Застигнутый врасплох, он тем не менее невозмутимо отвечает: «Для меня».
Продолжать расспросы бессмысленно. Причиндалы, разложенные на кровати и стульях, без слов говорят о том, что задумал Жан-Мари. Но ей еще хочется сомневаться, и она начинает медленно рассматривать снаряжение, похожее ей приходилось видеть по телевизору: облегающий черный костюм — такие надевают подводники и сразу становятся похожими на гостиничных воров, — баллоны со сложной системой трубок, маску с задранной кверху дыхательной трубкой. Полный комплект. Жан-Мари не отводя глаз следит за каждым ее шагом.
— Зачем все это? — тихо и неуверенно спрашивает она.
— Секрет!
— Ты что, смеешься надо мной? Но я все поняла… Она…
Он резко машет рукой и прерывает ее не дослушав:
— Нет никакой «ее»! Это дело касается только нас с дедом!
— Допустим, оно и меня касается!
Тут он взрывается:
— Черт возьми! Почему я вечно должен спрашивать разрешения? Я собираюсь исследовать участок дна в озере, вот и все!
На этот раз он победил. Армель присаживается на краешек стула.
— Что же твоему деду могло там понадобиться? Ты болтаешь всякий вздор, лишь бы не рассказывать об этой девке!
Его охватывает ярость. Стараясь сдержаться, он закуривает сигарету. Еще новость! Он начал курить!
— Я не имею права рассказывать, — говорит он. — Я дал деду обещание.
— Значит, мне Ронан не доверял?
— Не в этом дело. Если бы он успел, он, наверное, посвятил бы в тайну и вас. Поклянитесь, что никому ничего не скажете.
— Послушай, Жан-Мари. Прекрати эти детские игры.
Она поднимается.
— Молчи, если тебе так хочется. Но если ты собираешься нырять, не рассчитывай, что тебе удастся сделать это незаметно. Во-первых, кто будет тебе помогать? Надеюсь, ты не собираешься заниматься этим в одиночку? Ну?
— Крестная, нехорошо вытягивать из меня силой тайну, но вы сами этого захотели! — И он освобождает дедово кресло. — Садитесь! Именно сюда, так надо! Мы должны чувствовать, что он здесь, с нами! — Из внутреннего кармана пиджака он вынимает какой-то предмет, завернутый в замшевый лоскуток, и протягивает его Армели. — Смотрите!
Она недоверчиво разворачивает сверток и обнаруживает внутри золотую монету.
И невольно вскрикивает, как будто нечаянно выпустила на волю запертого зверька.
— Что это?
— Монета в четыре дуката. На одной стороне — посмотрите! — профиль Франсуа-Жозефа. Это я точно знаю, потому что дед мне сказал. На другой — двуглавый орел Австро-Венгерской империи. Наверное, эта монета долго ходила по свету — она стала такой тоненькой! Но все равно это ценный экземпляр для коллекционера. Дед отдал мне ее перед смертью.
— И в чем же тайна? — спрашивает Армель.
— Это целая история. Вы помните, что здесь творилось в последние дни оккупации?
— Конечно, помню.
— Вы можете припомнить все в точности? Я вас прошу, потому что сам я был слишком маленьким. Я помню, но смутно. Отчетливо вижу только некоторые детали. У полковника был ординарец — такой худой и длинный парень, очень симпатичный. Он нам часто приносил хлеб и картошку, да?
— Точно. Он был огненно-рыжий. И вечно чистил сапоги.
— Так вот, он-то и рассказал деду кое-что интересное.
— Что же, например?
— Насколько я понял, он сообщал ему всякие ценные сведения. Боялся, что попадет в плен, и заранее готовил себе тылы. У деда как раз был приступ, когда он все это мне рассказывал. Мне приходилось понимать его с полуслова. Генерал, который командовал здешним округом, всю добычу прятал в замке, а полковнику было приказано ее вывезти…
— Какую добычу?
— Произведения искусства, драгоценности, коллекции — все, что они награбили в банках и музеях, в том числе, между прочим, и ваши часы. И конечно, золото.
— Много?
— Ящики. Мне кажется, он говорил про три ящика с золотыми слитками. Почему слитки? Потому что они переплавляли ценности в слитки, чтобы удобнее было вывозить.
— Признайся, ты сам все это выдумал?
— А монета? Я ее тоже выдумал? Монету деду дал фельдфебель, как раз для того, чтобы доказать, что он ничего не выдумал. Он же рассказал, что ящики должны погрузить в грузовик и ночью тайно вывезти, без охраны, чтобы не привлекать внимания партизан…
Армель пожимает плечами.
— И ты в это веришь? — говорит она.
Жан-Мари начинает кипятиться.
— Я верю, потому что дед тянул из себя кишки, чтобы успеть мне рассказать! Если бы вы его видели, поняли бы, что он говорит правду! Грузовик должен был выехать на дорогу в Ренн, обогнув озеро по самым слабо охраняемым проселкам. Дед с отрядом напал на него возле Мальбранского холма. Но все у них пошло наперекосяк. Схватка была такой стремительной, что грузовик потерял управление и бухнулся в озеро. Там он и лежит, вместе со слитками. Все немцы, которые были в грузовике, погибли сразу. А соратники деда погибли потом, в боях следующей зимы.
— Если я правильно тебя поняла, Ронан остался единственным выжившим свидетелем?
— Да!
— И об этом событии никогда не писали в газетах?
— Да это не было событием! Сколько боев осталось безвестными, а в них участвовали миллионы человек! Знаете, как писали про такие стычки? Разведка боем, и никаких комментариев! Поверьте, я много думал об этом, и чем больше думаю, тем лучше понимаю, что все это прекрасно объясняется.
— Зажги-ка мне сигарету.
— Как? Вы хотите…
Жан-Мари выполняет просьбу, но пальцы его при этом дрожат. Он, конечно, понимает, что крестная только что проявила слабость, но кто на ее месте смог бы сохранить спокойствие и не впасть в буйное нетерпение? Он протягивает ей зажженную сигарету. Армель кашляет и закрывает глаза.
— Теперь вы мне верите?
— Нет.
— Как «нет»?
— Нет, потому что Ронан не стал бы молчать столько лет. Ты сам вспомни, какие истории рассказывал нам твой дед про свои партизанские подвиги в отряде имени Дю Гесклена! И ты веришь, что он стал бы молчать про такое приключение? Про такой фантастический налет, от которого меркнет любое воображение? С чего бы ему было держать его в тайне?
— Он хотел сохранить сокровище для меня.
— Ты грезишь, бедный мой Жан-Мари…
— О нет! Я все мозги уже вывернул себе наизнанку, стараясь понять…
— Так вот в чем дело! — бормочет Армель.
— Что?
— Я говорю, вот почему у тебя был такой отсутствующий вид. Ты как будто злился, что должен терпеть мое присутствие. Но ты же знаешь, я ничего от тебя не требую.
— Да, — вздыхает Жан-Мари. — Вы не хотите облегчить мне жизнь. Но я же собираюсь поделить сокровище с вами. Дед выбрал меня наследником, потому что понимал, что доставать золото со дна озера — мужское дело. И это так и есть! Но что мне одному делать со всеми этими миллионами?
— Неужели там так много?
Вопрос обоим кажется смешным.
— Вот видите, — восклицает Жан-Мари, — я вас уже обратил в свою верю! Конечно, там много. Подумаем. У вас есть время? Мы можем говорить? Хорошо. Три ящика, в каждом не меньше дюжины килограммов. Допустим, всего килограммов тридцать. Это значит — тридцать слитков. Один слиток стоит… Я знаю, я ведь тоже газеты читаю.
— Хорошо, хорошо, не спорю. Это будет внушительная сумма. Но кому это золото продать? В том виде, в каком оно есть, — это не больше чем диковинная находка. Это еще не капитал!
— Вы меня нарочно запутываете, — говорит Жан-Мари. — Это деньги, вот что это такое! И на эти деньги можно купить кучу всего.
— А как ты собираешься заявить о своих правах на это золото?
— Не знаю. Об этом я еще не думал.
Она бросает сигарету и кладет руку на плечо Жану-Мари.
— Бедный малыш! Ты еще не нашел и следов этого грузовика!
— Именно поэтому я собираюсь туда отправиться.
— Ты с ума сошел! В это время года? В такую погоду? И наверняка это страшно глубоко?
— Да, возможно, метров тридцать. Грузовик не мог уплыть далеко от берега.
— Ты ведь отвык нырять?
— Эта привычка никуда не денется. Еще в прошлом году я участвовал в соревнованиях в Лориане!
Снова он напускает на себя этот самодовольный вид уверенного в собственном превосходстве самца. А Армель пытается представить себе, как выглядит обрыв высотой в тридцать метров… Это будет повыше, чем башня замка Кильмер, да еще в глубине черной воды, где наверняка полно всякого подводного зверья. И во мраке этой бездны — затерянный крошечный силуэт Жана-Мари…
— Само собой разумеется, — снова начинает он, — я приму все меры предосторожности. Хотя зачем? Снаряжение в прекрасном состоянии. Чувствую я себя хорошо. Я не простужен. И потом, сначала я просто произведу разведку. Потом возьму «Зодиак» и закреплю в отмеченном месте. Пока что мне надо просто сориентироваться на дне, под водой. Фонарь у меня новый.
— Замолчи сейчас же! — говорит Армель. — Неизвестно, кто из вас с твоим дедом больше сумасшедший! И когда ты думаешь?..
Рукой она делает жест, изображающий погружение.
— Завтра утром, — отвечает Жан-Мари. — Как только пробьет шесть. Барометр поднимается. Погода будет хорошая.
— Ты окончательно решил?
— Да. И пока не наведу полную ясность, буду чувствовать себя больным.
Армель подходит к нему и коротко целует в лоб — привычным поцелуем на ночь.
— Никогда еще ты не был таким отчаянным, — говорит она и забирает свой электрический фонарик.
Уже дойдя до двери, вдруг поворачивает назад.
— Ты сейчас говорил, что знаешь, сколько стоит золото в слитках. Так все-таки, килограммовый слиток — это сколько?
— Восемьдесят тысяч франков. А тридцать слитков… Считайте.
Она чуть задумывается и шепчет:
— Получается два миллиона четыреста тысяч франков…
— Совершенно верно. Или двести сорок миллионов по-старому. И вы хотите оставить их на дне?
Она не отвечает и выходит из домика с таким видом, будто спешит убежать. Двести сорок миллионов. От таких цифр кому угодно дурно станет. Вот если бы ей эти миллионы… Многие вещи, о которых пока приходится только мечтать, стали бы реальностью…