За дверцей была большая комната. А посреди комнаты, у железной бочки, в которой горел огонь, на старом продранном матраце сидел старик в телогрейке.
Старик был похож на какого-то мудреца из учебника: белые волосы ниже плеч, густая белая борода.
Он поднял голову.
— Здравствуйте, — сказал Славик. — Можно погреться?
Старик почесал бороду, хмыкнул.
— Это вы откуда такие? — спросил он скрипучим голосом; чтобы спросить, ему пришлось прочистить горло.
— Мы — оттуда. Из Шолпана.
— А… — сказал старик. — Далековатенько. И что там у вас, в Шолпане? Вода в кранах есть? Свет есть?
— Иногда, — сказал Славик. — А вообще-то я в Караганде живу.
Это вот он из Шолпана, — Славик ткнул Женю.
— Ну, грейтесь, — сказал старик.
Мальчики подсели к бочке. У нее по бокам были сделаны прорези, и пламя, бившееся внутри, хорошо освещало все вокруг.
Когда-то здесь жили богатые люди. На закопченых стенах еще оставались следы от картин, а на полу — остатки выломанного паркета. Окна были затянуты целлофаном. В углу стояла кровать, в другом углу высилась груда старых книг и журналов.
Славик и Женя сели на матрац, из которого лезла старая вата. От печки исходило приятное тепло.
— Вот так и живу. Курчатовград умер. Акбай умер. Коктюбинск умер. Шолпан тоже скоро умрет… Я все эти края обошел. Везде одни призраки живут. — сказал старик. Взял стоявшую у ног солдатскую кружку, плеснул в нее из бутылки. Протянул Славику:
— Будешь?
Женя потянул носом.
— Это же водка! — сказал Славик.
— Она горькая, — добавил Женя.
Старик беззвучно рассмеялся, широко разинув рот — черный, с обломками зубов.
— Горькая! — повторил он. И сказал наставительно:
— Водка горькая, пока жизнь сладкая… А потом — наоборот.
Он отхлебнул из кружки.
— Жалко, мало ее, — он поглядел на кружку. — Последнюю канистру из шахты достал…
— А здесь тоже шахты есть? — спросил Славик. — Как в Шолпане?
— Есть… Только не угольные. Другие. Там, в солончаках.
Старик еще отхлебнул, аккуратно отставил кружку.
— Возле них ничего не растет. И ходить туда нельзя. Везде знаков понаставили: ходу нету. Только мы все равно ходим…
Вот странность жизни: возле шахт ни одной былинки, а здесь — вон как все разрослось. Из акации можно бревна делать. Да пила не возьмет. Можжевельник у КПП разросся — как кипарис. А яблоки — вот, с два моих кулака… Вот, значит, какая штука.
Радиация. Она как водка — только в малых дозах на пользу. А в больших смерть.
Женя толкнул Славика: «Спроси!» — «Сам спроси!» — огрызнулся Славик.
Старик подмигнул Славику замаслившимся глазом:
— Чего вы там?
— Да вот, — Славик показал на брата. — Женька про драконов спросить хочет.
Старик сначала не понял, потом вытаращил глаза, и наконец рассмеялся на этот раз в голос, хрипло и отрывисто, будто закаркал.
— Про драконов? Ну, этого добра тут нет.
— А были? — с надеждой встрепенулся Женя.
Старик почесал бороду, опять подмигнул:
— Были. Как же… Только улетели все. Сначала люди отсюда уходить стали. А потом и драконы…
— А как они улетели? — Женя затаил дыхание. — Огонь был?
— Был, как не быть. Прямо из-под земли как полыхнет! Из шахты.
Пыль столбом, земля ходуном ходит, а реву-то!..
Старик замолчал.
Женя подождал продолжения. Потом не выдержал:
— А куда они улетали?
— Ну, куда… Прямо вверх.
— А потом?
— Потом… Ну, в космос. На другие звезды, наверное.
Заря еще только занималась. Старик вывел их на окраину города, подвел к громадной трубе, в которой было темно и гулко.
— Вот сюда и лезьте. Через пять минут на дорогу вылезете… Да не бойтесь! Там драконов нету — даже вода давно высохла.
Отсюда в город вода текла, а когда города не стало, все поворовали, покурочили… Ну, лезьте. А то мамка, поди, с ног сбилась искать… Папка-то есть у вас? Есть? Во выдерет — почище драконов будет…
В трубе только сначала было светло и не страшно. А потом стало душно и темно. Она поворачивала, и свет сзади медленно мерк, пока совсем не исчез.
Они пробирались ощупью, хватаясь за покатые стены. Стены почему-то были горячими.
— Слав… А вдруг тут какой-нибудь дракон остался?
— Не… Тесно ему тут. Он же крылатый.
— Давай отдохнем?
— Давай.
Они сели в какую-то горячую, мягкую пыль. Попили воды — старик снова наполнил фляжку.
— Слав!.. — шепотом сказал Женя, крепко держась за руку брата.
— А знаешь, что я думаю? Этот старик — он и есть дракон.
Драконы же умеют в людей превращаться — помнишь, ты говорил?
Славик молчал.
— Не понравились мы ему чего-то, — сказал Женя. — Вот он и не пустил нас дальше…
— Сторож это, — отозвался наконец Славик. — Он входы сторожит.
И кого попало не пускает. Посмотрел на тебя — весь в грязи, в крови, коленки вон ободраны, — и не пустил.
Женя вдруг заплакал.
Славик сказал:
— Разнюнился… — на ощупь нашел рукой лицо брата, вытер слезы рукой. Нельзя сдаваться. Может, драконы переселились под землю, в шахты. Откладывают там золотые яйца… Надо искать, надо идти…
Он вдруг поднялся:
— Тише! Там — слышишь?.. Шумит что-то.
Вверху, сквозь трубу, слышался неясный гул.
— Драконы! — радостно сказал он.
— Не хочу драконов! — вдруг крикнул Женя. — Я к маме хочу!
Он вырвал руку и побежал, но тут же и упал во что-то мягкое. И сейчас же тысячи мягких лап облепили его, раздался многоголосый писк.
— Драконы! — кричал Славик. — Только маленькие какие-то!
Совсем малюсенькие!..
Женя, задыхаясь, захлебываясь от того мягкого и противного, что лезло ему в рот, в нос, в глаза, хотел ответить — и не смог.
Вокруг было очень светло. Очень. Что-то жужжало и гудело, и сам Женя, и все, что было вокруг — плавно покачивались.
Он лежал на какой-то резиновой раскладушке, рядом сидела мать, прямо напротив, под окошком — Славик. Возле Славика был врач в белом халате, а руки у Славика почему-то были стянуты впереди резиновым жгутом. Очки у него были разбиты, он глядел вниз, но по временам вскидывал голову и косился по сторонам. А потом вдруг взглянул прямо Жене в глаза и улыбнулся. И снова уткнулся в вибрирующий пол.
Женя повернул голову. В окошко с толстым стеклом било солнце, и еще там плыли облака, и что-то кружилось, быстро-быстро, как крылья дракона.
Потом он ощутил на лбу теплую руку матери и снова уснул. Ему снилось, что он летит на драконе — веселом золотом драконе, высоко-высоко над землей, и все дальше от нее — печальной, страшной, изрытой шахтами, отравленной земли.
— Ну вот, был один дурак в семье, теперь двое, — говорила мать. Она пекла пирожки на кухне, а отец ей, наверное, помогал.
Женя слышал их из-за перегородки.
— Был один дурак и дура, а теперь все три! — отозвался отец.
«Это они про меня и про Славика, — понял Женя. — И еще, наверное, про себя».
Ему стало стыдно и как-то тоскливо.
— Говорил, надо было его сразу обратно отправить, — сказал отец сердито.
— Так каникулы же. Я ж думала, там как у нормальных — отпускают в семью… Чего им там делать? Надоело за зиму-то…
Уколы да таблетки.
— А теперь что? — крикнул отец. — Теперь и младшему уколы и таблетки!.. Это все ты, ты виновата. Ты ведь Славку с детства била. По голове же била!..
На кухне что-то грохнуло. Женя испугался, втянул в голову плечи: сейчас они подерутся.
Но мать заплакала.
— Била… И кляну себя день и ночь… Так я на работе целыми днями, приду, а тут… Каток в комнате ведь устроил! Балкон открыл, воды на пол налил — сидят, все синие, ждут, когда подмерзнет… А ты — отец, мог бы их тогда на каток сводить!
И опять что-то грохнуло.
— Мама! — крикнул Женя.
Над ним появилось испуганное лицо матери.
— Мам, вы зачем ругаетесь?
Она снова заплакала, стала гладить его по голове.
— Славика увезли?
— Увезли. Там ему будет лучше…
— А летом он приедет? На каникулы?
Мать промолчала, а из кухни донеслось:
— Таких не отпускают!
Женя отвернулся к стене, на которой были нарисованы звезды, планеты и драконы — Славик когда-то гуашью на штукатурке нарисовал, ох и попало же ему за это! — и заплакал.
А потом они уехали из города, навсегда. Уехали одними из последних. Остался дом с выломанными дверями, оконными рамами, перилами — всем, что могло гореть, чем топили «буржуйки» зимой.
В последние дни перед отъездом Женя все ждал: вот-вот за окном появится Славик на золотом драконе. Он заберет его отсюда. Женя сядет за Славиком, на чешуйчатую блестящую спину, между золотыми крыльями. И они улетят навсегда. Но Славик так и не прилетел.
Потом они уехали — далеко, в Сибирь, в старый заснеженный город. Столько снега Женя и представить себе не мог: зимой сугробы наметало выше заборов.
Любимым занятием Жени было сидеть у окна и смотреть. На заснеженный двор, сиротливые голые ветки тополей, на вечно пасмурное небо.
Славик все не прилетал.
Зато прилетали драконы. Почти такие же, как там, в темной трубе; только те пищали и царапались — наверное, от испуга.
Они были слишком малы, чтобы унести Женю; подлетали к окну, замирали, быстро-быстро махая крылышками и дергая хвостами — для равновесия. Глядели на Женю влажными искрящимися глазами.
Женя никому не говорил про них. Он знал: их присылает Славик.
И, значит, самое главное еще впереди — нужно только ждать…
Милая мамочка
Я ждала их — и они появились. Я ждала их каждую ночь, с тех самых пор, как они потребовали от меня первой Жертвы. Нет, «потребовали» — не то слово, ведь они говорить не умеют, — просто я почувствовала, чего они хотят.
Вот и вы, здравствуйте, шепчу я про себя, — вижу, что вы стали еще длиннее и красивее, и страшнее. Прибавилось блеска и гибкости, и желания, наверное, тоже.