерами и красотой.
– Ух ты! На ощупь похоже на боксерскую перчатку с когтями!
– Оно и неудивительно, – улыбнулась мисс Трелони. – Разве вы не заметили, что у моего Сильвио на лапке семь пальчиков? Вот, смотрите! – Она раскрыла кошачью лапу, и на ней действительно оказалось семь коготков; каждый был словно бы заключен в тонкую, нежную оболочку, похожую на крохотную раковину. Когда я осторожно погладил внутреннюю сторону лапы, когти выдвинулись и один из них случайно – ибо кот уже успокоился и лишь умиротворенно мурлыкал – вонзился мне в палец. Отдернув руку, я невольно воскликнул:
– Ого! Да у него когти острые как бритва!
– Вот как? – отрывисто произнес доктор Винчестер, который секунду назад подошел к нам и теперь наклонился, разглядывая когти. Он резко охнул.
Пока я гладил присмиревшего кота, доктор прошел к письменному столу, вырвал из бювара лист промокательной бумаги и вернулся к нам. Он положил листок себе на ладонь и, коротко извинившись перед мисс Трелони, поместил на него лапу Сильвио, после чего довольно крепко придавил ее другой рукой. Высокомерный кот, изрядно возмущенный такой бесцеремонностью, попытался выдернуть лапу. Очевидно, именно этого доктор и добивался: вырываясь, кот выпустил когти и оставил на мягкой бумаге несколько царапин. Затем мисс Трелони унесла своего любимца из комнаты.
– Престранная история с этой мумией, знаете ли, – сказала она, возвратившись через несколько минут. – Когда Сильвио впервые пришел в эту комнату – вернее, когда я принесла его, совсем еще крохотным котенком, чтобы показать отцу, – он повел себя точно так же: запрыгнул на столик и принялся царапать и кусать мумию. Отец тогда страшно рассердился и велел выгнать бедного Сильвио вон из дома. И только когда мой котик – через меня – дал слово впредь никогда сюда не соваться ни под каким видом, он неохотно разрешил ему остаться.
Пока мисс Трелони отсутствовала, доктор Винчестер снял повязку с руки ее отца. Поскольку рана была тщательно промыта, глубокие ярко-красные порезы на запястье виднелись отчетливо. Доктор сложил листок перпендикулярно царапинам, оставленным на нем кошачьими когтями, и приложил его к ране. Секунду спустя он вскинул торжествующий взгляд и знаком подозвал нас.
Царапины на бумаге в точности совпадали с порезами на запястье! Никаких объяснений не требовалось.
– Лучше бы мастер Сильвио не нарушал свое слово! – заметил доктор.
Последовало продолжительное молчание. Потом мисс Трелони воскликнула:
– Но Сильвио не было здесь прошлой ночью!
– Вы уверены? И сможете доказать это при необходимости?
– Я уверена, но, боюсь, доказать это будет трудно, – поколебавшись, ответила девушка. – Сильвио спит в корзине в моей комнате. Вчера вечером я точно уложила его туда. Ясно помню, как укрыла его и подоткнула одеяльце. А сегодня утром я сама достала кота из корзины. Ночью я его здесь точно не видела, хотя это, конечно, ни о чем не говорит: ведь я была слишком взволнована и слишком занята моим бедным отцом, чтобы обращать внимание еще на что-нибудь, даже на Сильвио.
Доктор покачал головой и промолвил не без некоторой печали:
– Так или иначе, сейчас уже не имеет смысла что-либо доказывать. Любой кот успел бы слизать с лап все следы крови – если таковые были – и за сотую часть времени, которое прошло с момента несчастья.
Вновь наступило молчание, и вновь его нарушила мисс Трелони:
– Я сейчас подумала и поняла: бедный Сильвио никак не мог поранить отца. Моя дверь была плотно закрыта, когда меня разбудил шум. Закрыта была и дверь отцовской комнаты, когда я подошла к ней и прислушалась. Когда же я вошла, рана у него на запястье уже была – а значит, ее нанесли до того, как Сильвио мог проникнуть в комнату.
Довод звучал убедительно, особенно для меня, как для адвоката: присяжные сочли бы такое доказательство вполне удовлетворительным. Я обрадовался, что Сильвио оправдан, потому, вероятно, что он был любимцем мисс Трелони. Счастливый кот! Хозяйка Сильвио просияла от радости, когда я объявил:
– Признан невиновным!
Помолчав немного, доктор Винчестер промолвил:
– Приношу свои извинения мастеру Сильвио. Но мне не дает покоя вопрос: почему он настроен столь враждебно к этой мумии? Вызывают ли у него такое же раздражение другие мумии в доме? Их здесь, надо полагать, немало. Три я видел в холле.
– О, их здесь великое множество, – ответила мисс Трелони. – Порой я просто не понимаю, где нахожусь: в частном доме или в Британском музее. Но Сильвио нет дела ни до одной из них, кроме этой. Должно быть, потому, что это мумия животного, а не мужчины или женщины.
– Возможно, это мумифицированный кот, – предположил доктор и, поднявшись с места, пересек комнату, чтобы рассмотреть мумию поближе. – Да, так и есть, – продолжал он. – Мумия кота, притом превосходная. Не будь он любимцем какой-то очень важной особы, он не удостоился бы такой чести. Смотрите! Искусно расписанный картонаж и обсидиановые глаза – в точности как у человеческих мумий. Удивительное все-таки свойство – способность животных распознавать представителей своего вида. Вот мертвый кот, забальзамированный четыре или пять тысяч лет назад, – и другой кот, другой породы, практически из другого мира, готов наброситься на него, словно на живого! Мне хотелось бы немного поэкспериментировать с вашим котом, если вы не против, мисс Трелони.
Поколебавшись, девушка ответила:
– Конечно, делайте все, что считаете нужным и правильным. Но надеюсь, это не причинит никакого вреда или беспокойства моему бедному Сильвио.
– О, с ним все будет хорошо, – улыбнулся доктор. – Я приберег бы свое сочувствие для другого участника эксперимента.
– Как вас понимать?
– Мастер Сильвио будет нападать, а пострадать придется другому коту.
– Пострадать? – с тревогой переспросила девушка.
Улыбка доктора стала шире.
– Прошу вас, не волнуйтесь. Другой кот не пострадает в нашем понимании этого слова – ну разве что его наружные покровы и общее строение.
– Бога ради, о чем вы говорите?
– Всего-навсего о том, моя дорогая юная леди, что вторым участником эксперимента станет забальзамированный кот вроде этого. Полагаю, мне не составит труда приобрести подобную мумию на Мьюзеум-стрит. Я поставлю ее здесь на столик вместо вашей – надеюсь, вы не сочтете, что мы нарушим волю вашего отца, если произведем на некоторое время такую замену. И тогда мы первым делом выясним, питает ли Сильвио неприязнь к любой кошачьей мумии или же только к этой.
– Даже не знаю, – неуверенно проговорила мисс Трелони. – Мне кажется, распоряжения отца должны выполняться неукоснительно. – Немного помолчав, она продолжила: – Но, разумеется, в нынешних обстоятельствах мы обязаны сделать все, что в конечном счете послужит ему во благо. Вряд ли эта мумия имеет какое-то особенное значение.
Доктор Винчестер ничего не ответил. Он сидел неподвижно, с таким сосредоточенно-серьезным лицом, что часть его серьезности передалась и мне, – и я вдруг яснее прежнего осознал всю странность дела, в которое оказался столь глубоко вовлечен. Мысль эта, однажды возникнув, безраздельно завладела мною. Она росла, развивалась, пускала ростки и размножалась тысячью разных способов. Самая комната со всем, что в ней находилось, служила благодатной почвой для странных мыслей. Здесь было так много древних артефактов, что воображение невольно переносило любого в неведомые земли и неведомые времена. Здесь было так много мумий и связанных с ними предметов, которые источали всепроникающие запахи битума, камеди и пряностей – «кассии и нарда ароматы», – что всякий, независимо от своего желания, погружался в раздумья о незабвенном прошлом. Разумеется, комната освещалась слабо и лишь тщательно затемненными светильниками – ни лучика прямого яркого света, что являет собой самостоятельную силу или самостоятельную сущность, готовую войти в дружеские отношения с вами. Даже невзирая на огромные размеры комнаты, потолок в ней казался слишком уж высоким. Здесь нашлось место для великого множества предметов, какие не часто встретишь в обычной спальне. В дальних углах сгущались причудливые зловещие тени. Присутствие многочисленных мертвецов и дыхание древнего прошлого ощущались мной столь остро, что я не раз боязливо озирался по сторонам, словно ожидая увидеть поблизости некую странную личность или подпасть под чье-то постороннее влияние. В такие моменты меня не успокаивало даже то, что рядом находились доктор Винчестер и мисс Трелони. Поэтому я испытал невыразимое облегчение, когда в комнате появился еще один человек, а именно сиделка Кеннеди. Эта деловитая, уверенная в себе, расторопная молодая женщина, несомненно, привнесла элемент безопасности в мир моего взбудораженного воображения. От нее исходила эманация здравомыслия, которая пронизывала все и вся вокруг. Вплоть до прихода сиделки я строил самые разные и самые дикие догадки насчет нашего бесчувственного подопечного – и в конце концов все вокруг него, включая даже меня самого, вовлеклось в мои фантазии, переплелось с ними, пропиталось ими… Но с появлением мисс Кеннеди все разом встало на свои места: мистер Трелони – просто жертва несчастного случая или нападения; комната эта – всего лишь покои больного; а тени в углах – самые обычные, и ничего зловещего в них нет. Единственное, от чего я никак не мог полностью отрешиться, так это странный египетский аромат. Можно заключить мумию в стеклянный сосуд и наглухо запечатать, дабы она не подвергалась разъедающему воздействию воздуха, но даже сквозь стекло она все равно будет источать своеобразный запах. Кто-то может подумать, будто за четыре-пять тысячелетий любые предметы утрачивают все воздействующие на обоняние свойства, но опыт показывает, что мумии сохраняют свой запах и секрет его по-прежнему не разгадан. Ныне мы знаем о нем столь же мало, как знали люди в древние времена, когда бальзамировщики погружали мертвое тело в содовую ванну.