Даниэль
Я ПОКАЗЫВАЮ ЕЙ ВОПРОСЫ на своем телефоне, и мы начинаем спорить, какие выбрать. На все тридцать шесть у нас определенно не хватит времени. Она хочет забраковать четырехминутные гляделки, но так дело не пойдет. Это же мой главный козырь. Все мои бывшие девушки (ну хорошо, одна из моих бывших девушек – ну хорошо, у меня была всего одна девушка, которая теперь уже бывшая) с ума сходили от моих глаз. Грейс (вышеупомянутая чрезвычайно единственная в своем роде особа) говорила, что они похожи на драгоценные камни, а именно на дымчатый кварц (у нее было такое хобби – она делала всякие ювелирные украшения). Она рассказала мне о своем увлечении, когда мы впервые целовались у нее в комнате. И она прервала поцелуй только ради того, чтобы принести мне образец.
Итак, мои глаза похожи на кварц (дымчатый), и девчонки (по крайней мере одна) от них тащатся.
Вопросы поделены на три категории, причем в каждой последующей затрагиваются темы более личного характера. Наташа хочет придерживаться относительно поверхностных вопросов из первой категории, но я отвергаю эту идею.
Из первой категории (простой) мы берем следующие вопросы:
№ 1. Если бы ты мог выбрать любого человека в мире, кого бы ты пригласил на ужин в качестве своего гостя?
№ 2. Тебе бы хотелось стать знаменитым? Если да, то в какой области?
№ 7. Есть ли у тебя предположение насчет того, какая смерть тебя ждет?
Из второй категории (средней степени сложности):
№ 17. Какое самое дорогое для тебя воспоминание?
№ 24. Что ты можешь сказать о взаимоотношениях со своей матерью?
Из третьей категории (с каверзными личными вопросами):
№ 25. Пусть каждый из вас сделает по три правдивых утверждения, начинающихся со слова «мы». К примеру, «мы оба, сидящие в этой комнате, чувствуем…».
№ 29. Поделитесь с партнером каким-нибудь неловким эпизодом из своей жизни.
№ 34. Ваш дом, в котором находится все ваше имущество, горит. Вы спасаете близких людей и животных, а после у вас остается время на то, чтобы спасти одну вещь. Что это будет? Почему?
№ 35. Смерть кого из членов вашей семьи вы восприняли бы тяжелее всего? Почему?
В результате у нас набирается десять вопросов, потому что, по мнению Наташи, отвечая на двадцать четвертый вопрос, мы должны говорить об отношениях как с матерью, так и с отцом.
– Почему в проблемах детей чаще всего винят именно матерей? Отцы совершают ничуть не меньше ошибок. – Чувствуется, что она знакома с ситуацией не понаслышке.
– Мне пора, – произносит Наташа, бросив взгляд на телефон, затем поспешно отодвигает стул и слишком резко встает. Стол пошатывается, и чашка опрокидывается – Черт. Черт.
Чересчур острая реакция. Мне правда хочется расспросить ее про эту встречу и про ее отца. Во взгляде, который она бросает на меня, читается нечто среднее между признательностью и раздражением.
– Пойдем отсюда, – говорю я.
– Да, точно. Спасибо.
Я наблюдаю за тем, как она прокладывает себе путь к выходу через вереницу жаждущих кофе людей. Вероятно, мне не стоит таращиться на ее ноги, но они классные (на третьем месте в рейтинге из всех ног, что я видел). Мне хочется прикоснуться к ним почти так же сильно, как и продолжить наш разговор (может, чуточку сильнее), но она ни при каких условиях не позволит мне это сделать.
То ли она пытается сбросить меня с хвоста, то ли мы участвуем в каком-то соревновании по спортивной ходьбе, о котором я не подозреваю. Она проскакивает между двумя медлительными участниками «забега» и устремляется не по крытому строительному настилу, а снаружи, по проезжей части, чтобы не пришлось замедляться из-за людей. Может, мне стоит сдаться? Не знаю, почему я еще этого не сделал.
Вселенная явно пытается спасти меня от самого себя. Готов поспорить, что если бы я искал знаки, которые указывают на расставание, то я бы их нашел.
– Куда мы несемся? – спрашиваю я, когда мы останавливаемся перед пешеходным переходом. Стрижку, которую я планировал сделать, явно придется пока отложить. Уверен, людей с длинными волосами пускают в университеты.
– Я несусь на свою встречу, а ты увязался за мной.
– Да, так и есть, – говорю я, игнорируя ее не прозрачный намек.
Мы переходим дорогу и несколько минут молча шагаем бок о бок. Утро вступило в свои права. В нескольких магазинах открыли двери, удерживая их подпорками. На улице слишком холодно для того, чтобы включать кондиционеры, и слишком жарко, чтобы держать двери закрытыми. Уверен, мой отец тоже открыл дверь в своем магазине.
Мы проходим мимо ярко освещенной и на редкость переполненной витрины магазина электроники. Каждый предмет в ней помечен красным стикером со словом «РАСПРОДАЖА!». В городе сотни похожих друг на друга магазинов. Не могу взять в толк, как им удается избежать банкротства.
– Кто вообще сюда заходит? – удивляюсь я вслух.
– Те, кому нравится торговаться, – отвечает Наташа.
Через полквартала нам встречается еще один точно такой же магазин, и мы оба смеемся. Я достаю телефон:
– Итак. Ты готова отвечать на вопросы?
– А ты упертый, – говорит она, не глядя на меня.
– Настойчивый, – поправляю я ее.
Она притормаживает и поворачивается ко мне.
– Ты действительно считаешь, что если будешь задавать мне серьезные философские вопросы, то мы влюбимся друг в друга? – Она пальцами рисует в воздухе кавычки (о, как же мне не нравятся эти воздушные кавычки) вокруг слов серьезные философские и влюбимся.
– Воспринимай это как эксперимент, – парирую я. – Что ты там говорила о научном методе?
Она слегка улыбается.
– Ученые не должны ставить эксперименты на самих себе, – парирует она.
– Даже во имя всеобщего блага? Во имя знаний, которые станут достоянием человечества?
И в ответ на это Наташа уже громко хохочет.
Наташа
ИСПОЛЬЗОВАТЬ НАУКУ ПРОТИВ меня – довольно хитро. Четыре Очевидных факта: он фантастически глуп. И слишком оптимистичен. И слишком бесхитростен. И ему довольно неплохо удается меня рассмешить.
– Вопрос номер один довольно сложный, – говорит он. – Давай начнем со второго: тебе хотелось бы стать знаменитой, и если да, то в какой области?
– Ты первый.
– Я бы стал самым главным поэтом.
Ну разумеется. Очевидный факт: он безнадежный романтик.
– Ты был бы нищим, – сообщаю я ему.
– Нищ деньгами, богат словами, – тут же парирует он.
– Меня сейчас вырвет прямо на тротуар, – отвечаю я слишком громко, и женщина в костюме резко отклоняется в сторону, чтобы обойти нас.
– Я помогу тебе прийти в себя.
Правда, он слишком наивный.
– И чем же занимается главный поэт? – спрашиваю я.
– Дает мудрые поэтические советы. Именно ко мне приходили бы мировые лидеры со своими чудовищными философскими проблемами.
– И как бы ты их решил? Написал бы им стихотворение? – Скепсис в моем голосе сложно не заметить.
– Или прочел, – говорит он с еще более невозмутимым прямодушием.
Я делаю вид, что меня сейчас вырвет. Он слегка подталкивает меня плечом, а потом дотрагивается ладонью до моей спины, как бы удерживая меня от падения. Мне настолько приятно это прикосновение, что я немного ускоряю шаг, чтобы скорее отделаться от его руки.
– Циничной можешь быть ты сколь угодно, но жизнь спасти поэзия способна, – вдруг цитирует он какую-то строчку.
Я хочу убедиться в том, что он шутит, но его глаза говорят об обратном: он и впрямь верит в эту чушь. Как мило. И глупо. Но по большей части все же мило.
– А что насчет тебя? Какой славы хочешь ты? – спрашивает он.
Это простой вопрос.
– Я была бы великодушным диктатором.
Он смеется:
– Какой-то конкретной страны?
– Всего мира, – говорю я, и он снова смеется.
– Все диктаторы считают себя великодушными. Даже те, у кого в руках мачете.
– Уверена, этим как раз известно, что они жадные, кровожадные ублюдки.
– А ты не была бы такой?
– Нет. Чистое великодушие. Я бы решала, что хорошо и для кого и делала бы это.
– А вдруг то, что хорошо для одного человека, для другого добром не является?
Я пожимаю плечами:
– Невозможно сделать хорошо всем. Как мой главный поэт, ты мог бы утешить невезучих воодушевляющим стихотворением.
– В точку, – произносит он с улыбкой, затем снова вынимает телефон и начинает пролистывать вопросы.
Я бросаю быстрый взгляд на свой собственный телефон. На долю секунды трещина на экране приводит меня в недоумение, но потом я вспоминаю о своем недавнем падении. Ну что за день сегодня! Снова я задумываюсь о множественных вселенных и гадаю, есть ли такие, где мой телефон и наушники остались целы.
Есть вселенная, в которой я сейчас дома, собираю вещи, как хотела моя мама. Телефон с наушниками в порядке, но я не познакомилась с Даниэлем.
Есть вселенная, в которой я пошла в школу и спокойно сижу на уроке английского, не рискуя угодить под машину. И снова никакого Даниэля. В еще одной обезданиэленной вселенной я все же сходила в Службу гражданства и иммиграции США, но не встретила Даниэля в магазине пластинок, а следовательно, не задержалась, беседуя с ним. Я подошла к пешеходному переходу задолго до того, как там появился водитель BMW, и не возникло никакой почти аварии. Телефон с наушниками остались целы.
Конечно, существует бесконечное число этих вселенных, в том числе и та, где я все-таки встретила Даниэля, но он не сумел спасти меня на пешеходном переходе, и пострадали не только мои вещи. Вздохнув, я проверяю, сколько еще идти до конторы адвоката Фицджеральда. Двенадцать кварталов. Интересно, скольку будет стоить ремонт экрана. А может, мне вообще не понадобится чинить телефон. Вероятно, на Ямайке все равно придется купить новый.
Даниэль прерывает мои мысли, и я признательна ему за это. Мне не хочется думать о скором отъезде.
– Так, ладно, – говорит он. – Перейдем к вопросу номер семь. У тебя есть