Два дня разговоры, вернее, пикировка Анны Семеновны с капитаном при случайных, а может, и преднамеренных с ее стороны встречах носила общий характер:
— Капитан!
— Да, мадам?
— А покажите-ка мне ваш линкор изнутри!
— Вас интересует гальюн?
— Но эти ступени ведут в трюм.
— Да, мадам, в трюм.
— А эти — на мостик?
— Вы совершенно правы, на мостик.
— Помните, как у эллинов.
— Помню, очень свежо!
У боксеров, как известно, хорошая реакция сохраняется на всю жизнь. У Дрейка же, в юности занимавшегося боксом, реакция была вообще мгновенной на любой удар, даже в форме летящего язвительного слова или безобидного острого словца. Жизнь закалила. Надо отдать ему должное: при этом он вел себя великодушно, как осознающий свою силу и превосходство противник. Дрейк или уходил от удара, или упреждал его, парировал, понапрасну не оскорбляя нападающего. Он наперед знал, куда ударит противник, ибо болевых точек у человека не так уж много, и главная из них — самолюбие.
Анна Семеновна решила взять быка за рога. Пожалуй, у такого рогов никогда и не было, подумала она. И это ее вдохновило. О танцах тема исчерпала себя. Нужна новая.
— Почему вас не видно вечером на палубе, капитан?
— Мне положен отдых, мадам.
— Отдых? От чего?
— От дел.
— О, простите! А когда же вы их начинаете?
— В четыре утра, на рассвете.
— Что вы говорите? То-то вас не видно в обществе!
На следующий день Анна Семеновна с трудом продрала глаза в четыре часа ночи («утра»!) и, пошатываясь, вышла на палубу. В кресле курил мужской силуэт. В полумраке это было очень красиво.
— Позвольте огоньку? — хрипло обратилась Анна Семеновна к силуэту и: — Позволите? — села рядом.
Силуэт щелкнул зажигалкой. Колеблющийся свет упал на лицо.
— Это вы, капитан? — Анна Семеновна задула огонек. — Предпочитаю прикуривать. Старая военная привычка.
— Воевали?
— У Доватора. А вы?
— В разведке.
— Швейцария, Берн?
— В Швейцарии, точно, Берн, а в Полесье болота. «Беломор»?
— Какое зрение у вас!
— По запаху.
— «Беломор», кэп. Это, капитан, наша общая с вами судьба. Но скажи мне кто повторить ее еще раз — ни за что!
— Женщине подходит имя Нетнетнизачто, — сказал капитан. — Я несколько месяцев провел на Севере. С берега наблюдал за передвижением кораблей. У меня тогда был один только шоколад и трава. Шоколад кусковой, горький, приличный шоколад, сейчас такого нет. Мешочек сухарей. Ручей с хорошей водой. Фляжка со спиртом. И нескончаемые дни и ночи, закаты и рассветы.
— Как хорошо вот так встретить утро, рассвет… Полюбоваться луной… Завидная у вас профессия, капитан! Везет же мужчинам: вы можете быть капитанами!
— Кому везет — тот и везет.
Ответ Дрейка привел Анну Семеновну в восторг.
— Все-таки как мало у нас женщин не только капитанов, но и в политике, — продолжила она, собираясь затем перевести разговор на себя. — Оттого и безобразий много, и жизнь плоха.
— Женщины идут в политику не от хорошей жизни, а — к хорошей.
— Все-таки в политику идет больше мужчин.
— Вот не думал, что вы феминистка. Не спится?
— Да вот что-то… — Анна Семеновна сбилась с мысли, зябко поежилась. — Свежо, однако. Не мерзнете?
— Надо чем-нибудь заняться, — посоветовал капитан, — коль не спится.
— Пробовала. Не получается. Разве что — спиться?
— Понарошку пробовали, — не отреагировал Дрейк. — А вы займитесь всерьез. Прямо сейчас.
— Вы серьезно? Чем?
— Поднимайте своих олухов на генеральную репетицию! Кстати, в десять часов будем в Константиновке.
— Да что вы говорите! В десять часов? Где тут у вас колокольчик?
— Есть ревун.
— А можно?
— Почему ж нельзя? Гена! Гена! Уснул, что ли? Посмотри, там впереди никого?
— Пусто, вроде.
— Ну-ка ревани!
— Да вы что, капитан!
— Ревани, ревани! Аврал!
От рева пробудился весь корабль. Кто выскочил, кто выполз на палубу.
— Что? Что случилось? Пожар? Тонем?
— Внимание! — раздался усиленный мегафоном голос Анны Семеновны. — Начинаем генеральную репетицию! Рейд Первой Конной!
Труба разбудила мертвых. Птицы заорали по берегам.
— Первая Конная! Запе-е-вай! «Мы красная кавалерия, и про нас буденовцы речистые ведут рассказ!» — Анна Семеновна маршировала, а ей в затылок выстроились ряды горластых и не протрезвевших буденовцев. От выдыхаемого ими перегара чайки с высоты падали замертво, а внизу их добивали стальные звуки трубы и мужских глоток. Девицы от восторга шалели. Орали кавалеристы отчаянно. От топота их ног проседала палуба, и корма виляла, как зад трусливого пса. Утренняя зорька стыдливо вспыхнула, но ее тут же безжалостно смял лихой эскадрон. Эх, где там Исаак Бабель? Вниз по реке с песнями и плясками сплавлялся то ли пиратский барк, то ли баржа с анархистами. Два рыбака в плоскодонке справа по борту побросали снасти, улов и попрыгали в воду. Дрейк давно не получал такого кайфа. Разве что, когда испанское корыто делало на его глазах поворот оверкиль. А так — это скользящий на полном вооружении кильватерный строй!
— Мадам! Я немею! Я тащусь! — Дрейк удивился: откуда у него эти слова? Не иначе, от студентов набрался.
Анна Семеновна, потеряв в этом реве лет тридцать, блестела глазами и играла телом. Концы красной косынки трепетали вокруг ее головы. По швам расползалась кофтенка. Белые спортивные тапочки не поспевали за ногами. И разве прав тот брюзга, кто уверяет: чем меньше остается жить, тем меньше, кажется, жил?
Три с половиной часа корабль был в агонии генеральной репетиции. Тяжело дыша, подошли к берегу. Лягушки дружно попрыгали в воду. Пристали к острову, на котором сто двадцать лет назад беглые каторжники основали селение. Река обнимала остров, и эти объятия тянулись на двадцать верст. Ниже острова оба рукава реки встречались друг с другом и уже неразлучно текли почти до самого устья. Когда-то на острове был и лесок, и степь, и перелески, а сейчас поселок, поля подсолнечника, чахлой кукурузы, свиноферма и несколько крупных пасек.
— Константиновка!
Капитан помогал женщинам сходить по трапу на берег. Дамы, вступив на шаткий трап и балансируя на краю пропасти, вскрикивали и жадно оглядывались в ожидании помощи. Дрейк благодушно бубнил:
— Ручку, мадам. Осторожней, не оступитесь. Вашу ручку, мадам.
Анна Семеновна потом раза три воскликнула:
— Я коснулась его руки, и меня тут же пронзили десять тысяч ампер!
Не исключено, правда, что амперы прошибли ее изнутри.
На встречу «Клары Цеткин» вышло все население поселка. Агитбригаду встретили хлебом-солью, водкой и малосольными огурцами. Провели на центральную площадь. Пока вели, туда-сюда мотались пацаны, носились мотоциклы и велосипеды. Под глухой стеной спортивного зала школы были сбиты по случаю специальные подмостки для каблуков артистов из областного центра. Публика в выходных платьях и платочках лузгала семечки. Кто был в костюмах и галстуках, от семечек воздерживались. Солнце свисало над площадью, как золотой медальон. Официальное лицо, вытирая пот с красного лица, торжественно объявило начало концерта.
Несмотря на довольно-таки жаркий день, концерт удался на славу. Декламация и «речевки», гопак и трепак, хор и частушки, черные юбочки с белыми кофточками, папахи и буденовки, цыганские шали по плечам, руки в бока, шеи изгиб, ножки притоп, ручки прихлоп, глазки горят, зубки блестят, ах, молодость и задор! Зрители утирали слезы, так как было много чего и смешного, и печального. Артисты умывались соленым потом искусства. Анна Семеновна была всюду одновременно. От нее исходили энергетические потоки, на ней сходились лучи славы. «Триумф!» — раз сто воскликнула она.
После концерта часа в три пополудни состоялся грандиозный обед. Такого обеда остров не помнил уже лет сто. Последний раз так гуляли, когда на остров впервые ступила нога генерал-губернатора, от своих щедрот одарившего поселян продуктами питания, мануфактурой и выпивкой на год вперед. Странный по тем временам поступок! Он и сейчас выглядит несколько странно.
Вечером все отдыхали, а кому не моглось, уединились в зеленой зоне. Благо, остров был большой, и места всем хватило.
Анна Семеновна таки увлекла капитана на прогулку и шла рядом с ним, подпрыгивая и отмахиваясь от гнуса веточкой. Будто и не было позади репетиции, концерта, многих лет стремительно промелькнувшей жизни!
— Ах, какая прелесть! Какая первозданная прелесть! Вы только посмотрите!
— Только что посмотрел, — сказал Дрейк.
Анну Семеновну невозмутимость капитана приводила в восторг.
— Кэп! Вы прелесть что такое!
— Что такое? — поднимал седую бровь кэп.
Анна Семеновна поняла, что вот он тот единственный мужчина, который во всем мире нарасхват, вот она та самая половина, которую можно искать всю жизнь и так и не найти никогда, если только крупно не повезет хотя бы в конце жизни. Нет, не в самом конце, а где-то перед закатом. Ведь самое красивое в природе, если не брать восход, это закат. И не такое уж печальное это событие, а очень даже радостное и красивое.
— Капитан! Мне радостно сегодня! Как на катке или на параде Победы.
— Вы жили в Москве?
— Детство провела в Питере, а потом жила в Москве, Казахстане, снова в Москве. Где я только не была! В Бельгии не была, в Испании не была, в Голландии не была! Где я только не была! В Голландии в 1620 году за одну луковицу тюльпана можно было купить в Амстердаме три дома! — вспомнила вдруг Анна Семеновна.
— А я был как-то в Испании…
Глава 3
Пираты в камере
Шаги их затерялись на глухих тропинках острова, голоса заглохли, слова упали на землю и проросли корнями. Над зелеными кронами деревьев висело солнце. Птицы летали высоко в небе. До заката казалось еще далеко.
— Вот так я и оказалась тут, — закончила свою историю Анна Семеновна.
Она всю дорогу рассказывала о себе и превратностях судьбы, и ей очень хотелось оценить впечатление, которое произвел на капитана ее рассказ. Увы, похоже, никакого. Он шагал рядом в глубокой задумчивости.