Второй удар я отвесила с куда большей мощью, даже нечаянно рассекла губу пленницы. Линель, распахнув веки, жалобно ойкнула.
— Что я… что ты…
— Жить хочешь?
Она непонимающе кивнула.
— Тогда вставай!
На негнущихся ногах Линель сделала два шага и чуть не рухнула прямо в объятия похитителя. Пришлось подхватить ее под руки и тащить волоком. Дверь в свою каюту я забаррикадировала и только тогда взялась объяснять, что произошло. Линель без труда узнала в описании прыщавого юнца своего давешнего поклонника, так щедро поделившегося с ней виски.
— Но зачем ему я? — спросила и всхлипнула, начала ощупывать себя на предмет увечий. — Из-за того, что отказала в свидании? Так он не в моем вкусе, мы же объяснились…
Я пожала плечами.
— Можешь спросить его при встрече. Хочешь, организуем прямо сейчас?
Не хотела.
— Тогда я иду к капитану, а ты сиди здесь. — Линель протестующе замахала руками, но я не стала слушать возражения. — Заблокируй ход бочками и открывай на три стука.
Сказать, что капитан был шокирован — практически промолчать. Для начала он, конечно, с помощью матросов связал юного похитителя и запер его в трюме (предварительно избив до полусмерти, чего я, в общем-то, не просила), а следом долго извинялся и клялся, что, дескать, осмотрел все, да ничего дельного не нашел. Что-то я ему не поверила: наверняка юнец приплатил плутоватому капитану или собирался заплатить позже — как-то же он должен был вынести Линель с корабля. В любом случае, он будет осужден по законам Янга.
Линель отворила дверь только после того, как я назвалась полным именем и сообщила, что опасность ей не угрожает. Ну и постучала трижды, разумеется.
— Ужас! Меня никогда не воровали. — Между тем хитрые глаза блеснули гордостью. Истинная женщина, себялюбивая до невозможности, даже похищение рассматривала со стороны любования собой, ведь плохих-то не похищают.
Я устало опустилась на край кровати.
— Ну, с почином тебя.
— Ага. Итак, теневая леди, расскажи-ка о своих чудесных способностях. — Линель хлопнула в ладоши. — Как понимаю, лорд Пограничья обучил тебя запутывать разум людей?
— Это можно назвать свадебным подарком, но, честно говоря, о возможности подчинения я лишь смутно догадывалась.
И машинально коснулась туманного облака пальцами. Когда на наших ладонях с Траушем выплелись руны (моя алая — что кровь, его черная — как сама ночь), он пообещал оберегать меня от самой себя.
— Своеобразная штуковина, я, к примеру, больше люблю побрякушки. Но чего ожидать от теневых чудил? Не тебе в обиду! — Линель помотала рыжими кудрями.
— Да я и не обижаюсь. Дело в другом: мой жених виртуозно владеет туманами. — Не совсем правда: на меня внушение почему-то не действовало. — Но ведь я — помесок, причем никак не относящийся к расе теней. Туманы не должны слушаться чужачку. Но они… приняли меня, что ли.
Мы помолчали, каждая думая о своем.
— Слушай, а каково быть его невестой?
Линель понизила голос до полушепота.
— Как будто за твоей спиной всегда кто-то есть.
И ощущение присутствия не покидало даже во сне. Он смотрит, он изучает, он бдит.
Она поежилась.
— Несчастная, все-таки лучше бы дарил, как любой нормальный богатей, драгоценности. Подай ему такую идею, а?
— Всенепременно.
И я расхохоталась, вмещая в этот полубезумный смех весь страх от пережитого, всю боль и все надежды на то, что нам суждено разделить будущее на двоих.
Столица встретила нас заунывным ветром и колкой моросью, летящей в лицо. Я накинула на волосы капюшон плаща, глянула в безжизненно-серое небо. Ну, здравствуй, родимый город, ты, как всегда, недоброжелателен.
— Сольд, помни, я твоя вечная должница и сделаю все, о чем ты попросишь. — На прощанье Линель коснулась моей руки, затянутой в перчатку.
Я, как никто, знала, сколь опасны долговременные клятвы, — судьба непременно будет сталкивать нас вновь и вновь, заставляя отдавать друг другу долги. Нет ничего хуже обещания, которое не сможешь выполнить, — поэтому лучше его не принимать.
— Пришли мне какую-нибудь безделушку. Иной благодарности я не приму. Договорились?
Ну какой девушке неприятна симпатичная побрякушка, да еще от благодарного дарителя?
— Разумеется!
И она порывисто обняла меня, словно за неделю плавания мы из попутчиц превратились в закадычных подруг.
Линель уехала искать недорогой постоялый двор, чтобы отоспаться да помыться перед смотринами, а я тупо пялилась на устремившийся ввысь дом из гранита, смотрящий с вершины холма на остальные домишки, как строгий надзиратель. Он был виден из любой точки Янга. Мне — туда.
Спустя два часа изнурительной езды по узеньким улочкам (столица росла, ширилась, а дороги все ужимались) я оказалась у ворот академии чародейства и знахарств. Переливающиеся радугой флажки, сотворенные колдовством, трепетали под порывами ветра. Неизменная растяжка «Преклони свое колено, странник, ибо тут был заложен первый камень Валонии» блестела в солнечных лучах сусальным золотом.
Скучающий привратник лениво преградил дорогу алебардой. Его едва осязаемая магия ощупывала мои эмоции: о чем я думаю, причиню ли вред стенам или обитателям академии.
Непременно. Неспроста Сольд с языка ави — «разрушение».
— Вам назначено?
— Назовите светлому декану Иттану Берку имя Сольд Рене.
Он, кивнув, прикрыл веки. Телепатия — незаменимая вещь, когда нужно быстро и качественно донести информацию. Она подвластна далеко не каждому колдуну и делится на два вида: звуковая и эмоциональная, то есть передающаяся или словами, или чувствами. Вторым овладеть легче, но первое выше ценится. В академии есть специальный факультет, обучающий телепатов, — и конкурс на место там просто огромен. Все потому, что эта профессия невероятно востребована: в любой крупной конторе мира не обойдется без парочки телепатов.
— Проходите. — Привратник убрал алебарду.
Ворота распахнулись сами, без скрипа, без единого звука. Выпрямившись так, что хрустнуло в позвоночнике, я шагнула во внутренний двор академии. На душе было тяжело и дымно.
Меня встретила замогильная тишина и непривычная пустота. Никто из адептов не наслаждался погожим утром с книжкой в руках, не сидел на мраморных скамейках у круглого фонтана, не гонялся, атакуя друг дружку пустяковыми заклинаниями. Мне стало не по себе.
Семиэтажный студенческий корпус, выше которого не было во всей стране, вызывал священный трепет у любого первокурсника. В его подвалах-лабиринтах призывали нечисть и боролись с нею же, с астрономической башни рассматривали звезды, в ходах и выходах можно было запутаться и потеряться на неделю-другую. Поговаривали, что раз в десятилетие коридоры самостоятельно перестраивались, поэтому до сих пор не было нарисовано подробной карты академии.
Его нутро ничуть не изменилось за годы: все тот же алый ковер, стелющийся по полу, те же портреты архимагов в позолоченных рамах, увитые плющом стены. Под потолком в жирандолях трепетало пламя сотен свечей. Мне попадались редкие студенты, но какие-то зашуганные, старающиеся скорее улизнуть куда подальше. Тревога усиливалась.
Каждому факультету (а всего их было шесть) выделялся этаж, и, насколько я помню, светлому декану достался третий. Я долго отстукивала каблуками эхо, пока не набрела на дверь, табличка на которой была инкрустирована драгоценными камнями. Стучаться не стала, по-свойски вломилась внутрь.
— Здравствуйте, госпожа Рене. — Светлый декан отвесил шутливый полупоклон.
Он поднялся с обитого бархатом кресла и шагнул ко мне, а после сдавил в поистине медвежьих объятиях. Я пискнула. Иттан отошел на шаг назад, склонив голову, и задумчиво оглядел меня сверху донизу.
— Тени? — с удивлением спросил он.
— Обо всем по порядку, — ответила я, усаживаясь на диванчик для гостей. — Угостишь кофе?
Иттан задумался, посылая телепатический сигнал, и спустя пять минут к нам примчалась молоденькая секретарша-помесок, одетая в облегающее платье, едва прикрывающее бедра, которая расставила на хрустальном столике кружки, молочник и чайник с ароматным кофе цвета самой тьмы. Все это время мы молчали. Точнее — разговаривали друг с другом взглядами.
«Ты сбрендила?» — читалось во взгляде Иттана.
«Почти», — ехидно отвечали мои глаза.
«Ты обо всем мне поведаешь».
«Непременно».
Кабинет был под стать хозяину: роскошный и изящный, выдержанный в строгих тонах, без единой капли легкомысленности. У окна стоял стол из мореного дерева, заваленный бумагами. Посреди высились весы из серебра, обе чаши которых, белая и черная, пребывали в равновесии. К западной стене пристроился шкаф из хрусталя, его полки были забиты старинными книгами. У восточной находился диванчик, на котором сидели мы.
Иттан заговорил лишь в тот момент, когда разлил кофе по миниатюрным чашечкам:
— Госпожа, с чем пожаловали в наши негостеприимные края?
Я хмыкнула, помешивая сахар. В аристократических кругах считалось, что пить дорогущий напиток, приправленный сладостью, — издевательство над благородным напитком, но иначе я не любила. Горечи предостаточно и в жизни, так зачем терпеть ее в кофе?
— Тебе о чем-нибудь говорит имя Розеншал?
Иттан нахмурился. Ему, голубоглазому блондину, чистейшему человеку без единой примеси (дикая редкость в условиях, когда все расы смешались меж собой), графу в десятом поколении, это не шло.
— Совсем немного. Сильнейший темный колдун, ему предлагали должность преподавателя академии. Разумеется, он отказался. Слухи о господине Розентале ходят самые разные, но радушным и гостеприимным этого человека не назвать. Скорее — скрытным донельзя. Поговаривали даже об увлечении некромантией, но дальше обвинений дело не зашло. Наши поисковики не засекли призыва мертвых. Тебя с ним что-то связывает?
— Возможно.
Я отпила глоток, наслаждаясь тем, как обжигающий кофе маслянистой каплей скатывается по горлу. Иттан склонился ко мне почти вплотную.