Дорожный не очень понимал, что значит выражение: «быть современным руководителем». Любое время он считал соответствующим себе. Его неизменный политический лозунг: «Спокойствие и стабильность!», как выяснялось, подходил к любым временам.
Лозунг этот очень полюбился нескольким поколениям забавинцев, потому что как нельзя лучше отвечал их собственным желаниям. Забавинцы хотели жить именно спокойно и именно стабильно. Многие десятилетия такой жизни убедили их в том, что добра от добра искать не следует, а что именно добро, а что не добро, они решали сами с помощью местных газет и телевидения.
Семена Ивановича, конечно, раздражала необходимость участвовать в этих современных веяниях: скажем, строить совместный с иностранцами завод удобрений или смотреть по местному областному телеканалу пошлые ток-шоу. Но Дорожный завод строил, ток-шоу посматривал, понимая: главный залог многолетнего руководства– не выпадать из общих тенденций. Если ты будешь лучше, чем положено, – это начнет раздражать тех больших руководителей, которые лучше быть не желают. Если ты будешь хуже, чем положено, – ты станешь показательным объектом для критики. Главное – уловить вот это единственное «как раз» и не съезжать с него.
В Бога Дорожный не верил еще с тех пор, как делал партийную карьеру. Но, увидев губернатора, который в Пасху стоял в церкви областного центра, поинтересовался у помощника: как дела с их Храмом.
Помощник ответил, что Храм отреставрирован на деньги, выделенные областью, а недавно в нем появился новый настоятель; и что Семен Иванович даже прислал ему приветственное письмо на бланке мэрии, в котором глубоко, точно и современно – так сказал помощник– отметил, как рад духовному возрождению в Забавино, и выразил неукоснительную надежду, что возрождение Храма возродит лучшие духовные традиции в их городе и послужит нравственному и духовному росту горожан.
– Что-то много про духовность, – недовольно буркнул Дорожный, который не любил слова, смысл которых не понимал.
Время на дворе случилось подходящее – канун выборов, и Семен Иванович решил посетить Храм, велев помощнику оповестить об этом журналистов.
Выходя из церкви, Семен Иванович увидел сваленные в углу детские вещи, даже коляску, игрушки, пряники.
– Почему грязь? – строго спросил Дорожный.
Ему никто не ответил. И только помощник повторял, как эхо, обращаясь непонятно к кому:
– Почему грязь? Почему грязь?
Подчиненные Дорожного хорошо знали: в принципе, мэр дважды не спрашивает. Но если вдруг придется, второй раз задает вопрос не громче, а тише первого – ему так кажется более зловеще. Третьего раза не бывает никогда.
– Почему грязь в Храме – спрашиваю, – как ему казалось, зловеще прошептал мэр.
– Не грязь, что вы, – извиняющимся тоном почти пропел отец Константин. – Это мы для детей маленьких… Малышей… Ну, тут ведь как, в Забавино? У кого-то детишки выросли, остались там… одежда, игрушки… Их несут в Храм. А у кого-то, наоборот, родились, так они как раз приходят, забирают. Очень удобно. – Отец Константин внимательно посмотрел на мэра и добавил тихонечко: – И по-божески.
Дорожный помолчал, словно пытаясь осознать сказанное, затем спросил недоверчиво:
– И что: каждый может вот так запросто подойти и себе забрать, так сказать, в личное пользование?
– Конечно! – радостно вскричал отец Константин. – Каждый! И забрать, и принести!
– И в любом количестве?
– Так никто ж не контролирует, – удивился отец Константин. – Но лишнего никто не берет.
– И что, не воруют? – Задавая вопрос, Дорожный хитро сощурил глаза.
Стоящая неподалеку Ариадна вспомнила, как все это начиналось.
Прихожанка принесла пакетик с детской одеждой:
– Возьмите, может, пригодится кому.
Имея вид виновато-скорбный, она протягивала пакетик отцу Тимофею так, словно просила об одолжении.
– А ты положи, милая, положи сюда, – улыбнулся отец Тимофей. – Кому надо, заберет.
Поначалу забавинцы были потрясены тем, что просто так, никем не охраняемые, лежат вещи и каждый желающий может взять себе все что захочет, причем в любом количестве, и ему за это ничего не будет. Брали с неловкостью, долго объясняя, для каких именно нужд: мол, только ребеночек народился; или зарплату не дали опять, а погремушечки малому нужны; или денег нет совсем, а доча давно мечтала о плюшевой собаке…
Однако постепенно привыкли, рассудив, что, поскольку дело происходит в Храме, значит, это все подарки от Господа. Неловкость осталась лишь в том смысле, чтобы помногу не хватать – никто и не хватал: одну-другую вещь возьмет, тем и удовлетворится.
Мало того. Жители города начали приносить в Храм не только детские вещи, но все, что казалось им ненужным, а кому-то могло сгодиться. И теперь, прежде чем идти в магазин и тратить свои незамысловатые средства, забавинец направлялся в Храм и нередко находил там необходимое.
Ариадна заметила: было немало тех, кто впервые приходил в Храм именно за вещами, однако многие потом и оставались, начинали ходить на службу. Их путь к Богу лежал через решение собственных бытовых проблем.
Отец Тимофей говорил: «Не важно, каким путем пришел человек к Богу, главное, чтобы рано или поздно он осознал невозможность и бессмысленность жизни вне Господа».
Куча вещей росла, напоминая свалку, и тогда отец Тимофей попросил все, что не детское, относить в школу, в вагончик, а в Храме оставлять лишь то, что может пригодиться детям. Эта куча вещей никогда не успевала стать излишне громоздкой: дети в Забавино рождались исправно, столь же исправно вырастали и начинали любить совсем иные игрушки.
– Так это ж благотворительность! – почуяв знакомое, Дорожный от радости даже потер руки. – Вы благотворительностью занимаетесь?
Радостный вопрос был адресован настоятелю.
Мэр повернулся к отцу Тимофею и уперся в жесткий взгляд священника, как в стену.
– Не устану повторять слова Святителя Николая Сербского, – проговорил отец Тимофей. – «Истинно любит тебя тот, кто втайне молится о тебе Богу». Втайне… Вот что важно… Придумали тоже: благотворительность… Будто всю жизнь зло творят и лишь в какие-то особые мгновения – благо. Живем мы тут помаленьку, стараемся благо творить. Каждый миг, грешные, стараемся, каждую секундочку…
Ариадна хотела рассказать городскому начальнику и про помощь забавинскому детскому дому, и про то, как посылает отец Тимофей деньги больным детям, и про много чего еще… Но поняла, что настоятель за эти ее речи поругает, и решила промолчать.
Никогда – никогда! – не говорил отец Тимофей про свои добрые дела, считая самовосхваление ужасным проявлением гордыни.
Дорожный подошел к отцу Тимофею, пожал руку и сказал, обращаясь не столько к нему, сколько к журналистам, фотографам и телевизионщикам:
– Когда церковь занимается благотворительностью – это хорошо, это правильно, это современно…
Дорожный медленно и, как ему казалось, торжественно вышел из Храма.
К нему тут же подскочила девушка-тележурналист и сунула микрофон, привязанный к камере:
– Как вы относитесь к тенденции открытия церквей в наше непростое время?
«Сама, что ли, дура не знаешь?» – хотелось ответить Дорожному, но он сдержался и ответил так, как было надо.
После чего Дорожный сказал собравшимся несколько слов о роли церкви в современном обществе. Говорил громко, пафосно, особо не вдумываясь в смысл собственных слов. Дорожный уже давно овладел искусством, необходимым любому российскому начальнику: не тратить лишних мыслей на произнесение обязательных слов. Дорожный знал, что слова эти будут опубликованы завтра во всех местных и в паре областных газет.
Он уже собрался уезжать, но тут к нему подошел отец Константин и предложил пройти в дом выпить чаю.
За много лет руководства Семен Иванович привык к тому, что не помнит точно, какие именно его ждут дела – чтобы помнить об этом, были помощники, но твердо знает: такие дела есть, их много, и все неотложные.
Однако отказать священнику при таком скоплении народа было невозможно и Дорожный произнес, улыбаясь прихожанам и журналистам:
– Благодарю вас. С удовольствием.
Семен Иванович Дорожный был убежден: если его приглашают выпить чая или не чая – его непременно будут о чем-нибудь просить. Он уже давно отвык от простого, беспечного трепа. Просто так, ни о чем с ним разговаривала разве что жена. Даже дети – и те чего-нибудь да требовали.
Когда он работал в райкоме партии, ему нравилось ощущать собственную необходимость и, что особенно важно, собственную силу и возможность помочь всем и каждому. Потом бесконечные просьбы начали раздражать, но постепенно привык, научился слушать внимательно, смотреть проникновенно.
Понимая, что начальник спешит, отец Константин начал говорить сразу, едва красивая женщина с необычным именем Ариадна разлила чай. Речь вел образную, красивую про то, что необходимо отремонтировать звонницу при Храме.
Дорожный понял, что и здесь, в церкви, у него просят того же, что и везде, – денег, и ему стало скучно. Он спросил про цену вопроса, дабы продемонстрировать, что заинтересовался рассказом.
Настоятель слушал внимательно, смотрел взглядом заинтересованным, даже пронизывающим, но молчал.
Отец Константин снова начал вещать, что без звонницы Храм – немой, Дорожному стало совсем неинтересно, и он оглядел кухню.
Сам-то он давно жил в отдельном доме, гостей принимал в большой гостиной, где на стенах висели картины местных художников, а также фотографии, на которых хозяин был изображен рядом со знаменитыми людьми.
Но вот эта кухня вдруг напомнила Семену Ивановичу детство, маму с папой и то, что к чаю дали мед с баранками, тоже было вполне ностальгично и поэтому немного печально.
И старик – настоятель еще… Улыбался так, словно понимал что-то такое важное, о чем говорить не принято.
Семен Иванович посмотрел на часы и подумал, что еще, пожалуй, минуты три, потом сказать какие-нибудь слова про русское гостеприимство и духовность, и можно отправляться по своим делам.