Афиша гласила: Сегодня вечером в (фломастером было написано кривыми буквами — поселковом доме культуры) состоится выступление артиста областной филармонии иллюзиониста, фокусника П. И. Тараканова. В программе: фокусы, гипноз, превращения.
Через час подобные афиши появились везде, куда только мог проникнуть взор досужего гужевайца. Закончив расклейку, Петр Иванович пробрался в гостиницу и укрылся в своем люксе, заперевшись на ключ.
А ближе к вечеру вокруг афиш стали собираться посельчане, читали и перечитывали и делились соображениями. Многодетные мамаши, заслышав радостную весть, стремглав неслись домой готовить своих чад к вечернему представлению. Рассудительные отцы семейств сдвигали на глаза замурзанные кепки, скребли затылки, курили и сплевывали. Молодые гужевайцы, поигрывая глазами и бицепсами, приглашали в клуб местных красавиц. Гужевайцы совсем юные, выразив бурный восторг, тут же уносились по своим делам.
Солнце склонилось к горизонту. Улицы вновь обезлюдели, погружаясь в привычную дрему, когда у одной из афиш остановился молодой человек слегка загнанного вида. Это был молодой сотрудник районной газеты Виталий Жуков, месяц назад по распределению приехавший в райцентр и оказавшийся в Гужевайске по заданию: он должен был отразить бурный расцвет гужевайской культуры.
Виталий изучил афишу, и сердце его радостно забилось. Вот оно! Вот оно, кипение местной культуры!
Ему сразу полегчало, и он направился к пивному ларьку закрепить возникшее чувство глубокого удовлетворения.
Тем временем первые зрители уже бодро поднимались в горку. В самом клубе шли последние приготовления. Как обычно, было решено, что в первом отделении выступят местные таланты, в их числе народный хор Северное сияние и знаменитый на весь район балалаечник Ваня.
Пока зрители грызли семечки, расположившись на поляне перед клубом, на сцене вешали занавес и настраивали микрофон, народный хор торчал в гримерной и на все лады судачил о прибывшей знаменитости. Пришел балалаечник Ваня и принес последние новости: иллюзиониста нигде не видно, в его номере тихо, администраторша гостиницы Клава начеку. По случаю, Ваня рассказал и свою давно уже всем надоевшую историю про то, как лет тридцать назад в Гужевайск приезжали артисты из самой столицы, пели, пили водку, потом учинили в клубе скандал и драку, разбили аккордеон, а на прощание сперли у Вани его драгоценную самодельную балалайку. На этот раз Ваню выслушали до конца и не перебивали, чем Ваня остался весьма доволен. Насладившись вниманием Северного сияния, Ваня отправился к народу.
Народ занял все окрестности, заполнил лавочки и подходящие бугорки под соснами. Издалека доносилось гоготание парней.
Был здесь и знаменитый поселковый алкоголик Алкаша Гужевайский. Он бродил среди народа и косноязычно приветствовал всех направо и налево.
Начинало темнеть. Легкий ветерок развеял духоту, но не бодрил.
Наконец открыли клуб. В числе первых в зрительный зал вошел Виталий Жуков, которого контролеры пропустили без билета, по редакционному удостоверению. Витя удобно расположился в первом ряду. А когда почти весь ряд оказался заполненным, Витя вдруг обнаружил, что его соседом стал Алик Гужевайский. Утешившись тем, что Алик, едва почувствовав под собой надежную опору, моментально уснул, Витя воззрился на сцену.
Зрители еще некоторое время топали, перекликались, кашляли, хлопали сиденьями. Наконец стало тихо. И тогда занавес раздвинулся, открывая зрителям сплоченные ряды Северного сияния и полукруг восходящего солнца, намалеванный на заднике заезжим художником-калымщиком.
Хоровое пение гужевайцы любили. С удовольствием пели сами, с удовольствием и слушали. Гужевайцы, как всегда, тепло и сердечно приняли свой прославленный в области коллектив Северного сияния, — мелькнуло в голове Вити Жукова.
Хор исполнил несколько популярных песен, частушек и припевок, и под аплодисменты покинул сцену.
Затем появился Ваня-балалаечник, народный умелец, чье искусство пуповиной неразрывно связано с землей, на которой он родился, как отметил для себя Витя Жуков.
Ваня был в ударе и показал класс. Он выжал у зрителей слезу, проникновенно исполнив Подмосковные вечера (вызвал на размышление… — мелькнуло было у Вити), а потом развеселил, сыграв Вдоль по Питерской, держа балалайку за спиной. Ване хлопали усердно и долго, трижды вызывали на бис. На этом первое отделение закончилось.
И вот настал долгожданный миг: заведующий домом культуры объявил выход иллюзиониста. Тараканов не заставил себя ждать, сноровисто выбежав на сцену, как будто у него было не две ноги, а все шесть. На нем были старый лоснящийся фрак, фалды которого казались приклеенными к штанинам, цилиндр, грязные перчатки и лакированные штиблеты. Остановившись перед микрофоном, он поклонился, блестя глазками, глядевшими в зал с невыразимым лукавством. Завклубом выкатил на сцену низенький столик с атрибутами фокусов.
Тараканов взял со столика газету, показал ее всем, свернул кульком и вылил в него графин воды. Развернул — воды не было. Зал одобрительно загудел: фокус был знаком по телепередачам из цикла На арене цирка. Потом Тараканов завернул в ту же газету графин, развернул — исчез и графин. Потом он смял газету, скомкал, скатал в шарик — и вдруг вместо газеты у него в руках оказался облезлый апатичный голубь явно преклонного возраста. Сняв с головы цилиндр, Тараканов сунул в него голубя, встряхнул — и достал графин с водой. В графине торчала бумажная гвоздичка. Зрители были потрясены — все, кроме Вити Жукова, который состроил снисходительную улыбочку.
Тараканов поклонился всем телом и приступил к следующему номеру программы. Он взял большой цветастый платок, накрыл им графин и посредством манипуляций превратил графин в какую-то фигуру. Когда платок был сорван, ошарашенные зрители увидели сидящую на столике птицу, напоминавшую птеродактиля. Птица повернула голову, посмотрела в зал и вдруг с душераздирающим клекотом подпрыгнула в воздух. Повисла над сценой, распластав огромные перепончатые крылья, а потом взметнулась под потолок. Только черная тень пронеслась над залом. На этот раз даже с лица Вити Жукова сбежала улыбка превосходства.
Гужевайцы некоторое время сидели молча, потом, сначала неуверенно, а затем все громче и громче разразились рукоплесканиями. Высокое мастерство чародея, — как в тумане подумалось Вите, — мгновенно завоевало сердца посельчан….
Тараканов раскланивался. Штаны его при этом задирались, приоткрывая краешки белых носков, а публика все никак не могла успокоиться, отбивая натруженные мозолистые ладони. Особенно по душе пришелся зрителям сеанс массового гипноза. Исполненный с высоким мастерством… мастерством… — грохот аплодисментов сбивал Витю, мысли путались. От шума пробудился Алик Гужевайский, открыл рот и завопил:
— Во бля! Во дает!
Из-за кулис высовывались представители народного хора и тоже хлопали изо всех сил.
Наконец природная сдержанность гужевайцев взяла верх. Аплодисменты смолкли.
Петр Иванович взял со стола склянку с яркой этикеткой, на которой был изображен таракан, перечеркнутый красной полосой.
Зал затаил дыхание. Только, подавшись вперед, шумно сопел Алик Гужевайский.
Петр Иванович отвертел крышку, вздохнул, и присосался к пузырьку. Пузырек опустел, полетел на пол и покатился со звоном.
— Во бля!! — в восхищении завопил Алик Гужевайский и даже затопал ногами. Зал ахнул.
Тараканов неподвижно стоял на одном месте. И вдруг усы его начали потихоньку шевелиться. Вверх-вниз, вверх-вниз. Они росли на глазах, вытягивались, дотянулись до микрофона и стали по нему постукивать. Постукивание продолжалось некоторое время, а потом гипнотизер внезапно сорвался с места и начал сновать по сцене, от кулис до кулис, все быстрее и быстрее, при этом наклоняясь все ниже. Вот он коснулся сцены руками, и они замелькали быстро-быстро. Внезапно, не останавливаясь, Петр Иванович подпрыгнул и побежал по боковой стене вверх. Занавес на мгновенье скрыл его, а потом все увидели, что он бежит по потолку. Спустившись по другой стене, Тараканов снова начал сновать по сцене и теперь уже все зрители убедились, что у иллюзиониста шесть ног, блестящее длинное тело и совершенно жуткие усы.
В глубине зала истошно завопил младенец, кто-то вскочил с места, захлопали сиденья кресел. Пока еще никто ничего не понимал, и Витя Жуков, хотя и с холодком в груди, пытался трезво фиксировать события.
Но событий больше не было. По сцене, залитой ярким светом, бегал огромный черный таракан. Он останавливался на миг, блестя плоскими глазками, пошевеливал длиннющими усами, и снова срывался с места. Казалось, он тоже не понимал, что произошло.
Младенца вынесли на улицу. Но тут Алик Гужевайский, которому невесть что примерещилось, вскочил и страшно завопил, дико тараща глаза и махая руками. Вопль Алика решил дело: зрители ринулись к выходу. В дверях немедленно началась давка. Поднялся невообразимый гвалт. Витя Жуков, поддавшись панике, тоже вскочил и тоже побежал куда-то. Его затянуло в толчею. И никого уже не мог успокоить жалкий дрожащий голос завклубом, который, высунувшись из-за кулис, взывал к разуму гужевайцев.
Витю вынесло из зала, он приостановился перевести дух. В полутьме перед ним мелькали светлые рубашки и платья зрителей, уносившихся от клуба во тьму во все лопатки.
Из служебного входа с пронзительным визгом вывалился народный хор в полном составе. Впереди хора бежал Ваня, размахивая разбитой балалайкой. Артисты помчались вниз по склону, не разбирая дороги.
Последним из клуба выполз Алик Гужевайский. Он завывал и хлюпал носом.
Зал опустел. Исчез и Петр Иванович.
В поссоветовских окнах еще горел свет, когда первые зрители появились на площади. Среди них был и Витя Жуков в порванной в давке рубашке и с разбитой губой. Витя давно уже знал, что нужно делать. Он бежал в поссовет. Председатель поссовета Колмогоров сидел за столом, жуя папиросу, и диктовал секретарше какую-то бумагу. Волосы у него, как всегда после утомительного рабочего дня, стояли дыбом. Ворвавшиеся в кабинет расхристанные, тяжело дышавшие люди прервали его на полуслове.