И все-таки я бежал с удовольствием. Мне легко дышалось, на мне не было лишнего груза, и весь я, здоровый уникальный организм, созданный для бега и скорости, идеально взял темп и походя, не задумываясь, выверял каждое движение.
Пару раз я зацепился за ветки, но потому, что позволил себе зацепиться, было приятно знать, что можешь рассчитать даже промах.
Обзор моего зрения был куда шире, чем у Тайта или Лайна, поэтому мир практически не имел для меня границ. Через несколько минут бега я создал для себя целую вселенную-чашу, где мое тело являлось центром, а остальное — видимой и подвластной моей памяти окружностью, на которой я одновременно выстраивал несколько маршрутов, отлично помня каждую корягу и кочку.
Пока я бежал, солнце взошло и встретило меня, сильное и здоровое порождение Аттама, теплыми косыми лучами, словно принимая в сонм тех божеств, что звались Квоттербеками…
Квоттербек сказал в наушник:
— Молодец, Раннинг. Возвращайся.
Стало приятно и тепло, как тогда, когда я впервые положил ладонь на полированный бок нашего Солнца.
Я вернулся, и Квоттербек продемонстрировал показатели, снятые с моего мозга и камеры.
— Ты хорошо бегаешь, пока с тобой не разговариваешь, — сказал Квоттербек. — Это надо учесть.
— Я вчера из-за этого упал? — Показатели до и после сказанной по внутренней связи фразы разнились чудовищно.
— Да, — отозвался Квоттербек. — Разговоры тебя отвлекают. Чем, Раннинг? Такого быть не должно.
Я сам знал, что не должно. Но меня отвлекали не разговоры, меня отвлекало другое. Квоттербек хвалил меня, и я радовался. Меня отвлекала и расслабляла радость, а в этом я ему признаться не мог.
Оказывается, Солнце вечером закопали. К нашему возвращению Лайнмен откопал его обратно, и оно резко снизило температуру. Эту уловку я запомнил, и после при каждом удобном случае брался закапывать Солнце, потому что за день оно здорово пропекало спину, а к концу Матча палило так, что куртка вечером снималась вместе с лоскутами кожи.
Солнце было готово к транспортировке, Лайнмен стоял возле него и грел руки. Тайтэнд тоже был полностью собран и даже удосужился вытащить из домика все остальное снаряжение.
Высохший вождь попрощался с нами и что-то проворковал напоследок Квоттербеку.
— Что он сказал? — спросил я у Тайта.
— Он сказал, что здесь водятся Волки, — хмыкнул Тайтэнд. — Очень своевременно… Где вы шлялись, Раннинг?
В его голосе слышалось уязвленное самолюбие, и я не упустил случая позлорадствовать:
— Тайтэндов не касается.
Мне очень хотелось обособить себя и Квоттербека ото всех остальных.
Лайнмен поднял на меня светлые невозмутимые глаза и сказал:
— Ты поесть успел?
Я отрицательно покачал головой, и он вручил мне фляжку с вчерашним крепким бульоном.
Стало стыдно, и я молча ушел вперед, запивая бульоном терзающий меня голод.
Квоттербек пару раз сверялся с картой и вел себя настороженно. Тайтэнд тоже волновался, нарезал вокруг него круги, как собака, а потом пристроился сбоку и начал что-то говорить. Квоттербек выслушал его и кивнул, и только тогда Тайтэнд вернулся в строй.
Он загадочно молчал и поглядывал на меня, а я старательно ломал коленями низкий сухой кустарник и делал вид, что мне все равно.
Тайт отчаялся ждать вопросов и снова убежал вперед, и Квоттербек тут же нагрузил его Солнцем, чтобы не мотался без толку. Под Солнцем Тайт присмирел и побрел аккуратно, глядя на тропинку.
Тропинка, снова узкая и пыльная, вилась сквозь заросли кустарников, на которых вместо ягод вниз головой висели желтые и красные птички. При нашем приближении они молча снимались с места, а потом садились обратно и повисали неподвижно.
Красивое зрелище — словно сотни маленьких ярких мячиков подкидывают одновременно.
Занимался бы я этими мячиками и прорезавшимися вдали горами, если бы не смущался поведением Квоттербека. Он слишком часто замирал на месте, слишком часто обращался к карте, словно раздумывая.
— Да что с ним такое? — не выдержал я.
— За нами идет эта маленькая, в коврике, — хрипло прокашлявшись, сказал Лайнмен.
— Эба?!
— За тобой увязалась, — ехидно сообщил Тайтэнд, оказавшийся поблизости. — С тарелкой каши.
Я обернулся и всмотрелся в кустарниковое поле. Оказавшись позади, оно выглядело полотнищем, сплошь затканным желтыми и красными нитями. Эбу в ее яркой одежде заметить на нем было очень сложно, но Тайту, видимо, помог исключительный нюх, а Квоттербеку ее выдал биоток тела.
— Он волнуется из-за Эбы? — удивился я.
— Нет, — помолчав, ответил Лайнмен, потому что Тайтэнду Солнце мешало болтать бесперебойно. — Он волнуется не из-за этого.
Ступней я почувствовал, как изменился уровень земли, и только потом посмотрел вниз, на широкую застарелую колею, оставленную шипованной тяжелой шиной.
Колея была не одна. Их было несколько, глубоких и перекрещивающихся.
По этой дороге часто ездили, судя по рисунку, на четырехколесной и мототехнике, притом разной.
Представить себе высохшего вождя за рулем было невозможно.
— Волки, — осенило меня.
Квоттербек обернулся.
— Волки, — подтвердил он. — До темноты мы должны оказаться вон там, — и показал на смутно вырисованный на небе горный излом. — Днем они нападать не будут, а мы не будем рисковать. Это наша линия, здесь дополнительных очков не наберешь.
— Кровью пахнет, — угрюмо сообщил Тайтэнд и посмотрел назад.
Квоттербек закусил губу.
— Может, плевать? — неуверенно предложил Тайт.
— Там никого, кроме Эбы, — сказал Лайнмен, на секунду переключив шилдкавер в тепловой режим.
— Раннинг, вернись и проверь, — приказал Квоттербек. — Лайнмен, прикрой его, а мы забираем Солнце и идем дальше. Догоните. Полчаса вам на исполнение.
Я развернулся и рванул по тропинке так быстро, что птицы не успевали взлетать. Позади меня начал располагаться и прогревать бронированный доспех Лайнмен, который обязан был отследить все мои перемещения и предотвратить любую атаку.
Я бежал быстрой рысью, низко пригнувшись к земле, и думал, что это несправедливо — Квоттербеку чутье на биотоки, Тайту нюх, Лайнмену тепловое зрение… а мне что? Ноги и легкие. А еще, как заметил ночью Квоттербек, приметная фиолетовая раскраска, от которой никакого толку…
Это потом я узнал, что апгрейд по цвету — это уступка и подачка нам же, Игрокам, чтобы не путались, как команды самых первых сезонов.
Я был готов ко всему, поэтому даже нож расчехлил, а застал самую мирную картину — Эба сидела под кустом и ела тонкую сухую лепешку. Теперь и я чуял кровь, но не мог понять, где источник. Раненой Эба не выглядела. Она выглядела беспечной и глупой.
Завидев меня, обрадовалась и заплескала руками, а я стоял над ней как дурак, в боевой стойке и с ножом наизготовку.
— Иди домой, — как можно суровее сказал я Эбе, а она в ответ подскочила на своих коротеньких ножках и расправила намотанные на ней тряпки. Телосложение у нее было странным — сильно выпуклым посередине, на тоненьких косточках.
Лужа остро пахнущей крови оказалась прямо под ней, в ней она и стояла, переступая босыми ногами.
Пришлось достать аптечку. Я мысленно отсчитывал отведенное мне Квоттербеком время и торопился. В аптечке у меня был коллагеновый заменитель крови и пакетик с искусственными универсальными тканями. Оставалось найти, куда впихнуть эти медикаменты, и догонять своих.
— Где рана? — спросил я у Эбы.
Эба воззрилась на меня.
Видимо, специалистом в нашем языке она не являлась.
— Болит где?
— Болит, — жалобно сказала Эба и добавила: — Я вылечусь.
У меня ум за разум зашел от общения с этим существом, поэтому в полном отчаянии я перевел передатчик на волну Лайнмена и признался, что мои действия зашли в тупик.
— Плохо понимает и говорит? — переспросил Лайнмен. — Много крови?
Я спихнул Эбу с лужи, посмотрел:
— Много. Рана где-то под тряпками, но она не показывает, а трогать ее я не собираюсь.
— Возвращайся, что ли… — неуверенно сказал Лайн. — Никого вокруг вас я не вижу, доберется домой сама.
Я отключил волну и повернулся к Эбе, чтобы еще раз отправить ее домой, но тут ее маленькое личико скорчилось и посерело. Она раскрыла рот и завопила так, что мне вспомнился ревун «Доброго».
Мои нервы сдали окончательно, я схватил эту Эбу в охапку и кинулся с ней назад по тропинке. Больше всего мне хотелось, чтобы Квоттербек сам увидел и оценил масштабы катастрофы и заодно сказал, что с этим делать.
Эба была совсем легкой, но какой-то разбалансированной — посередине плотной и надутой, а по бокам брыкающейся. Она попеременно то выла, то молчала и дышала наподобие нашего Лайна, и рукав моей куртки вымок в ее крови.
За меня она держалась по-беличьи цепко и удержалась бы, даже если бы я отпустил руки.
— Раннинг, что там у тебя? — заранее забеспокоился Лайнмен, и ему было о чем волноваться — я выскочил перед ним с орущей Эбой на руках, растерянный и взъерошенный.
— Эта штука умирает, — сказал я. — Если ее там бросить, она умрет совсем.
Лайнмен долго смотрел на Эбу в нерешительности, а потом взвалил «Иглу» на плечи.
— Да уж, — только и сказал он.
Мы нагнали Квоттербека и Тайтэнда ровно через тридцать одну минуту после того, как был отдан приказ. Они остановились на границе с лесом — не таким, как возле селения, а древним, темным, с плотной грозовой кроной.
— Раннинг! — ахнул Тайтэнд, завидев нас. Он даже про Солнце забыл, так и оставил его на траве.
Квоттербек остановил его жестом и подошел ближе. Несколько секунд он смотрел в лицо Эбы — та лежала с закрытыми глазами и держалась за мой рукав побелевшими пальцами. Потом он повернулся и задумчивым взглядом окинул лес.
— Тайтэнд, поищи укрытие.
— Заберите ее у меня, — выдохнул я. Мне казалось, что из меня вытянута вся моя сила, что я истощен и обнулен, и потому злился на глупую Эбу, из рук которой нельзя, по-хорошему, брать даже оружие.