Вытирая слезы и тяжело вздыхая, старик стал рассказывать о националистических формированиях эмигрантов, о их практической деятельности, о гнусной антисоветской пропаганде, о подготовке и заброске в Советский Союз шпионов и диверсантов. Он назвал людей, с которыми работал, признался, что и сам был активным участником многих организаций.
Видя, что он обходит подводные камни, не хочет сказать, где находился и чем занимался сам во время войны, Набатов спросил об этом. Но тот увильнул:
— В сороковом году я порвал и с «ровсовцами», и с бандеровцами. Нас, стариков, выжили молодые…
Набатов посмотрел на часы. Была полночь. Мысль, что перед ним — парашютист, который пытается всеми способами оттянуть время, чтобы выиграть, не покидавшая его в течение всего допроса, теперь овладела им с особой силой: «Что, если в эту минуту его напарники выполняют свое гнусное задание или перебираются через линию фронта с собранными разведывательными данными?»
— Слушайте, вы… — Набатов хотел выпалить все, что он знал о «Клеще» из показаний Голубовского и многих других агентов германской разведки, но воздержался: — Вы почему-то в числе своих знакомых не назвали ротмистра Голубовского. Может быть, объясните?
— Я не знаю такого.
— Не хотите ли познакомиться с ним?
— Нет.
— Почему?
— Он вам ничего нового не скажет.
— Значит, вы знаете его?
— Да.
— По совместной работе в разведоргане — штабе «Валли»?
Старик молчал. Но Набатов теперь больше чем когда-либо был уверен в том, что перед ним тот самый «Клещ», о котором он много слышал, как о старом шпионе и одном из «референтов по России».
Сейчас капитан сделал еще один шаг к победе, а противник — к поражению. Но этого было мало. Вот почему он, заметно волнуясь, вытирая испарину, выступившую на лбу, «наседал» на врага, не давая ему опомниться.
— Слушайте, вы «Клещ», не к лицу вам, матерому шпиону, ходить вокруг да около, как новичку. Давайте говорить начистоту.
Тот сделал паузу, рассматривая свою фуражку, будто только что купил ее.
— Преклоняюсь перед вами, капитан Набатов, — промолвил вдруг «Клещ». — О ваших способностях я слышал давно, но… но вы превзошли все. Откуда вам известна моя кличка? — заерзал он на стуле.
— Я вас не спрашиваю, откуда вы узнали мою фамилию. Скажите, как вы попали сюда, а не в другое место, куда вас столько времени готовили?
— Вы и это знаете. Похвально. Не зря я боялся попасть в ваши руки. Вы предлагаете говорить начистоту. Давайте. Я готов. Полмиллиона чистоганом за тайну, которую я вам открою, и за то, чем я буду полезен вам вообще. Много? Торговаться, по меньшей мере, не гуманно, когда стоит вопрос о проигрыше или выигрыше сражения, о гибели или спасении многих тысяч жизней…
— Только за деньги гуманно?
— А вы думали за карие очи?..
— С каким заданием вас выбросили к нам на самолете?
— Мы не договорились.
— Сожалею, что вы не понимаете своего положения.
— Разрешите подумать до утра… У меня болит голова.
Набатов прервал допрос и сам отвел «Клеща» к ординарцу.
После дождя ночью было тепло и тихо. Тишину нарушали лишь отдаленные глухие разрывы снарядов, пулеметная грызня, окрики часовых да надоедливое кваканье лягушек.
Набатов сел на землю. Он смотрел на вспышки немецких ракет, но думал о другом. Он знал, что с таким матерым разведчиком, как «Клещ», сразу результата не добьешься. Надо затратить немало терпения и порядочно времени. Вот почему он сейчас обдумывал план дальнейшего своего наступления, чтобы как можно скорее узнать, с кем и с каким заданием переброшен «Клещ».
Когда часовой окликнул: «Стой! Кто идет?», Набатов услышал знакомый голос лейтенанта Серова.
Серов пришел не один. С ним были бойцы и майор с вещевым мешком за плечами, которого Серов назвал агентом германской разведки, переброшенным в тыл советских войск под видом нашего майора.
Отпустив автоматчиков отдыхать, Набатов с Серовым и шпионом спустились в землянку.
— Чтобы искупить свою вину перед родиной, — заявил задержанный, — я все рассказал лейтенанту. — Он положил на стол миниатюрную рацию, заявив, что сброшен на парашюте вместе с одним стариком уточнить и сообщить по рации о наличии танков в лесу юго-западнее Стрешнево, что в четырех-пяти километрах отсюда, о резервах артиллерии в селах Стрешнево, Куток и Плоты, прибывает ли туда пополнение на автотранспорте и т. д.
От него удалось узнать, что в шесть ноль-ноль, через пять с половиной часов, немцы начнут наступать на участке дивизии, и на парашютистов возлагались большие надежды, тем более что несколько агентов, переброшенных через линию фронта ранее, не вернулись. Выполняя задание, старик сообщил по рации о наличии танков в лесу и о концентрации артиллерии. По словам парашютиста, после выполнения задания переходить через линию фронта им не следовало. Надо было ожидать прихода наступающих немецких частей.
Вызвав конвой и отправив задержанного, Набатов рассказал Серову о старике.
— Вот почему он тянул. Хотел выиграть время и выполнить свое задание. Надо спешить нам, Сережа. Скажи Алиму, пусть приведет эту сволочь.
— Что бы вы сообщили немцам? — спросил он «Клеща», указывая на рацию, как только тот переступил порог землянки.
Увидев на столе свою рацию, «Клещ» упал на колени.
— Не губите, дайте увидеть могилу матери. Дайте… Я вам помогу. Я много знаю, я работал с англичанами, всю войну консультировал агентуру по русским делам в известном вам немецком разведоргане.
— Вы оскверните могилу матери, «Клещ»…
После доклада Набатова командующему было решено принять все меры к срыву наступления противника.
Для подготовки этой серьезной операции отводился неимоверно короткий срок. Требовалось сделать почти невозможное.
Командующий армией генерал-лейтенант Скворцов, прибывший на НП дивизии в пять тридцать, остался доволен тем, что было сделано.
В то время как командование уточняло вопросы взаимодействия, Набатов то и дело выходил из блиндажа. Ему хотелось в беспорядочной автоматной трескотне услышать ответ на вопрос, который не давал ему покоя. Ему казалось, что на переднем крае сегодня все так же, как было вчера и неделю назад. «Может быть, немцы и не помышляют ни о каком наступлении? Вдруг я недостаточно проверил? — думал он. — А как еще проверять? Показал один, подтвердил другой».
Стрелки часов разделили циферблат пополам: шесть часов. Но противник молчал.
Набатов слышал, как стучит его сердце. Он уже не смотрел на часы, как все находившиеся тут, в блиндаже.
— Где же хваленая немецкая точность? — сказал командующий, глядя на часы.
Все молчали. В этом молчании Набатов видел нестерпимый укор. Он ждал, что вот-вот прорвется, но не там, на земле, а здесь, в блиндаже, когда кто-нибудь скажет: «А кто, собственно, доложил, что немцы будут наступать?»
И только в шесть семнадцать дрогнула земля. Загремели сотни вражеских орудий, шестиствольные минометы. Тонны металла взрывали передний край нашей обороны, откуда еще три часа назад были отведены все наши части, а полчаса тому назад — те бойцы, что имитировали оборону.
Слушая адский грохот, командующий сказал:
— Хорошо, хорошо… А что же мы не поблагодарим капитана Набатова, наших контрразведчиков?
Набатов выпрямился, хотел что-то ответить, но не находил слов.
К нему подошел член Военного совета армии генерал-майор Тройников.
— Знаешь, что я тебе скажу, капитан? — обнял он Набатова. — Спасибо. Это от меня. Еще одно — от всех бойцов и командиров. И еще одно — от их отцов, матерей, жен и детишек. А теперь иди отдыхай…
И когда Набатов удалился, генерал Тройников сказал, улыбаясь:
— Придет время, вернется боец этой дивизии домой с победой, а какая-нибудь бабушка скажет: «Бог спас тебя, сынок». Никакой бы бог не спас его сегодня, если бы не контрразведчики.
— И об этом не будут знать ни те, кто выведен из-под огня, ни те, кто ждет их домой с победой, — заметил командующий.
— А не зря ли мы это засекречиваем? — сказал Тройников. — Говорят, что один вражеский шпион может помочь выиграть сражение и погубить тысячи людей. А наши контрразведчики задерживают вражеского шпиона, помогают войскам выиграть сражение и спасти жизни многих тысяч бойцов. Почему же мы не показываем их так, как героев — летчиков и танкистов?
Еще до конца артиллерийской подготовки волна за волной пролетали вражеские бомбардировщики. Более сотни машин сбросили тонны своего груза в лес, в котором в то время уже не было ни одного танка. Вместе с землей взлетали деревья.
Когда с гулом и лязгом рванулись вражеские танки, а за ними двинулась пехота, наши все еще молчали, заманивая врага в ловушку. И он лез очертя голову.
— Хорошо, хорошо, — повторял командующий.
А потом заработали наши «катюши» и «андрюши», наша артиллерия, преградившая своим огнем путь к отступлению противника. Назад — ни шагу. Вперед — пожалуйста, сколько угодно. Но там только смерть. Расстрел в упор… А потом началась работа наших летчиков, танкистов, пехотинцев…
Набатов этого не видел. Не знал, когда наши перешли в контрнаступление и двинулись вперед.
Он в той же землянке допрашивал «Клеща». Лишь в четырнадцать часов пришлось сделать перерыв. Поступил приказ переехать на 28 километров вперед. Наши части успешно продвигались на запад, освобождая населенные пункты, вырывая у фашистских захватчиков новые и новые районы своей родной земли. Стремясь предупредить наше наступление, враг лишь ускорил и облегчил его.
Д. МедведевПОДВИГИ НИКОЛАЯ КУЗНЕЦОВА
Еще при первой встрече с Кузнецовым меня поразила спокойная решимость, чувствовавшаяся в каждом слове, в каждом движении этого малоразговорчивого, спокойного, но внутренне страстного человека. Помню, он вошел в номер и начал прямо с того, что заявил о желании лететь в тыл врага.
— Я в совершенстве знаю немецкий язык, — сказал он. — Думаю, что сумею хорошо использовать это оружие.