Возвратившись после тегеранской встречи в Вашингтон, Рузвельт сообщил на пресс-конференции, что он остановился в русском посольстве в Тегеране, а не в американском, чтобы избежать разъездов по городу, потому что Сталину стало известно о германском заговоре.
О неудавшемся покушении нацистов много писалось в зарубежной прессе, в различных мемуарах, воспоминаниях.
В Советском Союзе об этом факте упоминалось в произведениях Д. Н. Медведева и А. А. Лукина. Однако о том, как заговор был предотвращен, никаких данных опубликовано до сих пор не было.
В тишине одного из кабинетов абвера прожужжал телефон.
— Майор Шульц, — ответил хозяин кабинета, разбиравший кипу персидских газет.
— Вас хочет видеть бригаденфюрер Шелленберг. Он ждет в главном управлении имперской безопасности.
Шульц сразу узнал голос своего шефа, глухой, с хрипотцой.
— Надо взять с собой какие-нибудь документы?
— Нет, это что-то касающееся лично вас.
Положив трубку, Шульц встал из-за стола и несколько раз прошелся по комнате. Зачем он, незаметный офицер абвера, понадобился Шелленбергу — корифею разведки?
— Принц-Альбрехтштрассе! — бросил он шоферу, снял фуражку и, приглаживая густую русую шевелюру, задумался: с чем мог быть связан этот вызов?
Шульцу недавно исполнилось тридцать три года. На вид ему можно было дать значительно меньше. С чуть вздернутым носом, темно-голубыми глазами, он не был похож на немца, его скорее можно было принять за русского, но немецкое происхождение Шульца никогда и ни у кого не вызывало сомнений. Все знали, что он племянник Ганса Шульца — видного деятеля нацистской партии, ушедшего незадолго до войны на покой.
…Кивнув представившемуся Шульцу, Шелленберг указал глазами на кресло у стола.
— Остались ли у вас какие-либо доверенные связи в Иране? — без всяких предисловий начал он.
У Шульца сразу отлегло от сердца. Вот, оказывается, зачем он понадобился. Ему пришлось несколько лет находиться по линии абвера в командировке в Иране.
— Вам, поскольку занимаетесь Ираном, должно быть известно, — продолжал Шелленберг, — что обстановка сейчас там сложная. Мы многих потеряли после вторжения туда войск большевиков и англичан. Наша агентура, оставшаяся в Иране, ничего не в состоянии сделать, занята лишь заботами, как лучше укрыться. А у нас возникла необходимость провести в Тегеране очень серьезную операцию. Для этого там нужен надежный человек, способный укрыть офицеров, которых мы туда перебросим. Необходимо также доверенное лицо на границе Ирана с Турцией.
Шелленберг вопросительно посмотрел на Шульца.
— В Тегеране у меня есть человек, которому можно верить вполне. Он немец, переброшен туда недавно, уже после прихода русских. Обосновался под видом польского эмигранта Анджея Глушека. Хорошо привился и находится вне подозрений.
— Это в Тегеране, — Шелленберг взял блокнот и записал туда данные о Глушеке. — А что у вас есть на границе?
— В Иранском Азербайджане, недалеко от турецкой границы, кочует племя Махмуд-бека. Он учился в Германии, я с ним знаком еще по университету. Махмуд-бек полюбил Германию и всецело на нашей стороне. В бытность мою в Иране я продолжал дружбу с ним. Он помогал мне в довольно рискованных делах.
Шелленберг опять обратился к блокноту.
— О нашем разговоре и о людях, названных здесь, должны знать только я и вы. — Он поднял глаза, и они так сверкнули, что не было нужды разъяснять, какая кара ожидает нарушившего это условие. — Жду вас завтра в это же время, — сказал Шелленберг и отодвинул блокнот в сторону.
Шульц долго обдумывал, что сказать своему шефу о вызове к Шелленбергу, но ничего вразумительного придумать не мог. К счастью, его никто об этом не спрашивал, все понимали: расспрашивать не следует. Шеф был доволен, что сотрудник возвратился, а не канул в вечность, как многие.
На следующий день Шелленберг был значительно любезнее. Приглашая сесть, он даже попытался улыбнуться, но улыбки не получилось, на угрюмом лице мелькнула какая-то неопределенная гримаса.
— Мы включили вас в операцию. Поэтому буду откровенен. В ближайшее время в Тегеране должны собраться Сталин, Рузвельт и Черчилль. Наша задача — сорвать эту встречу. Удачный исход задуманного может благоприятно для нас сказаться на ходе войны. Операцией интересуется сам фюрер. — И Шелленберг с благоговением закатил глаза. — Основную роль в операции сыграют несколько боевых офицеров. Мы сбросим их на парашютах в расположение племени вашего бека, а поляк должен укрыть их в Тегеране, когда вы от бека доставите туда наших храбрецов.
Помолчав несколько минут, Шелленберг осведомился:
— По каким документам вы были ранее в Иране?
— По паспорту швейцарского гражданина Самуэля Зульцера, коммерсанта.
— Завтра же по документам, которые я вам вручу, нужно выехать в Швейцарию, получить там у чиновника нашего посольства Линденблатта швейцарский паспорт на имя Самуэля Зульцера и оттуда, не задерживаясь, выехать в Иран. Необходимая сумма денег вам будет переведена из Швейцарии. — Шелленберг поднялся из-за стола. — По указанию фюрера в целях сохранения тайны все участники этой операции с завтрашнего дня переходят на казарменное положение, без общения с внешним миром. На свободе останетесь вы один, и если слухи об операции разойдутся, то будет ясно, откуда они исходят. Возвращаться в абвер не надо, так же как и звонить туда по телефону или писать. Пусть думают, что вы попали от нас в «каменный мешок».
Вниз по Театральному проезду, искусно лавируя между военными грузовиками и автобусами, неслась юркая «эмка».
В машине чекист в форме полковника то и дело просил шофера:
— Нельзя ли быстрее?
Тот, не отвечая, жал на акселератор.
На Манежной площади автомобиль развернулся и остановился у кремлевских ворот.
Полковник вышел из машины, предъявил пропуск и прошел в Кремль, к зданию Совнаркома.
В приемной на втором этаже было пусто, рядом в кабинете шло совещание, на котором находился ответственный работник органов государственной безопасности генерал-майор Василий Иванович Панков. Он-то и нужен был полковнику.
Дежурный, выслушав просьбу полковника, скрылся за тяжелой дубовой дверью и через несколько минут появился вместе с Панковым.
Высокий, худой, немного сутулый генерал с тревогой посмотрел на своего помощника. Он знал, что полковник Авдеев не стал бы вызывать его с очень серьезного совещания по пустякам.
— Что стряслось, Николай Федорович? — спросил он и, показав в угол, где стояли у столика два кресла, сказал: — Пойдемте туда.
— Получены данные, что гитлеровцы готовят покушение на Большую тройку во время Тегеранской конференции.
— Из каких источников?
— Из Берлина, от Ильи Светлова. Редко пишет, но уж если пришлет весточку, то обязательно о чем-то важном, — ответил Авдеев, передавая генералу расшифрованное донесение.
Прочтя его, Панков задумался.
— Вы не захватили досье на Светлова?
Авдеев вынул из портфеля папку.
Перелистав дело, Панков долго всматривался в застывшее на фотографии изображение Шульца.
— Помните, как он помог нам в разгроме нацистской агентуры в Иране после вступления туда наших войск? — напомнил полковник. Но Панков словно не слышал этих слов.
— Трудно было бы сейчас, если бы наше правительство согласилось на встречу Большой тройки под Каиром или где-то поблизости от Багдада, как предлагал президент Рузвельт, — сказал он. — Там немцам было бы легко осуществить свой замысел. В Иране все-таки стоят наши и английские войска.
— А чем мотивировал президент, предлагая другие места?
— Место, которое предложили Рузвельт и Черчилль в августе 1943 года, не устроило Сталина из-за отдаленности от Москвы. В письме Рузвельту от 8 сентября 1943 года он предложил Иран. Рузвельт долго не соглашался, ссылаясь на то, что в районе Тегерана часто бывает нелетная погода и ему трудно будет сноситься с конгрессом, поскольку радио и телеграф для этого не подходят. Лишь через два месяца, 8 ноября, Рузвельт дал согласие встретиться в Тегеране и предложил назначить конференцию на последние числа ноября 1943 года. Наше и английское правительства не возражали против этого. Условились в дальнейшей переписке держать все в строгой тайне. Тегеран теперь называют в переписке «Каир-Три», а встречу — «Эврикой».
— Откуда все же к немцам просочились сведения о встрече? Жаль, что Светлов не имеет сейчас возможности выяснить это.
— На этом пока закончим, — сказал, поднимаясь, Панков. — Надо доложить о полученных сведениях на совещании.
Прямо с вокзала в Берне Шульц пошел на встречу с Линденблаттом, о котором говорил Шелленберг. Линденблатт встретил его любезно. Шульц расстался с ним, имея паспорт швейцарского гражданина, дающий право выезда в Иран.
«Последнее официальное лицо нацистской Германии, с которым мне пришлось столкнуться, — подумал он о Линденблатте. — Неужели я избавлен на долгое время от необходимости восторгаться победами нацистов?»
Сейчас со швейцарским паспортом в кармане Илья Светлов чувствовал себя почти счастливым. Он зашел в кафе, сел за столик и, развернув перед собой газету, погрузился в размышления.
Ему казалось, что он приближается к возвращению на Родину, ко всему, что оставил более десяти лет назад для выполнения задания. Вспомнились красивые чистые домики немецкой колонии Еленендорф, в которой он родился и вырос. Отец Ильи Светлова — Афанасий Кириллович — был единственным русским в колонии и работал виноделом в местном винодельческом товариществе. Илья рос среди немецкой детворы, владел немецким языком не хуже родного, учился в местной школе. Он очень дружил с Фридрихом Шульцем, сыном бухгалтера товарищества, с которым и жил в одном доме. Оба они вскоре потеряли родителей, и это их сблизило еще больше. По окончании средней школы Илья был послан комсомолом на работу в органы ГПУ. За год службы там он многое познал.