предположения относительно того, какая смерть тебя ждет?
– Если рассуждать с точки зрения статистики, чернокожая женщина, проживающая в Соединенных Штатах, вероятнее всего, скончается в возрасте семидесяти восьми лет от сердечной недостаточности.
Мы подходим к очередному пешеходному переходу, и Даэниэль тянет меня назад, чтобы я не стояла слишком близко к дороге. Его жест и моя реакция кажутся настолько привычными, словно это происходило с нами уже не раз. Он берет меня за куртку в районе локтя и едва заметно тянет на себя. Я отступаю назад, к нему, разрешая себе принять его защиту.
– Так значит, сердце перестанет тебя слушаться? – спрашивает он. На мгновение я забываю, что мы рассуждаем о смерти.
– Вероятнее всего, – говорю я. – Как насчет тебя?
– Убийство. На заправке, или в винном магазине, или типа того. Какой-то парень с пистолетом попытается совершить ограбление. Я начну геройствовать, но сделаю что-нибудь глупое, например опрокину пирамиду из банок с газировкой, из-за чего грабитель психанет и среднестатистическое ограбление по сценарию «руки вверх!» превратится в кровавую бойню. Одиннадцатичасовые новости.
– Значит, ты умрешь несостоявшимся героем? – смеюсь я.
– Пойду до конца, – отвечает он и тоже смеется.
Мы переходим дорогу.
– Сюда, – говорю я, увидев, что он продолжает идти прямо, вместо того чтобы свернуть направо. – Нам нужно добраться до Восьмой.
Он резко разворачивается, улыбаясь мне так, словно нас ждет грандиозное приключение.
– Погоди минутку. – Он сбрасывает с плеч пиджак. Почему-то мне неловко наблюдать за этим процессом, будто это нечто интимное. Я отвожу взгляд и смотрю на двух очень пожилых, очень раздраженных мужчин, которые стоят в нескольких метрах от нас и спорят, кто же из них сядет в такси. В непосредственной близости от них – еще по меньшей мере три свободных автомобиля.
Очевидный факт: люди редко используют логику.
– Это влезет в твой рюкзак? – спрашивает Даниэль, протягивая мне пиджак. Он не предлагает мне накинуть его на плечи, как своей девушке, но мне все равно кажется, что нести пиджак в рюкзаке – это еще более интимное действие, чем наблюдать за тем, как он его снимает.
– Уверен? Он помнется.
– Ну и пусть. – Он отводит меня в сторону, чтобы мы не мешали другим пешеходам, и внезапно мы оказываемся очень близко друг к другу. До этого мгновения я не обращала внимание на его плечи. Разве секунду назад они были такими же широкими? Потом я перевожу взгляд на торс, а с торса – на лицо, но это не помогает мне вернуть самообладание. На солнце его глаза кажутся еще более прозрачными и карими. Пожалуй, они красивые.
Я снимаю рюкзак с плеча и впихиваю его прямо между нами, так что Даниэль вынужден немного отступить. Он аккуратно складывает пиджак и убирает внутрь. На фоне его белоснежной, идеально отглаженной рубашки красный галстук выделяется еще больше. Интересно, как Даниэль выглядит в обычные дни, какую повседневную одежду носит? Наверняка джинсы и футболку – это классика для всех американских парней. Ямайские парни носят то же самое?
От этой мысли на душе у меня кошки скребут. Я не хочу начинать все заново. Мне и так было нелегко, когда мы переехали в Америку. Мне совсем не хочется изучать правила и традиции новой школы. Опять новые друзья. Новые компании. Новая школьная форма. Новые места для тусовок. Я обхожу Даниэля и продолжаю путь.
– Американские мужчины азиатского происхождения, по статистике, часто умирают от рака, – говорю я.
Он хмурится и переходит на быстрый шаг, чтобы догнать меня.
– Серьезно? Мне это не нравится. А рак каких органов?
– Точно не знаю.
– Может, нам стоит это выяснить.
Он говорит нам так, словно у нас есть какое-то совместное будущее, в котором каждому из нас будет не все равно, от чего скончается другой.
– Ты и впрямь думаешь, что умрешь от сердечной недостаточности? – спрашивает он. – Не от чего-то более эпичного?
– Кому нужна эта эпичность? Смерть есть смерть.
Он просто смотрит на меня в ожидании ответа.
– Ну ладно, – говорю я. – В голове не укладывается, что я рассказываю тебе об этом. На самом деле я думаю, что утону.
– Например, в открытом океане, спасая кого-нибудь, или как?
– В глубокой части гостиничного бассейна.
Он притормаживает и снова отводит меня в сторону. Более тактичного пешехода не найти. Большинство людей просто останавливаются прямо посередине тротуара.
– Постой. Ты что, не умеешь плавать?
Я втягиваю голову в куртку:
– Нет.
Он смотрит на мое лицо. Я знаю: ему смешно, хотя внешне он серьезен.
– Но ты же с Ямайки. Ты росла в окружении воды.
– И все же, плавать я не умею.
Я вижу, что он не прочь пошутить надо мной, но ему удается устоять перед соблазном.
– Я тебя научу, – говорит он.
– Когда?
– Как-нибудь. Скоро. Но ты же могла учиться плавать, когда жила на Ямайке?
– Да, но не научилась, а потом мы переехали сюда. Тут вместо океана бассейны. Я не переношу хлорку.
– А знаешь, сейчас же есть бассейны с соленой водой.
– Корабль уплыл, – говорю я.
Тут он не выдерживает.
– И как же называется этот корабль? Девушка, Выросшая на Острове, Такой Штуке, Которая Со Всех Сторон Окружена Водой, Не Умеет Плавать? Потому что это было бы прикольное название для корабля.
Я смеюсь и бью его по плечу. Он берет меня за руку и сжимает мои пальцы. Я стараюсь не мечтать о том, что когда-нибудь он все же сможет сдержать обещание и научит меня плавать.
Даниэль
Я ТЕОЛОГ, СОСТАВЛЯЮЩИЙ КНИГУ Наташи. Вот что мне на этот момент известно: она фанат естественных наук. Возможно, она умнее меня. Ее пальцы слегка длиннее моих и так приятны на ощупь. Ей нравится слушать тревожную музыку. Она обеспокоена чем-то, что имеет отношение к ее загадочной встрече.
– Скажи мне еще раз, почему ты в костюме? – спрашивает она.
Я издаю протяжный выразительный стон.
– Давай лучше поговорим о Боге.
– Я тоже могу задавать вопросы, – говорит она.
Мы идем гуськом по крытому настилу для пешеходов. (В любой отдельно взятый момент времени приблизительно 99 (плюс-минус) процентов Манхэттена находится на реконструкции.)
– Я подал заявление на поступление в Йельский университет. Меня сегодня будет собеседовать один из его выпускников.
– Нервничаешь? – спрашивает она, когда мы снова оказываемся рядом друг с другом.
– Я бы нервничал, если бы меня это сильно парило.
– А тебя вообще не парит?
– Если только чуточку, – смеюсь я.
– Так, значит, родители тебя заставляют?
Вдруг со стороны проезжей части доносятся вопли. Повернувшись, мы видим, как один таксист кричит на другого.
– Мои родители – корейские иммигранты в первом поколении, – говорю я в качестве объяснения.
Она замедляет шаг и смотрит на меня:
– И что это значит?
Я пожимаю плечами:
– Это значит, что совершенно не важно, чего я хочу. Я поступлю в Йельский университет. Стану врачом.
– А ты этого не хочешь?
– Я не знаю, чего хочу.
Судя по выражению ее лица, это было худшее, что я мог сказать. Она отворачивается и снова ускоряет шаг.
– Ну, тогда тебе, наверное, стоит стать врачом.
– И как же мне, по-твоему, поступить? – спрашиваю я, нагоняя ее.
– Это твоя жизнь, – отмахивается она.
У меня такое чувство, словно я близок к полному провалу.
– Ну а ты кем хочешь стать, когда вырастешь?
– Специалистом по обработке данных, – отвечает она без колебаний.
Я открываю рот, чтобы спросить, что это за неведомая хрень, но она опережает меня и без малейшей запинки объясняет все сама. Скорее всего, я не первый, у кого возникли вопросы по поводу ее выбора профессии.
– Специалисты по обработке данных анализируют данные, отделяют шумы от сигнала, распознают шаблоны, формулируют выводы и на основе полученных результатов дают рекомендации относительно дальнейших действий.
– В этом замешаны компьютеры?
– Да, разумеется. В мире большое количество всевозможных данных.
– Это так практично. Ты всегда знала, кем хочешь стать? – Мне сложно говорить без зависти в голосе.
Она снова останавливается. Такими темпами мы никогда не доберемся до места назначения.
– Это не имеет ничего общего с предназначением. Я сама выбрала этот путь. Не он выбрал меня. Мне не предначертано быть специалистом по обработке данных. В школьной библиотеке есть секция, посвященная профессиям. Я провела анализ развивающихся областей в науках, и та-дам! Судьба и предназначение тут ни при чем, я просто собрала информацию.
– Так, значит, это не то, чем ты увлечена?
Она пожимает плечами и возобновляет путь.
– Это подходит мне по характеру.
– Разве тебе не хочется заниматься чем-то, что ты любишь?
– Зачем? – спрашивает она так, словно и впрямь не понимает, зачем что-то любить.
– Жизнь слишком длинная, чтобы заниматься тем, что не вызывает у тебя никаких эмоций, – настаиваю я. Мы обходим тележку с кренделями и хот-догами, у которой выстроилась очередь. Пахнет квашеной капустой и горчицей (райские запахи).
Наташа морщит нос:
– Она покажется тебе еще длиннее, если ты проведешь ее, гоняясь за мечтами, которые никогда не осуществятся.
– Погоди, – говорю я и касаюсь ее руки, чтобы немного ее остановить. – Кто сказал, что они не осуществятся?
Она искоса бросает на меня взгляд:
– Я тебя умоляю. Знаешь, сколько людей хотят стать актерами, писателями или рок-звездами? Много. Девяносто девять процентов из них не добьются ничего. Ноль целых девять десятых процента от оставшейся массы едва ли смогут заработать, занимаясь этим. И только последние ноль целых одна десятая процента добьются успеха. Все остальные просто тратят жизнь впустую, пытаясь кем-то стать.
– Ты что, мой отец? – спрашиваю я.
– Я что, говорю, как пятидесятилетний кореец?