Антони эта мысль увлекла, лицо его посветлело.
– На сочельник можем подать кулебяку…
– А это еще что такое? По названию похоже на морскую тварь или на плохо выводимый сорняк.
Он рассмеялся и подмигнул мне.
– Увидишь. И я просто обязан свозить тебя на рождественскую ярмарку в Гданьске. Тебе понравится. Может, твоя мама тоже с нами сходит? А я свою захвачу.
– Давай! Будет здорово. – Мама ненавидела делать покупки, а в последнее время у нее не было настроения ни на какое общение, но, может, праздники ее развеселят.
– Рождество будет отличное. Наше первое Рождество вместе. – Антони притормозил, поскольку мы как раз проезжали терминал на платной дороге, и улыбнулся мне. Его руки, лежавшие на руле, расслабились. – Рождество в особняке Новаков. Мартиниушу бы понравилось.
Из его голоса исчезло напряжение, и я выдохнула.
– Тебе уже лучше?
Он медленно глянул на меня, потом снова перевел взгляд на дорогу, но после паузы все-таки ответил.
– Да. Спасибо.
– Расскажешь мне, что происходит?
Он положил теплую ладонь мне на колено, а я накрыла его руку своей.
– Что, настолько заметно? – спросил он.
Я усмехнулась.
– Антони, одного парня ты чуть не распотрошил клюшкой, а другого наградил даже не одним фингалом, а сразу парочкой. Ты же обычно даже гусениц на тротуаре обходишь – представляешь, как мне сложно было совместить одно с другим?
Он криво усмехнулся.
– Твоя правда.
Машина съехала с шоссе на извилистую дорогу к особняку. Нависавшие над дорогой темные деревья погружали ее в густую тень, вдали виднелась линия белой пены, указывая, где кончается пляж и начинается вода.
Антони затих; я забеспокоилась – может, я зря его спросила, в чем дело?
Потом он вдруг поинтересовался:
– А что такое фингал?
Я с облегчением рассмеялась.
– Так называют синяк под глазом.
– А-а.
Антони ввел код, чтобы открыть ворота, заехал во двор, свернул на подъездную дорожку и припарковался у фасада особняка.
– Может, зайдешь? – с надеждой предложила я.
Антони расстегнул ремень безопасности и повернулся ко мне.
– Я бы с радостью, но у меня завтра ранняя встреча.
Он не поднимал взгляд и, похоже, обдумывал, что сказать дальше.
– Я могла бы сказать, что не помешаю тебе лечь рано, но мы оба знаем, что это неправда, – негромко произнесла я, пытаясь разрядить обстановку.
Антони так и не передумал насчет нашего с ним секса, все еще настаивал на том, чтобы подождать. Я знала, что отец вел себя с мамой точно так же – иначе традиционные взгляды Антони бесили бы меня еще больше. Нет, если б я была человеком, я бы, возможно, с ним соглашалась – в конце концов, мне всего семнадцать. Но я сирена, а у сирен, когда они на суше, главная цель жизни – найти своего избранника и заняться с ним любовью.
Антони улыбнулся.
– Как-нибудь воспользуюсь твоим предложением.
– Только попробуй не воспользоваться!
Он снова улыбнулся, но в глазах его опять читалось беспокойство. Он почесал в затылке, сдвинув шапку, потом и вовсе ее снял и положил на панель управления перед коробкой передач.
– Все дело в моей сестре.
– В Лидии? А что с ней случилось?
– По-моему, она связалась с дурной компанией.
– Почему ты так решил?
– Ну, она попросила у меня тысячу злотых, чтобы отдать кому-то долг.
– Вроде это не так много, – отозвалась я, считая в уме. Тысяча злотых – это примерно триста пятьдесят канадских долларов. Не мелочь, конечно, но и не безумные деньги.
– Меня не сумма беспокоит, а частота и причины. Она уже в третий раз за три месяца одалживает у меня.
– А возвращает?
– В конце концов возвращает, – кивнул Антони.
– А с причинами что такое?
– Вот в том-то и дело. Она не рассказывает, что происходит. А я знаю свою сестру. Она скрывает от меня только то, чего стыдится.
– А ты спрашивал ее прямо? – нахмурилась я.
– На этот раз спросил. – Антони щелкнул пальцами – я уже успела понять, что он это делает, когда расстроен. – Она ответила, что это меня не касается. Что она всегда возвращает деньги, так что какое мне дело.
– А Отто ты спрашивал?
Антони махнул рукой.
– Если она не рассказывает мне, то не расскажет и Отто. Они не очень близки, у них разные компании.
– А маму?
– Вот уж маме я точно не буду ничего говорить, – его явно шокировала сама мысль об этом. – Лидия из моей шкуры ботинки сделает!
Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Антони так мило путался в английских идиомах!
– Если она опять тебя попросит, скажи, что дашь денег, только если она тебе скажет зачем. Как тебе такой вариант? Деньги-то твои, ты имеешь право знать, куда они идут.
– Я так и сделаю, но она, может, только через месяц снова попросит, а во что она впутается за этот месяц?
– Ну, если ты правда переживаешь, можешь за ней последить.
– Последить? – изумленно переспросил он.
– Ну да. – Я пожала плечами. – Она тебе ничего не говорит, ты от этого еще больше беспокоишься. Как еще узнать, что происходит?
– Это же вмешательство в личные дела. Ты бы так поступила?
Под его внимательным взглядом я слегка напряглась, но все-таки кивнула. Да, я бы не задумываясь так поступила, особенно если бы считала, что близкий человек в беде. Но я жила в мире, где демоны-буреносцы нападали на города, а зловещие корпорации замышляли хаос и разруху, чтобы насытить своих потусторонних подручных, не думая о том, сколько народу при этом пострадает. Иногда я забывала, что принадлежу к миру сверхъестественного, а большинство людей живет в счастливом неведении о подобных вещах.
– А я думал, это твоя мать страшная женщина, – пробормотал Антоний.
Я откашлялась.
– Ну ладно. Мне очень жаль, что тебя беспокоят дела сестры, но если ты не зайдешь в дом, чтобы я могла на тебя напрыгнуть, тогда спокойной ночи. Мы тут воздух загрязняем.
– Ну да. Извини.
– Не извиняйся. – Я улыбнулась и перегнулась через подлокотник, чтобы поцеловать его.
Губы у него были теплые и податливые, а поцелуй затянулся дольше, чем я ожидала. Все мое тело ожило; я почувствовала, как Антони задышал чаще, и отодвинулась. Но не очень далеко.
– Точно не зайдешь? – Губы у меня до сих пор пощипывало от поцелуя.
На лице Антони читалось мучительное томление.
– Ты меня убиваешь.
– Ты сам себя убиваешь, – улыбнулась я. – Это же ты решил ждать, а не я.
Он схватил шапку с панели, прижал ее к лицу и театрально застонал, изображая страдание.
Я рассмеялась и открыла дверь машины.
– Если тебе все-таки понадобится помощь, чтобы последить за сестрой, учти, я умею скользить вдоль улиц как призрак – она даже не почувствует моего присутствия.
Я вылезла из машины и оглянулась на него, держа одну руку на ручке дверцы.
Он покачал головой, глядя на меня со смесью изумления и восхищения.
– Слава богу, между нами-то секретов нет, а то я не смог бы спать по ночам.
Моя улыбка слегка дрогнула.
– Спокойной ночи, любимая, – сказал Антони, откинув голову на подголовник. Глаза его были полны нежности. У меня заныло в животе от того, какая любовь в них читалась. Если он и заметил то, что промелькнуло у меня на лице, то никак этого не показал. Слава богу, освещение в салоне тусклое.
– Спокойной ночи, милый. – Я закрыла дверцу машины и смотрела ему вслед, пока он разворачивался и выезжал за ворота. Между нами нет секретов? У меня-то секрет был, и еще какой, а что с ним делать, я не представляла. Хорошая, конечно, идея – отношения без секретов, но не очень реалистичная, особенно для сирен. Секрет существует, и никуда от этого не денешься. Мама так жила, пока папа не умер, и мне так придется жить.
Я пошла к себе, зевая от усталости. Мне казалось, что глаза у меня закроются прежде, чем я успею залезть в постель, но на самом деле заснула я очень нескоро.
Глава 5
Осень постепенно перешла в зиму, дни стали короче, а с Балтики задул штормовой ветер. Из-за внезапных и сильных зимних бурь прибрежные города и городки затягивало льдом так, что электричество временами отключалось. Краткосрочная ярость Балтики сильно отличалась от неизменного холода атлантической зимы в моих родных местах.
В особняке Новака благодаря прислуге сохранялись уют и тепло – на каждом стуле и кушетке плед, комнаты заливает желтоватый свет настенных бра, в каминах потрескивает огонь.
Дни мои стали размеренными. В восемь завтрак в меньшей из двух столовых, до обеда школьные занятия самостоятельно или, если понадобится, с онлайн-репетитором (по математике). Обед в передней гостиной, огромное видовое окно которой выходило на деревья перед домом и тонкую голубую линию Балтики за ними. После обеда я на пару часов встречалась либо с Ханной, либо с Марианной, а после трех начиналось свободное время. Иногда я ходила плавать с мамой, но чаще всего ее к тому моменту уже не было дома, а мне не терпелось повидаться с Антони.
Когда он не играл в хоккей, то приходил на вечер в особняк или возил меня в Гданьск – в музей, на спектакль, в ресторан или погулять по центру города. На старых улицах появилось праздничное освещение, добавлявшее им романтического очарования. Я быстро привыкла к такой жизни, и мне в ней нравилось все, кроме одного – мама плавала все дольше и дольше, а когда не плавала, то ходила вялая и сонная. Ее как будто не интересовало, как прошел мой день. На нее это было не похоже. Мама всегда серьезно относилась к нашим разговорам, к новостям о моей жизни и жизни моих друзей, но теперь она проявляла непривычную рассеянность. Сначала я лишь встревожилась, а потом занервничала всерьез.
Однажды вечером, вернувшись в особняк, я заметила, что мама разговаривает с кем-то в беседке возле дома. Я прищурилась, но так и не сумела разглядеть сквозь деревья, с кем она там.
– Кто это? – спросила я Адама, когда он подъехал ко входу.
– Судя по куртке, кто-то из команды по подъему судов, – сказал он, останавливая машину. – Только у них такой герб на плече.