В отличие от остальных, он почти не пострадал ментально. Каким-то образом у него отшибло память. Он не помнил о том, что был в прикладе. По его словам, его воспоминания обрывались на моём исчезновении. Нейрофизиологи подтверждали его слова, похоже, он действительно не помнил ничего об этом страшном эпизоде.
После карантина, который прошли мы все, и медкомиссии, Ваня продолжил службу. Он перевёлся на ТОФ, командиром взвода морской пехоты. В Академию он поступать передумал.
Было ещё кое-что, о чём я не стал рассказывать Михаилу.
После возвращения Ваня сильно изменился. Повзрослел, стал серьёзнее и молчаливее. А ещё — в его глазах поселилось нечто хрустально-льдистое. Неизвестное и незнакомое. Оно меня пугало — но я не мог сформулировать свои опасения и обосновать их, чтобы организовать направление на углубленное обследование. Да и, с моральной точки зрения, это был бы сомнительный поступок… парень прошёл через такое. Ему повезло, сохранил разум. Квалифицированные врачи подтвердили его адекватность и годность к службе. Зачем мешать?
Кажется, Ваня тоже чувствовал мои подозрения. Поэтому и организовал свой перевод подальше от конторы и меня лично.
Впрочем, я сам принял решение уйти со службы. Семейная жизнь, ребёнок и моя специальность несовместимы.
У меня было достаточно выслуги, чтобы получить пенсию. Но, конечно, сидеть на месте было бы тяжко — и я стал теоретиком и тренером, в одной известной частной военной компании. Там и платят хорошо, и условия более, чем достойные. К тому же доходы позволяют обеспечивать сыну лучшие условия сейчас и достойное образование в будущем.
Алина уже спланировала, что Пашка будет учиться в Цсиньхуа на физмате и нигде больше. Высокая планка, придётся соответствовать…
Пока я говорил, на небе появились небольшие облачка. Нас накрыло лёгкой тенью, и от этого на миг лицо Михаила будто опять обрело способность выражать эмоции. Он словно нахмурился.
Я вздохнул. Посмотрел на хронометр на внешнем дисплее смартфона.
— Ну что ж, пора мне!
Михаил выронил мороженое. Липкий стаканчик растёкся кляксой по плитке. Я вздохнул, оглядываясь в поисках чего-то, чем можно было бы его поднять и отправить в ближайшую урну.
— Оно опять рядом… — в первую секунду я решил, что мне показалось. Голос Михаила был едва слышим, теряясь на фоне шума водопада.
Но его взгляд вдруг стал осмысленным. Учёный смотрел на меня.
— Что рядом? — осторожно спросил я, присаживаясь рядом на корточки, — Михаил. Вы узнаёте меня?
— Серёжа… оно всё ещё там… это… — Михаил всхлипнул; по его щекам катились слёзы, — как быть? Как нам всем быть?
Дежурная медсестра, всё это время находившаяся неподалёку, осторожно ступая, направилась в нашу сторону. Она что-то быстро набирала на планшете.
— Всё будет хорошо, — твёрдо сказал я, — вы дома. С вами всё будет в порядке!
— Вы… ты… не можешь этого обещать. Ты не знаешь, не представляешь… оно — рядом! Мы все в опасности. Ты должен понять, — сказал он.
А потом его глаза снова стали стекленеть, уставившись куда-то вдаль.
Медсестра подошла. Встала рядом. Шёпотом спросила меня, наклонившись к уху.
— Пациент проявлял активность? Пойдёмте, пожалуйста. Это очень важно.
Я кивнул, встал и пошёл вслед за сестрой, забыв про мороженое.
Лечащий врач, молодой нейрофизиолог в круглых очках, встретил меня в своём кабинете на втором этаже главного корпуса санатория. Его окна выходили в сад с водопадом, где мы говорили с Михаилом.
— Я видел запись, — с порога начал он, — это впечатляюще! Спасибо вам! Вы оказали огромную, неоценимую помощь!
— Да… благодарю… — растерянно пробормотал я.
— Случай был почти безнадёжный. Но я настоял на том, чтобы дать вам возможность участвовать в терапии. И каким-то образом, за эти сотни часов, что вы разговаривали с пациентами, вы подобрали вербальный ключ.
— Вербальный ключ? — переспросил я.
— Вы сказали что-то очень правильное, — улыбнулся доктор, — то, что взломало внутренний блок. Мы проанализируем каждое ваше слово и жест. То, что вы сделали, поможет очень многим людям! Благодарю вас за терпение.
— А то, что он сказал? — осторожно спросил я, — оно… имеет какое-то значение?
— Для терапии — безусловно, — кивнул доктор, — но, пожалуйста, не оценивайте слова пациента как сознательное сообщение. Он всё ещё в изменённом состоянии, понимаете? Его сознание ищет, условно говоря, точку сбора. Нечто такое, на что можно опереться. И состояние тревожности, ожидание чего-то нехорошего может быть такой точкой. Оно даёт возможность мобилизации.
— Ясно, — кивнул я.
— Ещё раз благодарю, от всей души, — кивнул в ответ врач, — на сегодня, я думаю, достаточно. Второго пациента вы сможете посетить в следующий раз. Я опасаюсь, что вы будете бессознательно копировать разговор — а это может быть даже вредно. Мы сможем понять и дать рекомендации по стратегии поведения после анализа.
— Ясно, — повторил я, — что ж. Тогда до встречи.
— До встречи, Сергей Александрович! Будем рады вас видеть!
2
Вопреки моим возражениям, Алина приехала в Шереметьево встречать меня. Вместе с Пашкой. Она стояла в зале прилёта с коляской и приветливо махала мне. Я в который раз поймал себя на мысли, что гражданская одежда идёт ей куда больше формы. На ней было розовое платье свободного кроя от Bosideng и пёстрые кроссовки от Li-ning. Ещё недавно такое сочетание казалось странным — но всё меняется, в том числе и мода. Благодаря Алине я даже научился различать популярные бренды одежды.
Я улыбнулся и помахал в ответ.
Багажа у меня с собой, конечно, не было — поэтому я сразу направился к выходу. Алина стояла чуть поодаль, чтобы не смешиваться с толпой. С коляской это было разумно. Я прошёл через ворота.
И в этот момент словно что-то холодное толкнуло меня в грудь. И мощные аэропортовые кондиционеры тут были ни при чём.
Сработала интуиция, спокойно дремавшая все эти долгие месяцы гражданской жизни.
Опасность, явная и близкая.
Секунда ушла на то, чтобы определить её источник. Светловолосый парень в спортивном костюме. Целенаправленно двигается к Алине.
Она, наблюдая за мной, понимает: что-то не так.
Не думая, не рассуждая, она делает самую естественную и простую вещь в этой ситуации. Закрывает собой ребёнка.
Куртка у парня как-то неправильно топорщится. Я понимаю: под ней что-то есть. Отслеживаю его руки. Так и есть: одна в кармане. Что-то готовится сжать.
Я оцениваю дистанцию между нами. Он значительно ближе к Алине. Рывок ничего не даст: он успеет.
В отчаянии я прикрываю глаза. Мы в аэропорту: откуда тут взяться животным? Но мне везёт. Совсем рядом с парнем пожилая чета. Полный пожилой мужчина в легкомысленной цветастой рубахе и энергичная, худощавая женщина. Стоят рядом, вглядываясь в толпу прилетевших. У него на руках йорк. Девочка.
Колебаться нет времени. Сейчас или никогда. Я чувствую то, что чувствует собака. Запах взрывчатки. Она его никогда в жизни не ощущала, но ей тоже тревожно.
Моё зрение острее, чем у маленькой собачки. Я использую свои глаза, чтобы рассчитать прыжок.
Собачка напружинивается. Требуются все силы её маленького тельца. Я чувствую, как предельно натягиваются сухожилия.
Прыжок.
Ощущение чужой плоти и крови в зубах.
Удачно! Удалось схватить парня за большой палец руки, которая была в кармане куртки.
Он орёт и пытается сбросить собаку. Я не сопротивляюсь — стараюсь только, чтобы она приземлилась удачно. И мне это удаётся. Собачка оказывается на руках хозяйки. Прежде, чем отпустить её, успеваю почувствовать собачье недоумение: она не ожидала от себя такой храбрости.
Удалось главное — выиграть время.
Я уже рядом с парнем. Хватаю и пытаюсь зафиксировать руки.
Он силён! Очень!
Но я быстрее. Я уже нащупал тумблер детонатора.
Мельком бросаю взгляд на Алину.
Её нет на месте: она вместе с коляской уже у выхода. Молодец!
Парень рассчитывает на грубую силу. Чувствует свои возможности. Но мы тоже не лыком шиты.
Используя инерцию его тела, хватаю за шею и ныряю между ног, продолжая удерживать тумблер.
Манёвр удаётся. Я даже успеваю улыбнуться: ведь второй попытки у меня не было.
Парень приседает и упирается лицом в гладкий мраморный пол. А его грузное тело продолжает лететь вперёд.
Трещат кости. Он рефлекторно дёргается.
Облегчение.
Но не время расслабляться: взрывное устройство всё ещё взведено. Там могут быть дистанционные взрыватели и таймеры.
Я осторожно расстегнул спортивную куртку. И присвистнул от удивления. Серьёзные люди готовили этого парня. Бинарная жидкая взрывчатка в двух резервуарах, карбоновый корпус с керамическими поражающими элементами. Три объёмных детонатора: ручной, радио и таймер.
Я мгновенно вспотел, лихорадочно вспоминая всё, что нам преподавали по сапёрному делу.
Главное — это понять, сколько осталось времени и где находится контролёр. По идее, он давно уже должен был активировать устройство. Сбой? Нет связи? Или выжидает? Но чего?
Я огляделся. Вокруг меня кольцом собрались люди. И каждую минуту подходили новые: необычный инцидент вызвал любопытство.
И ведь «Назад! Бомба!» не крикнешь! Контролёр активирует заряд, наверняка… что там с таймером? Вместо нормальный цифр на дисплее непонятные символы. Блин, серьёзные ребята! Даже в таких мелочах шифруются.
Варианта всего два: накрыть телом парня корпус с поражающими элементами, направив энергию взрыва в пол и самому лечь сверху. Или попытаться наугад разорвать цепи. Все три одновременно.
Подумав мгновение, я решил объединить эти решения.
Схватился за выбранные провода. Перевернул парня. И, зажмурившись, дёрнул.
Взрыва не последовало.
Толпа ахнула и расступилась.
— У него, что бомба? — в напряжённой тишине спросила какая-то женщина.
— Бомба! — тут же подхватила толпа, расступаясь в разные стороны.