– Ну ладно, – произнесла она и криво улыбнулась. – Давай о чем-нибудь приятном! Ты не за тем пришел в такую даль.
Я остался на весь вечер.
Элис извлекла откуда-то еще бутылку и, проворно двигаясь по кухне, открывая шкафчики и смешивая продукты, приготовила макароны с домашним песто и салат с помидорами, огурцами и сыром фета. Греческий, собственно говоря, «хотя в Греции, конечно, его делают в миллион раз вкуснее». При этом она производила вокруг себя чудовищный беспорядок: огуречная кожура свисала с грязного комбайна, на плите красовалось пятно оливкового масла, белая целлофановая упаковка из-под сыра забытая валялась на полу. Не обращая внимания на этот хаос, Элис без умолку говорила о Пиросе. Детям нравилось там, когда были помладше, а теперь у них в Лондоне насыщенная жизнь, и ее нужно поддерживать, поэтому им уже не так интересно. Может, и хорошо, что это лето последнее.
– Все когда-нибудь кончается, – сказала она, нарезая томаты и неожиданно замирая с ножом в руке. Поглядела в приоткрытое окно на мокрый сад. – Как ни сопротивляйся…
Снова взялась за помидоры и добавила, точно спохватившись:
– Приезжай к нам, если нет других планов на лето.
Когда еда была готова, Элис предложила подняться с тарелками наверх, к огню. Гостиная оказалась мягкой и уютной, с разнокалиберными диванчиками, мохеровыми покрывалами, тяжелыми бархатными занавесками и вытертыми турецкими коврами. В нишах помещались книжные шкафы. Перед телевизором лежало вельветовое кресло-мешок, на полу валялись наушники и игровые приставки. Камин был настоящим и, когда она подбросила в тлеющие угли полено, приятно успокаивал своим теплом. Полосатый кот свернулся на гобеленовой подушке и на сей раз позволил себя гладить. Элис задернула занавески. На мгновение ее лицо отразилось в бокале отблеском света, и мне вспомнилась сцена из «На маяк», когда миссис Рэмзи раскладывает по тарелкам тушеное мясо и чувствует, что все связано, непрерываемо и прочно.
Элис сидела на полу, поставив тарелку на кофейный столик, а я устроился на диване и неловко наклонялся вниз. Доел макароны, подобрал остатки зернистого зеленого соуса ломтиком хлеба, встал и подошел к книжным шкафам. Элис рассказывала о мусульманке из Бекслихита, которая, не выдержав многолетних издевательств мужа, заколола его насмерть кухонными ножницами. Признаться, стало не по себе.
На нижних полках помещались бестселлеры, триллеры, несколько томов из серии о Хорнблауэре. А вот наверху выстроилась оранжево-зеленая классика издательства «Пингвин» (Сименон, Найо Марш, Джордж Оруэлл, «Великий Гэтсби») и несколько книг в твердом переплете и ярких суперобложках. Глаз зацепился за характерный черный с желтым корешок, и я вытянул «Досье на Рэйчел» Мартина Эмиса. Открыл. Семьдесят третий год. Первое издание!
– Господи! – выдохнул я.
– Гарри обожал Мартина Эмиса, – произнесла она, пристально в меня вглядываясь. – Я смотрю, он популярен среди мальчиков из частных школ. Секс, деньги и щедрая порция ненависти к самому себе.
– Будем считать, я этого не слышал.
Я опустился на диван. Кот скользнул с подушки и ткнулся мне в ногу, изъявляя желание взобраться на колени. Я приподнял книгу повыше и благоговейно полистал страницы.
– Чудик, – произнесла Элис. – В смысле, кота так зовут…
Я боялся дышать – как бы не порвать такое сокровище.
– С автографом!
Элис вздохнула.
– Наверное, отхватил на ибэй. Гарри был склонен к экстравагантным поступкам. Что да, то да…
Ее интонация заставила меня осторожно отложить книгу. Элис глядела куда-то в пространство.
– Возьми, – произнесла она. – Дарю!
Я сделал вид, что не слышу.
– Скучаешь по нему?
Она кивнула.
– Уже и забыла, как это, когда тебя обнимают…
Повисла неловкая тишина. За окном стемнело. В стекло с шумом хлестнул дождь, словно кинули горсть мелких камушков.
Элис покачала головой и засмеялась.
– В смысле, как он обнимает. Забыла, как это, когда он обнимает… Я не монашка.
Уставилась на ковер. Через несколько минут я легонько спихнул кота с коленей и совершил худшую ошибку в своей жизни: расстегнул донизу ее серебристую спортивную куртку, раздвинул неприятный на ощупь нейлон, обнажая грудь, на которой, как ни странно, не было лифчика, и притянул Элис к себе.
Глава 5
Неделю спустя я переехал к матери. Не могу избавиться от мысли, что, не сделай я этого, все обернулось бы иначе.
Маленький домик, раньше принадлежавший железной дороге, с годами почти не изменился. Тот же вытертый ковер, невыветривающийся запах капусты и перестук поездов. Конечно, не было отца – сердечный приступ во время пасторского попечения в «Уондсуэрт», где он служил тюремным капелланом. И мать немного модернизировала мою комнатушку: сосновая полка с хиленькими кронштейнами, «для твоих книжек», новая лампа из «Британского дома» (та-дам!) и над узкой кроватью, в рамочке, – ксерокопия статьи о «Примечаниях» из Литературного приложения «Таймс». Бумага за стеклом пожелтела от старости. Дома мне всегда не хватало воздуха. Давил груз родительских надежд, их тягостная радость от моего успеха и собственное крепнущее чувство провала. Теперь же атмосфера накалилась еще больше – настороженно-веселое лицо матери и мое ощущение, что я вот-вот задохнусь. Она разогревала ребрышки барашка, «такие вкусненькие», и болтала без умолку: отнесла в магазин бракованный чайник, и ее обслужила чудесная девушка, «черная, но безупречно вежливая»; умничка Дженни из церкви вызвалась в следующем месяце провести у себя встречу «Женского института», «какое облегчение, а то болит колено». Мне стало очевидно, что надо срочно принимать меры.
– Эти твои мешки на чердаке… – Она хлопотала над яблочным крамблом из магазина, с магазинным же заварным кремом. – Думала принести их вниз.
– Оставь, пусть лежат.
– Если тебе некогда, могу сама перебрать.
– Нет! – отрезал я. – Не трогай!
В тот вечер мы сидели в большой комнате и смотрели скверный сериал («одна из моих передач»). Я просматривал телефонную книжку. Раньше всегда находился выход – коллеге или однокурснику требовалось постеречь квартиру, я оказывался по-прежнему нужен какой-нибудь девушке, или руку помощи протягивали чьи-то щедрые родители, которых я заблаговременно очаровал. В самом крайнем случае выручал Майкл, но теперь его свободную комнату заняли двойняшки. Впервые за пятнадцать лет я чувствовал себя в западне, лицом к лицу со своими демонами.
До этого момента я совершенно не думал об Элис. Одной ночи вполне хватило, чтобы удовлетворить мою тягу к ней, чем бы она ни была вызвана. Но когда мыльная опера закончилась и мать переключилась на канал, где шел детектив пятидесятых годов, я стал всерьез рассматривать этот вариант. Секс был достаточно приятным, дом – теплым и удобным. Она подарила мне книгу. (На Чаринг-Кросс-роуд за нее отвалили пятьсот фунтов. Если бы не след от стакана на задней обложке, могло быть и больше.) В скором времени ее дочь съедет и освободится место.
Во время рекламы я сбежал на кухню под предлогом, что хочу заварить чай. Элис ответила и, кажется, обрадовалась моему звонку. Договорились на следующей неделе посидеть в модном бистро в Клапхеме.
Наше первое настоящее свидание ударило по карману (она настояла на «ужине-дегустации»), но я решил рассматривать его как выгодное вложение средств. Я за ней приударил. Приударил всерьез. Вычислил наиболее подходящую тактику, определил, на какие кнопки нажать, и нажимал. То, как она говорила о моей дурной репутации у Эндрю, по всем статьям тянуло на сексуальное возбуждение. Ее, как многих женщин, явно заводили подонки. Помимо этого, она недвусмысленно дала понять, что любит униженных и верит в доброту человеческого духа. Во время первого ужина я поведал ей душещипательную историю о девушке, которая в колледже разбила мне сердце («Нет, не Флорри»), моей боязни снова быть отвергнутым и, естественно, страхе перед ответственностью. Мы благопристойно попрощались на улице, а на следующее утро я отправил ей цветы с тщательно продуманной открыткой («Спасибо, что ты не такая, как все») и закидал ее сообщениями, в которых становилось все больше флирта. («Вечер был чудесным…», «Весь день о тебе думаю…», «Миссис Маккензи, понимаете ли вы, что со мной сделали?..», «Когда же мы будем грешить?»)
Потребовалось две недели и еще два свидания, прежде чем она наконец сдалась и вняла моим мольбам. За это время я убедил ее, что она стала не только моей страстью, но и музой. Признался, что до встречи с ней почти бросил писать, а теперь, впервые за долгие годы, ощутил себя во власти подлинных эмоций. Каждый день трудился в Лондонской библиотеке, заканчивая работу над романом, который в издательских кругах ожидают с замиранием сердца. Я сыпал избитыми фразами и смотрел, как она заглатывает наживку, приписывая себе заслугу по моему творческому и эмоциональному возрождению.
Чтобы поддерживать легенду, пришлось порядком изворачиваться. Элис понятия не имела, что я съехал с Ламбс-Кондит-стрит. Или что неувязочка с кредитором – солидный должок в баре – заставила меня избегать Сохо. Да и бесплатного читательского абонемента в библиотеку у меня больше не было – Алекс вернулся и его реквизировал. Теперь я целыми днями простаивал у книжных разделов в благотворительных магазинах или пил чай в «Пышечке», дешевом кафе в конце Шин-лейн. Заметая следы, взял за правило встречаться с Элис исключительно в Клапхеме, подавая это как предупредительность: чтобы у нее было время заскочить домой и привести себя в порядок или проверить, как «движется у Фиби подготовка к выпускным» (даже вызубрил на зубок ее излюбленные словечки). Заявил, что ничуть не возражаю против ужинов дома.
– Ты само понимание! – хвалила Элис, наспех стряпая спагетти путтанеска или курицу по-итальянски (готовила она потрясающе). – Не хочу каждый вечер оставлять детей.
На самом же деле, хотя мне вскоре прискучило пялиться на кислые лица подростков за столом, я приходил в восторг, что не надо тратить деньги. Ухаживать за женщиной ее уровня оказалось недешево. Например, был скользкий момент, когда она решила, что я пойду с ней на благотворительный ужин «Найди Джесмин», по девяносто фунтов с носа! Чтобы открутиться, наплел про день рождения крестника.