И никто не в силах был ему помочь, как и он не смог помочь когда-то.
Он зашел в лифт, нажал на кнопку с цифрой семь и прикрыл глаза. Несмотря на внеплановый отдых на кушетке, его все равно клонило в сон.
Когда Игнат подошел к квартире и увидел это, его желудок свело судорогой и он избавился от своего обеда прямо на коврик.
На входной двери размашистыми белыми буквами было написано: «УБИЙЦА!»
– Нужно звонить в полицию! – всхлипнула Лиля, озираясь по сторонам.
– А смысл? – Игнат пялился на надпись уже десять минут, не двигаясь с места. – Что они сделают? Для начала нужно поставить камеру.
– Ты прав, – кивнула она.
– Завтра же этим займусь.
– Пойдем домой. – Она потянула его за руку, продолжая испуганно оглядываться.
Закрыв дверь на все замки, они прошли на кухню. Откупорив бутылку виски, Игнат плюхнул в бокал янтарной жидкости, разлив немного на стол. Его руки до сих пор тряслись.
– Ты будешь? – спросил он у Лили.
Она быстро, точно стряхивая с волос паутину, покачала головой.
– А я, пожалуй, выпью. – Он в несколько больших глотков осушил свой бокал. В последнее время виски и седативные стали его лучшими друзьями.
– Но кто это мог сделать? – Лиля нервно покусывала ногти, что очень раздражало Игната.
– Я знаю этого человека.
Лиля вытаращила на него глаза.
– Ты знаешь, кто это сделал, и молчишь?
– Я сам разберусь с ним.
От его слов и выражения лица ей стало немного не по себе.
– Что ты такое говоришь? Кто этот человек?
– Мой пациент.
Лиля выглядела бледной и жутко растерянной. Казалось, еще немного, и она упадет в обморок.
– Честно говоря, я ничего не понимаю… – Она убрала с влажного лба прилипшие волосы и тяжело вздохнула. – Получается, пациент из психбольницы пришел к нам домой и исписал дверь? Он что, сбежал? И вообще, откуда он знает, где ты живешь?
– Слишком много вопросов… – устало проговорил Игнат, обхватив голову руками. Снова эта боль – давящая, беспощадная, ненасытная тварь. Как же ему хотелось, чтобы вся эта фантасмагория с Яном поскорее закончилась.
– Но главный вопрос, – не унималась Лиля, – зачем он это сделал?
– У него имеются ко мне кое-какие претензии.
– Но… на двери написано…
– Я знаю, что написано на двери! – крикнул Игнат, тяжело дыша.
Только что растерянная Лиля выглядела напуганной и едва не плакала.
– Прости. Прости, любимая, я не должен был повышать на тебя голос. Просто… я очень-очень устал. – Он опустил голову на стол. – Прости, – повторил он, чувствуя, как Лиля водит по его волосам рукой. Ее горячее дыхание приятно обожгло нежную кожу шеи, отчего она покрылась мурашками.
– Все обойдется, – сказала она, проведя пальцами по его щетине. – Это временные трудности, вот увидишь. – Лиля посмотрела на него таким любящим взглядом, который успокаивал лучше любого виски или седативного.
Взяв мужа за руку, она повела его в спальню.
Подойдя к кровати, Лиля скинула с себя шелковый пеньюар и грациозно, как кошка, легла на белую шелковую простынь. В золотистом свете торшера она выглядела загадочной и чертовски привлекательной. Игнат был полностью в ее власти, и даже мигрень, поджав хвост, отступила на второй план.
– Иди ко мне, – прошептала она, и Игнат тут же прильнул к ее нежному горячему телу.
Они лежали, прижавшись друг к другу, и смотрели на танцующие по потолку серебристые блики. Смятая постель была свидетельницей их страсти, не угасшей даже спустя двенадцать лет.
Игнат повернулся на бок и погладил мягкий Лилин живот.
– Возможно, уже скоро нас будет трое, – проговорил он, поцеловав аккуратный пупок.
Лиля в ответ улыбнулась, но ничего не сказала.
– Я бы очень этого хотел, – добавил он, взглянув на жену. Ее глаза были прикрыты, она уже засыпала.
Игнат давно подумывал о ребенке. Эта мысль, раньше так пугавшая его, сейчас вызывала приятный трепет и что-то такое светлое и чистое, что он не мог даже объяснить словами.
Укрыв Лилю одеялом, Игнат направился на кухню, где в особом ящичке хранились все лекарства. Притупленная страстью мигрень снова вышла на поле боя. В голове будто тысяча крохотных человечков безжалостно стучали тысячью крохотными молоточками. Не обнаружив в аптечке болеутоляющего, он стал судорожно размышлять, где еще могли лежать эти чертовы лекарства.
«В портмоне», – вспомнил он и кинулся в гардеробную, где находились все вещи.
Около небрежно брошенного портмоне стояла Лилина чуть приоткрытая сумка и словно шептала: «Открой меня».
Озираясь по сторонам, как какой-нибудь воришка, Игнат открыл сумку и стал рыться в ее содержимом. Так, что здесь: блокнот с ручкой «Монблан», пудра, блеск для губ, визитница, водительские права, какие-то файлы с документами, он уже хотел закрыть сумку, как его привлек застегнутый на молнию боковой карманчик. В таких обычно хранилось самое сокровенное. Так и было, в нем он обнаружил пачку тонких «Вог», мятную жвачку и наполовину пустую пачку противозачаточных таблеток.
Резко согнувшись, точно его ударили в солнечное сплетение, Игнат сделал глубокий вдох.
Как она могла так с ним поступить?
Несколько минут он смотрел на эти вещи, будто они могли превратиться во что-то другое, потом достал их из сумки и со злостью швырнул в дремавшую жену.
– Лгунья! – крикнул он, отчего Лиля вздрогнула и открыла глаза.
Увидев противозачаточные таблетки и сигареты, она виновато пролепетала:
– Игнат, милый…
– Вот так ты, значит, со мной! Я как дурак мечтаю о ребенке, а ты… Признайся, почему ты так сделала? Ты меня не любишь? У тебя есть кто-то на стороне?
– Не говори так, – она села на кровати, поджав под себя ноги, – я очень хочу ребенка, но не сейчас.
– А что потом изменится?
– Все дело в работе, – начала она.
– В работе? – перебил Игнат, презрительно усмехнувшись. – Разве у тебя были с этим какие-то проблемы?
– Проблем не было, но и успеха не предвиделось, а сейчас… сейчас у меня все стало получаться, мне дают такие проекты, о которых я раньше могла только мечтать. Мне нужно зацепиться, понимаешь, я тоже хочу сделать карьеру, как и ты!
– Карьеру! – надменно фыркнул он. – Для этого тебе не нужно особо напрягаться, только шепнуть папочке, и он все решит. Пара звонков «нужным человечкам», и карьера в кармане! – распалившись, бросил он и тут же пожалел о своих словах.
По Лилиному лицу потекли слезы.
– Прости. – Игнат сел на край кровати и накрыл ладонью руку жены.
– Я не хочу тебя видеть… – прошептала она, глотая слезы.
– Милая…
– Уйди! – Она резко выдернула руку из-под его ладони и отвернулась.
Ему ничего не оставалось делать, как выйти из спальни, закрыв дверь с другой стороны.
Какой же он идиот. Игнат сел на диван и вонзил пальцы во всклокоченные волосы.
Голова звенела как наковальня. Тысяча молоточков превратились в кувалды. Таблеток он так и не нашел, а значит, ему предстояла трудная, бессонная ночь.
«Она со мной несчастна», – подумал Игнат, направляясь на кухню за новой порцией реанимирующего напитка. Сделав несколько глотков виски, он посмотрел в темное окно и поежился. Ноябрь был для него самым тяжелым месяцем в году. По ощущениям уже зима, но снега нет, природа голая, уязвимая. С каждым днем становится все темнее и душу охватывает такое чувство, словно нечто инфернальное тебя засасывает в свои недра.
Угнездившись на диване, он накрылся пледом и закрыл глаза. Вдруг Игнату почудилось, что он слышит птичью трель, вдыхает аромат ромашки, чабреца, полыни, и этот жаркий августовский день вновь и вновь предстал перед его внутренним взором.
– Нас поругают, – пробубнил загорелый малыш с большими карими глазами.
– Никто не узнает. Дед сейчас спит, а бабушка жарит пирожки. Мы быстро, туда и обратно, – десятилетний Игнат потянул его за руку.
– Ну не знаю…
И тут Игнат вытащил главный козырь:
– Ты что боишься? Ведешь себя как маленький…
– Я не боюсь! Я ничего не боюсь!
И вот они уже несутся по пыльной лесной тропинке к речке, вдыхая горячий воздух, пропитанный разнотравьем, тиной и навозом.
Над головой висит раскаленное солнце, точно огненная медуза, устало качается камыш, дребезжавшие ивы склонили свои ветви к прохладной воде. Дон течет почти беззвучно, недаром его прозвали Тихим. Тихим, но порой очень коварным.
Скинув шорты и футболки, мальчишки с радостными визгами забегают в воду. Брызгаются, смеются, дурачатся.
– Аля, смотри, что я умею! – Заплыв на глубину, Игнат ныряет, перекувыркнувшись в воде. Глядя на его торчащие из воды пятки, Аля заливисто смеется, неумело подплывает к брату и ныряет.
Больше живым его никто не видел. Спустя несколько дней водолазы вытащили на берег его посиневшее тельце.
Смерть Али сильно подкосила Игната. В нем что-то надломилось и уже никогда более не срослось.
Как и у родителей. После того как умер Аля, у мамы началась депрессия, а отец стал пить. Антидепрессанты, транквилизаторы, лечебницы, люди в белых халатах, пустые бутылки из-под водки под кухонным столом. Маленький Игнат оказался никому не нужен, его жизнь катилась под горку в самую пропасть. Спустя год в его горле появился странный ком, точно ловушка, удерживающая слова, и он перестал нормально разговаривать. В двенадцать ему поставили дислексию и нервное расстройство, которое грозило перейти в умственную отсталость.
Все его отрочество прошло как в тумане. Через три года, так и не справившись с депрессией, мама умерла от пневмонии, которую, кажется, ждала словно манну небесную. Отец стал пить еще больше, окончательно превратившись в маргинала. Сейчас он жил в коммуналке на Лиговском проспекте, но связь с сыном не поддерживал. В его глазах Игнат так и остался виновным в смерти Али.