– Рад, что тебе это кажется смешным, – произносит он.
– Да брось, – говорю я. – Трагедия – это забавно.
– А что, трагедия – это про нас? – спрашивает он, теперь уже с широкой улыбкой на лице.
– Конечно. Разве жизнь – не трагедия? Все мы в конечном итоге умираем.
– Наверное, – говорит он. Подойдя на шаг ближе, он берет мою руку и кладет ее себе на грудь.
Я изучаю свои ногти. Изучаю кутикулу. Все что угодно, только бы не смотреть в его карие глаза. Его сердце часто стучит под моими пальцами. Наконец я поднимаю взгляд, и он накрывает мою руку своей ладонью.
– Прости, – произносит Даниэль. – Прошу прощения за свою семью.
Я киваю молча, потому что с моими голосовыми связками творится что-то странное.
– Прости за все. За всю историю этого мира. За расизм. За несправедливость.
– Что ты вообще такое говоришь? Это не твоя вина. Ты не можешь извиняться за расизм.
– Могу и извиняюсь.
Господи. Спаси меня от хороших искренних мальчиков, которые воспринимают все так близко к сердцу. Я по-прежнему считаю, что сцена в магазине была забавной, несмотря на всю ее безупречную чудовищность, но понимаю, почему ему стыдно. Тяжело, когда не можешь гордиться тем местом, откуда ты родом, или своей семьей.
– Ты – не твой отец, – говорю я, но он мне не верит. Его страх понятен мне. Кто мы, если не плод наших родителей и их историй?
ВолосыКорейско-американская история
СЕМЬЯ ДАНИЭЛЯ НЕ СЛУЧАЙНО занимается товарами для волос. Когда Дэ Хён и Мин Су переехали в Нью-Йорк, там их ожидало целое сообщество иммигрантов из Южной Кореи, которые были готовы им помочь. Кузен Дэ Хёна дал им взаймы денег и посоветовал открыть магазин средств по уходу за волосами, которые предназначены для афроамериканцев. У самого кузена был похожий магазин, как, впрочем, и у многих других иммигрантов из Кореи. Бизнес процветал.
Выходцы из Южной Кореи не случайно занимают первое место в индустрии косметической продукции для волос. Все началось в шестидесятые годы с ростом популярности париков для афроамериканцев, сделанных из волос южных корейцев. Эти парики так сильно пользовались спросом, что правительство Южной Кореи запретило экспорт натурального волоса со своих берегов. Таким образом, парики из южнокорейских волос могли производиться исключительно в Южной Корее. В то же время правительство США запретило импорт париков, в составе которых были волосы из Китая. Благодаря этим действиям доминирование Южной Кореи на рынке париков успешно закрепилось. Позже кроме париков начали продавать и другие товары для волос.
По оценкам экспертов, южнокорейские предприниматели контролируют от шестидесяти до восьмидесяти процентов этого рынка, включая распространение, розницу и производство. То ли по культурным, то ли по расовым причинам, никакая другая группа не может легко войти в эту индустрии. Южнокорейские дистрибьюторы распределяют товар главным образом по южнокорейским розничным точкам, тем самым блокируя всем остальным доступ на рынок.
Дэ Хёну неизвестна эта история. Он знает одно: Америка – страна возможностей. Его дети будут иметь больше, чем в свое время имел он.
Даниэль
МНЕ ХОЧЕТСЯ ПОБЛАГОДАРИТЬ Наташу за то, что она меня не возненавидела. Кто бы обвинил ее в этом после сцены в магазине? Она не обязана была вести себя так спокойно. Если бы она накричала на отца и брата, я бы все понял. Это чудо (сродни превращению воды в вино), что она по-прежнему хочет со мной общаться, и я благодарен ей за это. Я не высказываю все эти мысли вслух, только спрашиваю, не хочет ли она перекусить. Мы вернулись к метро, и сейчас я мечтаю оказаться как можно дальше от нашего магазина. Если бы эта ветка метро вела до Луны, я бы уехал прямо на нее.
– Просто умираю от голода, – говорю я.
Она закатывает глаза:
– Умираешь, правда? У тебя талант все преувеличивать.
– Я компенсирую твою рассудительность.
– Ты знаешь, где можно поесть? – спрашивает она.
Я предлагаю пойти в мой любимый ресторан в Корейском квартале, и она соглашается.
Мы находим в поезде два свободных места и садимся рядом друг с другом. У нас есть сорок минут, чтобы вернуться обратно в деловой центр. Я достаю телефон, чтобы посмотреть, какие у нас остались вопросы.
– Готова продолжить?
Наташа двигается ближе ко мне. Мы соприкасаемся плечами, и она заглядывает в мой телефон. Она сидит так близко, что ее волосы щекочут мне нос. Я ничего не могу с собой поделать и медленно вдыхаю их запах так, чтобы она не заметила. Но Наташа замечает, и, отпрянув, округляет глаза. Вид у нее оскорбленный.
– Ты что, нюхал мои волосы? – спрашивает она, касаясь той части волос, к которой я только что прикасался носом.
Я не знаю, что ответить. Если отвечу «да», она подумает, что я мерзкий. А если отвечу «нет» – что я мерзкий лжец. Она прислоняет к носу прядь своих волос и вдыхает. Неужели она подумала, что ее волосы плохо пахнут?
– Нет. То есть да. Да, я их нюхал.
Я замолкаю, потому что она, кажется, просто в шоке.
– И?..
Через мгновение я понимаю, о чем она спрашивает.
– Они пахнут потрясающе. Так пахнет воздух весной после маленького дождя, когда из-за туч уже выглядывает солнце, а лужи начинают испаряться. Правда, приятно.
Я заставляю себя заткнуться, хотя могу еще долго говорить всю эту чушь. Уставившись в телефон, надеюсь и жду, что она снова придвинется ко мне.
Наташа
ОН СЧИТАЕТ, ЧТО МОИ ВОЛОСЫ пахнут как воздух после весеннего дождя. Я пытаюсь остаться равнодушной и непоколебимой. Напоминаю себе, что не люблю язык поэзии. Мне не нравятся стихи. Мне даже не нравятся люди, которым нравится поэзия. Но ведь я не мертвая.
Даниэль
НАТАША СНОВА ПОДОДВИГАЕТСЯ ко мне, и я сразу же рвусь в бой. Я становлюсь решительным, когда она рядом. Возможно, когда влюбляешься в кого-то, влюбляешься и в себя. Мне нравится, какой я с ней. Мне нравится, когда я говорю то, что думаю. Мне нравится, что я не сдаюсь, несмотря на все преграды, которые она строит между нами. В любой другой день я бы уже давно отказался от борьбы, но только не сегодня. Я говорю громче, чтобы перекричать стук колес.
– Итак. Переходим ко второму разделу. – Я отрываюсь от телефона и смотрю на Наташу. – Готова? Тут уже посложнее.
Она хмурится, но все же кивает. Я читаю вопросы вслух, и она выбирает номер двадцать четыре: «Что ты можешь сказать об отношениях со своей матерью (и отцом)?»
– Ты первый, – говорит она.
– Что ж. Ты видела моего папу. – Я даже не знаю, с чего начать. Конечно, я люблю его. Но, наверное, можно любить кого-то и при этом быть с ним не в ладу. Интересно, так происходит из-за типичных терок между отцом и сыном-подростком (отбой в десять вечера, серьезно?) или из-за культурных разногласий (корейский кореец против корейского американца)? Или из-за и того и другого?
Порой мне кажется, что мы с ним находимся по разные стороны звуконепроницаемой стеклянной стены. Видим друг друга, но не слышим.
– Так, значит, ничего хорошего? – дразнит меня Наташа.
Я смеюсь, поражаясь тому, как она умудряется подобрать настолько простые и точные определения для таких сложных ситуаций. Поезд резко тормозит, и мы по инерции прижимаемся друг к другу сильнее. Наташа не отстраняется.
– А мама? – спрашивает она.
– Неплохо. – Я не вру. – Наверное, мы с ней похожи. Она рисует. Творческий человек. – Забавно, но я никогда раньше не задумывался о том, что у нас с ней есть нечто общее. – Теперь твоя очередь.
Наташа смотрит на меня.
– Напомни мне, почему я на это согласилась?
– Хочешь, прекратим? – предлагаю я, хоть и знаю, что она ответит отрицательно. Она из тех людей, которые всегда доводят начатое до конца. – Я облегчу тебе задачу. Ты можешь показать жестами: палец вверх – «все хорошо», палец вниз – «все плохо»?
Она кивает, соглашаясь.
– Мама? – спрашиваю я.
Большой палец вверх.
– Очень хорошо?
– Не будем преувеличивать. Мне семнадцать, и она моя мама.
– Папа?
Палец вниз.
– Очень плохо? – спрашиваю я.
– Очень, очень, очень плохо.
Наташа
– ТРУДНО ЛЮБИТЬ кого-то, кто не любит тебя, – говорю я Даниэлю.
Он открывает рот, чтобы ответить, но не говорит. Хочет сказать, что мой отец, разумеется, любит меня. Что все родители любят своих детей. Но это неправда. Ничто не является универсальной истиной. Большинство родителей любят своих детей. Моя мать любит меня, это правда. Есть еще одна правда: мой отец сожалеет о моем появлении на свет.
С чего я это взяла? Он сам так сказал.
Сэмюэль КингслиИстория сожаления, часть 2
СЭМЮЭЛЬ КИНГСЛИ БЫЛ УВЕРЕН, что ему суждено стать знаменитым. Бог, конечно же, не одарил бы его таким большим талантом, не дав возможности его проявить. Потом он встретил Патрицию. Бог, конечно же, не дал бы ему прекрасную жену и детей, если бы Сэмюэль не мог обеспечить их всем необходимым.
Он помнит тот момент, когда познакомился с Патрицией. Это было в Монтего-Бей. Шел дождь, настоящий тропический ливень. Такие обычно начинаются так же внезапно, как и кончаются. Сэмюэль забежал в магазин одежды, чтобы не промокнуть насквозь перед прослушиванием.
Патриция была менеджером в этом магазине. Когда Самюэль впервые увидел ее, она выглядела очень деловой. У нее были короткие вьющиеся волосы, самые очаровательные глаза, которые он когда-либо видел, и робкий взгляд. Его всегда привлекали стеснительные девушки – присущая им сдержанность и тайна. Он цитировал ей Боба Марли и Роберта Фроста. Он пел ей песни. Патриция не устояла перед его чарами. В тот день он опоздал на свое прослушивание, но ему было все равно. Он не мог наглядеться в эти глубокие глаза.
Но интуиция подсказывала ему, что от этой женщины нужно держаться подальше. Перед ним в ту минуту словно оказались две дороги. Если бы он выбрал ту, ради которой пришлось бы выйти из магазина и оставить Патрицию, все бы в его жизни сложилось совсем иначе.