3
Замаскированная дверь открылась, когда хронометр Стриженова показывал без четверти час пополудни. Приблизительно минуту мы провели в тревожном ожидании, однако в светлом прямоугольнике проема так никто и не показался. Это походило на немое приглашение или, точнее, на требование.
— Ладно, балтийцы! — Стриженов шагнул к проему первый. — Где наша не пропадала? С Богом!
Мы потянулись следом. Отец Савватий бормотал молитвы, Северский готовился пустить в ход кортик, боцман Гаврила угрюмо чесал кудрявую голову. Мы не знали, что ждет нас за порогом «кельи», и тем не менее было приятно покинуть каменный желудок, воздух в котором уже порядком смердел.
Оставив «келью», мы оказались внутри хода с гладкими, округлыми стенами. Скорее всего, этот коридор имел естественное происхождение; может, его вымыла в толще скалы протекавшая здесь подземная река. Впрочем, давным-давно протекавшая. Со свода нам освещали путь десятки, если не сотни, шарообразных колоний светящихся микроорганизмов. С одной стороны брезжил розоватый, непривычный для глаз свет, с другой — коридор растворялся в пещерном мраке.
И здесь нас никто не встретил.
— Вперед, вперед! — ободрил всех Стриженов. Только почему-то шепотом.
— Хорош плен! — одновременно перешептывались матросы. — Мы что, и охранять сами себя будем?
— Может, они разглядели на кого напали и дали деру за Японское море?
— Вы, друзья, как хотите, а я сейчас же иду домой…
Здесь было чертовски холодно. Я не завидовал тем ребятам, которые оказались без сапог. Северский обратил мое внимание на боковую стену, и я сразу обнаружил еще одну замаскированную дверь.
— Быть может, за ней — наши? — предположил артиллерист. Он вынул кортик и осторожно постучал рукоятью.
— Эй! — окликнул я и тут же приложил ухо к камню, надеясь услышать ответ.
В глубине хода, неподалеку от покинутой нами «кельи», раздался сухой хлопок. Мы повернули головы и увидели разбухающее облако сизого дыма.
— Черт! — Стриженов попятился. — Газ! Бегом отсюда, моряки!
Я замешкался: почудилось, будто в клубах дыма проступают очертания гротескного человеческого тела. Вот-вот облако поредеет, и я увижу…
— Рудин! — позвал меня по фамилии Северский. — Уносите ноги!
Опомнившись, я припустил следом за моряками. Мне не переставало мерещиться, будто вместе с мятным запахом неизвестного газа меня преследует чей-то тяжелый, лютый взгляд.
— Уф, уф! — тяжело отдувался Стриженов. Было нечто комичное в том, что бравый офицер бежит в кальсонах, обтягивающих обычно ленивые ноги. И еще как бежит! Не хуже заправского марафонца!
Помощник капитана, держась за сердце, одолел подъем (камень под ногами был гладким, и приходилось прилагать усилия, чтобы не поскользнуться) и первым выбрался из толщи скалы. Следом за ним вывалили остальные.
В лицо мне ударил знакомый ледяной ветер. В который раз я почувствовал себя ошеломленным. Дьявол, если так пойдет и дальше, то скоро это войдет в привычку! Я увидел горы, превращенные неутихающим ветром в причудливые башни. Скалы обрамляли каньон, который был столь глубоким, что дно его терялось во тьме. Я увидел головокружительную пропасть, крутой склон, вдоль которого спускалась опасная тропа. Я смотрел, смотрел, смотрел… Сбитый с толку бедняга-мозг отчаянно старался осознать увиденное, дать объяснения, подобрать привычные названия, приклеить бирки. Но — тщетно. Рассудок отказывался воспринимать действительность.
Все вокруг оказалось окрашенным в оттенки красного и желтого. Припоминалось отдаленное сходство: в Финляндии мне доводилось видеть пестрые, насыщенные непривычными для глаз красками долины. Всему причиной там были мхи, а здесь… Я наклонился и взял пальцами щепотку рыжего, словно ржавчина, колючего песка. Песок, всюду песок. Песок несется мимо скал, он ни на минуту не прекращает свою ювелирную работу. Песок взлетает к вершинам гор, затем — еще выше и красит морозное небо, чуть тронутое налетом перистых облаков, в розовый цвет.
Над горизонтом висит маленькое, болезненно-красное, неласковое солнце…
— Это Австралия, божусь вам! — проговорил осипшим голосом Тарас Шимченко. — Мне кум рассказывал! Там он видел горы красные, как кирпич!
— В Австралии жарко, а здесь — словно в Питере… зимой! — возразил Северский.
— Но и на ад не похоже, — осторожно высказался гальванер Лаптев. — В аду должно быть жарко.
— А ты почем знаешь, Кирюха? Бывал, что ли? — огрызнулся в своей обычной манере боцман Гаврила. — Вон, в Сахаре тоже по ночам холодно. А днем можно картошки в песке печь.
— Ваше благородие! — вдруг завопил незнакомый мне молодой матрос. — Братцы!..
Все посмотрели на морячка: тот замер, вытаращив остекленевшие глаза, только трясущаяся рука указывала куда-то вбок. Мы дружно повернулись и увидели справа от пещеры… два металлических цилиндра, стоящих один на другом. Тот, что с меньшим сечением, находился снизу, с большим сечением — наверху. Оба цилиндра имели сложный рельеф, на них серебрилось то, что можно было принять за надпись. Скажем, на японском языке. Это, несомненно, была машина: достаточно большая, почти в человеческий рост высотой, новая и неизвестная мне машина.
— Чего орешь, каналья? — налетел на матроса Северский.
— Это… это… — бормотал юноша, не убирая указующего перста.
— Чего, Сурок? — насел с другой стороны Гаврила. — Скажи по-человечески? Вишь, их благородия ждут?
— Это… я их видел… это они напали на «Кречет»..
— Та-а-ак! — Стриженов снова взялся крутить ус.
— Что за чушь! — выпалил Северский.
— То-о-о… только у них ноги были, как у каракатицы, — проговорил, стуча зубами, матрос. — И бегали они, и по вантам карабкались…
— Правду говорит, похоже! — поддержал юношу матрос постарше. — Я вначале не признал. Те бегали, а этот столбом стоит.
— Сами вы — каракатицы! — Северский решительно растолкал матросов и приблизился к механизму. Протянул руку, приложил ладонь к круглому боку.
— Отчаян, шельма! — пробурчал едва слышно Стриженов. Северский же, осмелев, принялся ощупывать машину руками.
— Эта штука сложнее, чем гидравлика в орудийной башне, — сказал он. — Тарас Алексеевич, может, взглянете поближе? Вы ведь как-никак инженер.
— Ой, да чего-то мне не хочется, Георгий, — ответил малоросс. — Смотрите, вон там — еще один! — послышался голос Лаптева.
И точно: если спуститься по дорожке, берущей начало у пещеры, то можно было увидеть точно такой же механизм. А еще ниже — следующий. Загадочные машины стояли вдоль крутой тропы, точно часовые. От неприятной ассоциации меня передернуло. Как-то легко верилось, что при надобности они смогут выпустить из себя металлические щупальца и превратиться в ловких, словно пауки, преследователей.
Чтобы отвлечься от дурных мыслей, я решил проверить одну теорию. Для этого я поднял с земли каменный обломок в кулак величиной и с силой швырнул в сторону каньона. Камень с едва слышным «фрррр!» превратился в точку, растворившись на фоне розового неба. Несколько матросов оказались случайными свидетелями моей выходки. Они удивленно присвистнули, зацокали языками.
— Господа! — громко объявил я остальным. — Не знаю: преисподняя ли здесь или же небеса. Но это место расположено не на Земле. Понимаю, что мне вы так просто не поверите, но… — я сделал драматическую паузу, — …мы на другой планете, господа.
Северский отлип от механизма, напугавшего матросов (а с ним он стоял теперь почти в обнимку), и собрался, видно, сказать что-то нелицеприятное, как слова мои нашли неожиданное подтверждение. Из тьмы каньона стремительно рванулся к небесам небывалый летательный аппарат. Выполненное целиком из сверкающего металла, каплевидное, с расходящимися в стороны плоскостями крыльев, это чудо танцевало в воздушных потоках с грацией примы-балерины. Раздался звук, напоминающий раскат грома, в воздух взметнулись тучи мельчайших песчинок… Пока мы чихали и кашляли, удивительный летун успел скрыться за дальними горными вершинами.
Ветер донес до нас чей-то далекий возглас:
— Э-гей!..
Еще ниже, там, где тропа превращалась в ниточку на красно-коричневом теле склона, я разглядел каменное сооружение, похожее на пирс. Только нависал он не над морской пучиной, а над пропастью. Пыль немного улеглась, и стало видно, как на каменном языке пирса суетятся крошечные, точно муравьи, человеческие фигурки. Из-за расстояния, разделяющего нас, немудрено было ошибиться, но мне показалось, что эти люди носят белые матросские фланелевки с синими воротниками.
Людей поглощала другая птицекрылая машина. С пирса — на трап, с трапа — в широкий люк летуна они переходили быстро и безропотно, словно подгоняемые ударами кнутов.
С ворчливым рокотом машина отошла от пирса. Сначала медленно, почти как воздушный шар, стала набирать высоту. Затем грянул гром, и второй летательный аппарат пропал в розовом небе, исчез так же, как и предыдущий.
И все-то сваливается на нашего брата сразу!
Завибрировал воздух вокруг цилиндрического механизма, заставив моряков брызнуть врассыпную. На наших глазах верхняя половина загадочного устройства раскрылась множеством металлических «лепестков». Обнажились ажурные решетчатые структуры, а за ними я увидел переплетение тускло светящихся узлов, по сложности не уступающих, а может, и превосходящих человеческие органы.
— Покориться! — раздался леденящий кровь голос. И шел он — клянусь! — из сердцевины разверстого устройства.
Послышались гулкие шаги. На пороге пещеры возникла великанская фигура. Существо, представшее перед нашими позеленевшими лицами, было в полтора раза выше любого из моряков; оно обладало длинными обезьяньими руками и головой, напоминающей мясистого красного червя. На этом омерзительном отростке отсутствовали какие-либо органы чувств: ни глаз, ни ушей, ни носа. Жуть! На богомерзкое создание была надета броня, напоминающая пластинчатый доспех средневекового европейского рыцаря. Я мысленно окрестил великана «червелицым».