Сбивчиво, перебивая друг друга, участники гипнотического сеанса начали рассказывать.
— Что вы мне голову морочите?.. — по привычке вскрикивал Колмогоров, слушая рассказ.
На площади собралась уже большая толпа, в председательский кабинет набилось так много народу, что стало нечем дышать.
— Что вы мне голову морочите? — все кричал председатель, но уже без прежнего энтузиазма.
Спустя полчаса председатель поднялся, нахлобучил на голову шляпу и объявил, что намерен идти в клуб. Десятка полтора наиболее отважных гужевайцев вызвались его сопровождать.
— Ну и превратился, ну и что? — говорил председатель, размашисто шагая к клубу. — На то он и гипнотизер. Ему за это и деньги плотят.
Добровольцы, семенившие следом, молча выдирали из встречных палисадов штакетины.
Было уже совсем темно. Где-то в поселке выли собаки. Небо серебрилось звездами.
Дом культуры высился на горе неприступной громадой. Все двери были распахнуты настежь. Внутри было тихо и светло.
Колмогоров приостановился перед входом в зрительный зал.
— Эх вы, елки-палки! — бодро заметил он. — Фокусов не понимаете. Артиста обидели. Штакетник поломали. И вообще. Ну, темнота, ей-богу.
И он смело, как был — в шляпе, в мятой рубашке навыпуск — шагнул в зал.
В зале было пусто. Вокруг светильников облаками толклась мошкара. На сцене валялся опрокинутый столик и различные причиндалы фокусов.
Председатель огляделся, прошел через зал, вспрыгнул на сцену. Сбившиеся в кучу гужевайцы, подбадривая друг друга, полезли следом.
Колмогоров поднял пустой пузырек, прочитал: Ди-бро-фин, понюхал. Воняло лекарственной травой.
Потолкавшись на сцене и посовещавшись, гужевайский актив разбился на группы и начал метр за метром обследовать клуб. В клубе было много таинственных коридорчиков и темных закутков. Исследователи продвигались медленно, и по мере продвижения страх отступал перед ними из коридора в коридор, из комнаты в комнату, пока не исчез.
Все группы, закончив обследование, соединились у служебного входа. Оказавшись на улице, возбужденные исследователи разом загомонили, расправили плечи. Там и сям затеплились огоньки папирос, заблестели улыбки. Обладатели штакетин пытались незаметно избавиться от своих ставших бесполезными орудий.
— А здорово он нас, а? — с некоторым восхищением говорили гужевайцы, поталкивая друг друга плечами и локтями.
— Ну, значит, так… — сказал Колмогоров. — Двое-трое пусть останутся, клуб посторожат, пока мы завклубом найдем. Да надо, думаю, в гостиницу зайти, узнать, как там гипнотизер. Может, извинения принести, или там…
Жуткий крик прервал его на полуслове. Из-под лестницы, ведущей в подвал Дома культуры, выскочил смертельно бледный Витя Жуков. Никого не видя, загребая руками воздух, он метнулся вдоль кирпичной стены и помчался, хрустя палой хвоей, во тьму. И тотчас следом за ним стремительно вынырнуло из подвала длинное, низкое, блестящее существо, похожее на аттракционный автомобиль. Существо промчалось мимо оцепеневших гужевайцев и растворилось во тьме.
Майор милиции Безрукий спал мертвым сном, когда на столе задребезжал телефон.
Тикали ходики. Жужжала муха. Звенели комары. В открытое окно спальни лилась прохлада, колебалась занавеска. Телефон все дребезжал.
Под Безруким затрещала кровать. Он пробуждался, будто выплывал из омута. Одышливо прокашлявшись, с трудом оторвал голову от подушки, взял трубку.
— Евсей Евсеич!! — заорал знакомый голос так, что слышно было, кажется, даже во дворе. — Колмогоров говорит! Срочно давай в клуб! Пистолет не забудь! Жду!
Безрукий встал, пошел на кухню, в темноте намотал на ногу половик, ругнулся, достал из-за печной заслонки кобуру с пистолетом. Глянул на ходики: шел первый час ночи.
Скрипнув ступенькой, сошел с крыльца, посвечивая себе фонариком, вышел за калитку и отправился к клубу.
Поселок мирно спал. Не брехали собаки. Тучи затянули небо, было темно — хоть глаз выколи.
Самая короткая дорога к клубу вела через огороды и потом — верхом — по лесопарку. Безрукий одолел уже почти половину пути, как вдруг услышал впереди шум. Он остановился, включил фонарик. Слабый луч слегка потеснил тьму в глубину сосняка. Раздались треск и топот, и чье-то тяжелое дыхание. И тут же майор увидел бежавшего со всех ног человека с белым лицом и глазами навыкат.
— Кто это? — вскрикнул Безрукий. — Стоять!
— Мам-мычка!.. — простонал неизвестный и пулей пронесся мимо. И в тот же миг из тьмы выпрыгнуло что-то низкое, стремительное, бесшумно и молниеносно ударило майора в грудь, сбило с ног и унеслось. Потеряв фонарик и фуражку, Безрукий покатился вниз по склону.
— Мам-мычка!.. — донеслось снизу, потом послышался треск рухнувшего забора и дикий собачий лай: гонка продолжалась на личных огородах. Залаяли собаки по одной улице, по другой… Лай стал распространяться по поселку наподобие эпидемии.
Безрукий сел. В голове у него возникла твердая уверенность, что он забыл нечто чрезвычайно важное. Так оно и было: Безрукий забыл, что пистолет не заряжен. Сидя под сосной, майор размышлял, идти ли ему к клубу, вернуться ли домой за обоймой, которая хранилась в старом валенке, или же, наконец, немедленно устремиться в погоню за неизвестными.
Грудь саднило от удара. Вспомнилось бело лицо, нелепый крик Мам-мычка! а после — то самое, невероятное, что не приснится и во сне.
А в поселке творилось что-то из ряда вон выходящее. Собаки осатанели. В домах вспыхивал свет, хлопали двери. Вдобавок подняли трезвон буквально все, имевшиеся в поселке, телефоны.
Тихо было только на горе — в клубе, и внизу — у реки. Здесь на плавучей пристани в прокуренной дежурке баловался водочкой бывший речной волк, а ныне бессменный пристанской сторож Фалеев. На столе перед ним стояли стакан, початая бутылка, лежали черный хлеб, сало и молодой зеленый лук.
Было тихо. Слабая волна всплескивала в темноте, пристань еле заметно покачивалась. Зазвонил телефон. Фалеев выждал, уважительно глядя на аппарат, потом взял трубку.
— Фалеев? — послышался тревожный начальственный голос. — Не спишь, Фалеев?
— Ась? Я-то? На посту. Дело знаем.
— Что, тихо у тебя там?
— Так точно, тихо. Кому шуметь?
— Хорошо. Но ты не спи, Фалеев!..
На том конце дали отбой. Фалеев послушал гудки, досчитал до двенадцати и положил трубку, довольный собой. Ишь, проверять вздумали! Фалеева! Да он уже девятнадцать лет на посту, и еще ни одна собака мимо не пробежала, чтоб Фалеев ее не заметил.
И тут же послышался быстрый топот. Кто-то сломя голову сбежал по деревянному настилу прямо к пристани, взбежал на трап, отозвавшийся барабанным боем, и в следующий момент перед опешившим сторожем предстал молодой человек с бледным перекошенным лицом, выпученными глазами и всклокоченными волосами. Они дико уставились друг на друга. Пристань, стронутая с места, качнулась от берега, волна шлепнула по днищу.
— Дяденька! — вскрикнул молодой человек сорванным голосом. — Дай билет!
— Ась??
— Билет, говорю, дай! На любую Ракету, только поскорей!
Фалеев ошалел.
— Дяденька! — почти рыдал незнакомец, — Дай билет, говорю, а то сожрет ведь! Обоих сожрет!
— Кто сожрет? Это почему такое?..
— Ы-ы-ы!.. — завыл вдруг незнакомец и рухнул на стул, обхватив голову руками.
— Да ты кто есть? Откудова? Какой-такой?.. Ась?.. Да и билетов у меня нету. Какие ночью тебе Ракеты? И Метеоры не ходют.
— Би-и-иле-еет!.. — тянул свое незнакомец.
— Дык нету билетов-то! — закричал вконец запутанный Фалеев. — Ружье есть, а билетов нету!
Незнакомец поднял голову:
— Ружье, говоришь, есть? Где? Покажи!
— Э-э! — догадался Фалеев. — Так тебе не билет, а ружье надо! Ловко! А вот я сейчас вызову кого следует…
Но вместо того, чтобы вызвать кого следует, он начал быстро прятать в стол выпивку и закуску. Глаза незнакомца тем временем обшарили каморку и отыскали ружье. Оно стояло дулом вниз за длинной скамейкой. Фалеев перехватил взгляд незнакомца. Они кинулись к ружью одновременно. Незнакомец схватился за приклад, старик — за ствол. В пылу борьбы они не заметили, как еще сильнее качнулась пристань, и кто-то тяжелый прошелестел вдоль ограждений в самый темный угол причала. Первым почуял неладное незнакомец.
— Стой! — сдавленно вскрикнул он. — Все! Опоздали! Здесь оно!..
— Какое оно? — шепотом спросил Фалеев.
— То самое, — тихо ответил незнакомец.
Глаза его округлились. Лицо снова стало белым.
— Пропали мы, дяденька…
— Пропали? — повторил Фалеев, кинулся к двери и запер ее на щеколду. — Не-ет, это мы еще успеем — пропадать-то…
В глазах незнакомца вспыхнула надежда. Фалеев схватился за телефон.
— В милицию, в милицию звони, дяденька!
— Кого учишь?.. — Фалеев завертел диск.
Милиция, однако, не ответила. Не ответил и клуб. На третий звонок — в поссовет — откликнулись. Не успел Фалеев приступить к длительным и детальным объяснениям, как в поссовете все поняли. Отряд добровольцев, укрепленный двумя дружинниками и одним милиционером, на двух уазиках и председателевом личном Запорожце выехал к пристани.
Автомобили перекрыли выход с пристани. Добровольцы, вооруженные чем попало, от охотничьих ружей до кривых стартеров, высыпали на берег. Председатель Колмогоров шепотом отдавал команды. Вспыхнули фары, фонари-«прометеи» и другие осветительные средства, оказавшиеся под рукой. Пристань ярко вырисовывалась на фоне густо-черной реки. Колмогоров поднял громкоговоритель:
— Тараканов Петр Иванович! Вы меня слышите? Если слышите — немедленно покиньте пристань!..
Сильный — до звона в ушах — звук раскатился от берега до берега.
— Тараканов! Выходите, елки-палки!
Снова звучно гукнуло над рекой.
Между тем на дороге от поселка появились огни. Посельчане, прослышав про облаву, спешили к берегу. Толпа добровольцев росла на глазах. Большая часть столпилась возле автомобилей, остальные рассыпались вдоль речного откоса.