ы стали воспринимать присутствие рядом человека как нечто естественное и само собой разумеющееся, а когда сменились первые поколения, дело коллективной дрессировки, направленной на развитие у животных большей сообразительности, пошло успешно в гору. Он мог бы написать не один десяток монографий, если бы его нейросеть не была отключена, или если бы у него был самый простой и примитивный компьютер… Да, чего уж там! Хотя бы бумага и чернила! Но ему не оставили ничего, кроме одежды, обуви и ножа. Настолько они его боялись.
Впрочем, у него хорошая память, и результаты своих зоологических изысканий он легко сможет записать, если таковая возможность представится. Вот только представится ли?..
Он стар, ветх, ему недолго осталось жить. Сколько он ещё протянет? Год? Два? Десять? Никто не вечен, увы. Без курса обновления он — такой же смертный, как и эти животные. Просто его запас жизненных сил больше. Но были времена, когда жизнь человека была намного короче — всего каких-то сорок-пятьдесят лет и всё, смерть. Генная инженерия и микромашины сделали продолжительность человеческой жизни дольше, но никакие генные усовершенствования не могут сделать человека бессмертным. Только полная пересборка с поэтапной заменой всех клеток организма на новые. А его возможности такой пересборки лишили. Потому, что он неугоден. Потому, что он некорректен. И это при его авторитете одного из немногих оставшихся на планете спасителей человечества!
Он говорил открыто правду: осуждал заигрывания биологов-еретиков с человеческой природой, называл извращение — извращением. Он игнорировал навязанные обществу кучкой дегенератов требования так называемой «корректности», по которым вдруг стало нельзя говорить уроду и дегенерату о том, что тот урод и дегенерат. И его слушали. Очень многие его слушали. Он вёл публичные дебаты, за которыми следила вся Тэрри́я. Дегенераты не могли просто заткнуть ему рот, не могли его игнорировать, как игнорировали миллиарды рядовых тэррийцев, голосом которых стал он, как игнорировали сотни общественных деятелей рангом пониже, которых дегенераты попросту «отменили» — стали шельмовать, травить и объявлять их прежние заслуги недействительными. Еретики, захватившие власть в Совете, лишили всех несогласных непосредственного доступа к микро-технологиям. Нет, они никого не оставляли без привычных вещей, просто признанные «неблагонадёжными» граждане не могли более изменять вещи по собственному желанию («а вдруг кто-то вздумает превратить бытовой прибор в оружие?»). Главным же преступлением выродков стало внесение изменений в программу пересборки: теперь всякий, кто проходил через эту процедуру мог по собственному желанию изменить пол и получал при обновлении организма новый набор генов, делавший его потомство двуполым. Еретики объявили это «благом» для человека. По их учению, пол человека «не должен быть приговором»; теперь каждый новый член общества имел возможность самостоятельно выбрать половую роль и модель поведения, а после первой пересборки стать либо мужчиной, либо женщиной, либо стать двуполым…
Он был рад тому, что лучшие из лучших отправились в бесконечность Вселенной, чтобы найти и населить новые миры. Тысячи его товарищей — мужчин и женщин, трудолюбивых, талантливых, отважных, благородных, посвятивших свои жизни созданию башен и Великого Кольца, и тем спасших планету от экологического кризиса — покинули колыбель человеческой цивилизации, чтобы основать новые колыбели. Он бы тоже отправился с ними, если бы мог… Если бы мог оставить могилу любимой, ставшей частью Тэрри́и. Он остался. Один из двенадцати творцов, способных силой своей воли управлять хоть всеми микромашинами мира вместе взятыми. Остался, чтобы видеть собственными глазами, как спасённое им человечество, оказавшись в безопасном благоденствии, деградирует за какие-то пять веков.
Пять тысяч лет потребовалось героям древности, чтобы создать орбитальную систему Аэлла-Оалла-Эолла; новые герои возвели полтора миллиона башен, опоясали планету Великим Кольцом и создали десятки миллионов небесных островов за восемьсот лет, а их современникам и потомкам потребовалось всего-то пять столетий для того, чтобы деградировать до ереси «разнообразия» — до состояния дремучих дикарей, созерцающих собственный пупок. И он, один из новых героев, — ко времени завершения проекта их число не превысило и двух тысяч, — наблюдал этот процесс гниения, боролся с ним всеми силами, сколько мог. Он и ещё одиннадцать человек — четверо мужчин и семь женщин — его товарищей, спасших этот мир.
Он не сомневается в том, что их выродки тоже заперли, спрятали где-то на островах. Убить побоялись, а «отменить» не смогли, и потому заперли в собственных творениях, обрекли на старость и смерть.
Он не боится смерти. Он давно к ней готов. Он умрёт здесь, на Тэрри́и, и прах его останется здесь, с прахом Адары.
В месте, где один из ручьёв впадает в озеро, над лесом возвышается скала, в основании которой есть небольшой сухой грот. В этом гроте на одиннадцатом году своего заключения он похоронил лисицу по кличке Рыжая — своего первого друга в этом маленьком автономном мирке. Позже он выскоблил ножом над входом в грот надпись: «Здесь лежит Орéй, сын Бéра и Э́лии, муж Адáры и брат Талéды — создатель башен и островов». Когда силы его будут на исходе, он придёт в это место, чтобы остаться в нём навсегда.