Так мы и валялись несколько минут: я — хватая ртом воздух и корчась, «Добрый» — торопливо спаивая свои соединения.
Раздышаться я так и не смог и был уверен, что осторожно подхватившие меня теплые жесткие руки — это руки Аттама, уносящие меня в Тревожную Смерть.
Забвение длилось недолго — нет, вечность, по моим меркам, а по меркам реальности, всего ничего, потому что, когда я очнулся, «Добрый» был еще в порядке, колпак его кабины откинут, и внутри возился Тайтэнд, все такой же бледный, но решительный.
— Сам дойдешь? — спросил меня Лайнмен.
Он стоял рядом и держал «Иглу» наизготовку. Возле его глаз наметились глубокие параллельные морщинки, отчего они стали жестче и осмысленнее.
— Дойду, — прохрипел я не своим голосом, поднялся и заковылял прочь.
У меня не было ни малейшего желания наблюдать за гибелью дружка-спасателя, который лежал на боку, терпеливо ожидая помощи от человека, которому доверял.
Мне не было его жаль, но все это снова натянуло во мне струну, было мерзко и обидно… и я пошел прочь, дрожа и вздыхая.
На полдороге к берегу я обнаружил, что с меня капает кровь, повертелся на месте и нашел причину. Над локтем развороченные мышцы смешались с рваниной рукава и представляли собой неприятное зрелище. Я зажал эту кашу рукой и пошел дальше, еле переставляя дрожащие ноги.
Квоттербек сидел у тех же двух сосенок.
— Вот и все, — сказал он, и в ответ его словам в лесу грянул взрыв.
Я боком привалился к нему и долго тупо смотрел на нос своего ботинка. Квоттербек сворачивал зеленоватую сеть на обожженных руках. Желтоватая вода плескалась внизу, подмывая низкий бережок.
— Есть хочется, — сообщил я Квоттербеку. — И пить.
Мне не досталось ни того ни другого. Когда вернулись Лайн и Тайтэнд, я сидел под сосной, привязанный к аппарату искусственной крови, и мне наказано было не двигаться.
Пока я не двигался, они вскрыли короб, оставленный «Добрым» Тайту. В коробе оказались бинты, антибиотики в ампулах, термоодеяла, несколько устаревших моделей «Щелчка», детали и схема для сборки переносного радиоприемника.
В деревне нас снова осыпали зерном и цветными тряпками. Высохший вождь торжественно препроводил в центр, где на кострах кипело в глиняных посудинах густое невообразимое варево.
— Внимание, — сказал Квоттербек по внутренней связи. — Много не есть. Пробовать, хвалить, оставлять. Тайтэнд…
— Я понял, — ответил Тайтэнд и сразу же принялся рыскать в поисках оставленной сумки. Он нашел ее в каком-то из домиков, вытащил наружу и уселся ощипывать взъерошенных птиц.
Возле костров не было видно ни одного Мужчины. Все они сидели поодаль и слушали наших проводников, выказывая восхищение короткими выкриками. Их было немного — остальные ушли разглядывать поверженного Дракона и, как потом оказалось, нарезали с него кучу технического мяса, совершенно не пригодного в пищу.
У варева суетились те самые существа поменьше, завернутые в узорные ткани по самые уши. Они тоже переговаривались, но мягкими, приглушенными голосами, и время от времени с завистью заглядывались на яркие синтетические флаги Солнца, полоскающиеся на ветру.
Тайтэнд ощипал птицу, отогнал этих небольших существ от одного из боковых костров и уселся возле него, раскрыв свой мешочек со специями.
Нас усадили на бревно поодаль и вручили по глубокой миске с желтой жирной кашей. Я попробовал опасливо — горячо, но вкусно. Лайнмен съел две ложки и все остальное время размешивал эту кашу так и сяк, а Квоттербек вовсе отставил миску в сторону.
Я был голоден, у меня ныла кое-как залеченная рука, а еще я не так давно был выпущен из колбы и не успел еще сформироваться полностью, поэтому после двух ложек остановиться не смог — меня как отключило.
Организм требовал ресурсов на восстановление и заглушал мой разум. Поэтому я сидел и ел с виноватым потерянным видом.
Ел даже тогда, когда закипел котелок Тайта и запахло крепким ароматным бульоном.
В итоге ко мне подошло одно из маленьких существ, протянуло смуглую грязную руку и вытащило опустевшую миску из моих рук, тут же заменив ее полной. Так я спасся от гнева Квоттербека, потому что, когда он повернулся ко мне, я сидел с нетронутой порцией каши и потихоньку засыпал, сытый и уставший.
Тайтэнд принялся оделять нас бульоном, а я сидел на краю бревна, разморенный и вялый, и плевать мне было на этот бульон.
— Раннинг, — позвал он меня. — Ешь давай.
— Не хочу, — сказал я, и Квоттербек тут же поднялся и подошел ближе. Он широкой ладонью накрыл мой лоб, потом пальцами спустился под ворот куртки и посчитал пульс.
— Руку покажи, — приказал он и присел передо мной на корточки.
Я вылез из рукава и показал. Рана наполнилась кровью, но тонкая нарощенная кожа сдерживала ее внутри. Если присмотреться, то можно было увидеть, как соединяются под белой пленкой сосуды и ткани.
— Подними-ка.
Я встал и поднял руку. Квоттербек покрутил ее так и сяк, сгибая в локте, прощупал предплечье. А потом он отпустил меня — додумался. И ничего не сказал, просто отвернулся, словно жалея, что потратил свое время.
Тайтэнд стоял рядом, ничего не понимая, а Лайнмен заранее отвел глаза, я знал, ему всегда было за меня стыдно. Между ними решительно протолкалось то самое маленькое узорчатое существо и протянуло мне глиняную ледяную кружку с прозрачной водой.
— Пей, — сказало существо и заулыбалось, краснея даже под слоем загорелой темной кожи. — Так выздоровеешь.
За спиной существа шептались и хихикали ему подобные, я оторопело держался за кружку и медленно начинал соображать — это дети Эбы, сказал Тайтэнд. Они дети Эбы, и поэтому у них есть Женщины.
И это они — маленькие ходячие коврики с мягкими приглушенными голосами. Это они готовили для нас еду, которой не советовал увлекаться Квоттербек.
— Ну иди теперь… — хмуро посоветовал Тайтэнд. — Два пальца в рот.
— Только подальше, — сказал Квоттербек, — не надо им видеть.
Я пошел, а эта чертова Эба увязалась за мной под дружный хохот цветастых подружек, и с ней на хвосте я обошел почти всю деревню по кругу, злясь на себя и на нее. Ей-то что, идет и хихикает, таща за мной кружку, а я не знал, как от нее избавиться, и в итоге вышел за ворота и просто сбежал, оставив ее недоумевать.
Возвращался я, когда уже темнело, отплевываясь от горькой вязкой слюны, и снова голодный, как животное.
В центре селения костры цвели желто-фиолетовыми цветами. Флаги опали, ветер стих. Кто-то почти невидимый указал мне на домик, стоявший на отшибе, и я вошел внутрь, отодвинув плетеную занавесь и пригибаясь.
Внутри горел фитиль, утопленный в широкой плошке. За плошкой виднелась узкая злая спина Тайтэнда, завернутого в спальник. Рядом с ним лежал Лайнмен, подложив под круглый затылок широкую ладонь. Он умиротворенно хрипел. Камуфляжный ежик его волос топорщился.
Стараясь не греметь, я вытащил спальник и долго искал, куда пристроиться. Справа и слева тянулись коридорчики, и оттуда кто-то таращился, бормоча тихие непонятные слова. Оставалось место у стенки, за Квоттербеком, но я боялся туда соваться, да и вообще надеялся, что он не проснется.
Квоттербек поймал меня, когда я собирался вылезти наружу и прилечь у костра.
— Сюда иди, — сказал он и подвинулся к вымазанной глиной стене.
— Больше такого не повторится, — покаянно сказал я, забираясь в синтетический мешок.
— Тебе сколько лет? — Квоттербек говорил тихо, почти шепотом, но я различал каждую нотку и интонацию его голоса.
— Скоро год, — ответил я. — Девять месяцев.
Он приподнялся на локте и посмотрел на меня почти весело, только губы были серьезными, с опущенными уголками.
— А зачем вас теперь так красят? — Теперь у него начали слегка улыбаться и губы.
— Не знаю, — ответил я, довольный, что тема ушла в сторону. — Может, побочный эффект.
— Ничего в колбах Аттама побочным не бывает, — качнул головой Квоттербек и снова угас.
Он быстро менялся — сначала улыбался, а потом весь тяжелел, и глаза переставали сиять, становились черными, матовыми, а возле них залегали синие усталые тени.
В эти моменты мне становилось физически больно. Стало больно и тогда, я поспешил согласиться:
— Наверное, не лишнее… да.
Но он уже отвернулся, а я остался лежать с застывшей в мозгу фразой о том, что ничего в этой жизни лишним не бывает, и чем дольше я крутил ее в голове, тем глупее она мне казалась, и под конец я был счастлив, что не успел ничего сказать.
Утром Квоттербек разбудил меня первым и вывел наружу. Плавал какой-то молочный тусклый туман, и угли угасших костров подернулись седой пеленой. Я поискал глазами вчерашний костер Тайтэнда, надеясь раздобыть возле него еду, но Квоттербек не дал моим поискам завершиться. Он заставил меня снять куртку, осмотрел рану и под конец осмотра приладил внутрь моего шлема две плоские присоски, которые плотно вцепились в виски, как только я застегнул шлем.
— Пойдем, — сказал Квоттербек и вывел меня из спящей деревни.
Солнце еще не взошло, но уже готовилось, красным вскипая у горизонта. Я вспомнил о нашем Солнце — не видел его со вчерашнего дня, но спрашивать о нем постеснялся.
Квоттербек сорвал длинную хворостинку и шел впереди, помахивая ею. Я невольно засмотрелся на его длинный размеренный шаг — было в этой манере ходить что-то знакомое, но понять что — я не сумел.
Мы миновали берег желтой реки, где была утоплена наша умолкшая навек сигналка, свернули и попали к наступившему на плохо обработанное поле лесу.
Квоттербек остановился.
— Пять минут тебе побегать, — сказал он и показал на лес. — Маршрут выбирай посложнее, не стесняйся.
Я потоптался на месте, ожидая сигнала, дождался и рванул вперед, в уже знакомое мне переплетение колючих сухих кустов.
Почва здесь нигде не была жесткой — в лесу царствовали мхи и густые зонты папоротников. Подо мхами трещали гнилые скользкие коряги, сосны щетинились иссохшими низкими ветвями.