Она как будто и сейчас пела, и Даня, завороженный, убаюканный незаметно для себя покинул топчан и опустился перед Полей на колени. Вот оно небо — прямо в ее глазах. Вот оно поле — в ресницах и волосах. Вот он ветер — в ее голосе. Что может быть хуже для свободного духа, привыкшего к вольным просторам, чем оказаться заточенным в крохотной избушке?
Она невесомо коснулась его лица.
— Думаю, моей хозяйке надоело умирать, и она захотела закончить все одним махом. Она открыла для тебя дорогу, — я помню твои раны, с такими ранами не ходят. С такими ранами истекают кровью и испускают последний дух. Она промокнула мной… тем, чем я тогда была, соломой… все эти страшные укусы, разрывы от когтей, глубокие царапины… И потом был выброс силы, всей, что у нее осталось. И меня тоже зацепило, не могло не зацепить. Так я стала той… не знаю толком, чем именно. Я уже больше, чем дух, но меньше, чем человек.
Даня молчал, не зная, как выразить свой восторг.
Больше, чем дух, но меньше, чем человек!
Значило ли это, что он сможет ее поцеловать и не обжечься при этом?
Ее губы были так близко.
Но Даня откатился назад, вернулся на свой топчан и прикрыл глаза.
Перевал. Смертельно опасный Гиблый перевал.
Конечно, Полю защищало что-то куда более мощное, чем равнодушие, но кто знает, как может пошатнуть это равновесие поцелуй? Пусть даже самый невинный.
Женщины всегда любили Даню, а он ими так легко очаровывался.
Но в последнее время вынужден был довольствоваться только мимолетными ласками духов.
За все положена своя цена.
Сморгнув неожиданное и сильное искушение, он улыбнулся.
— Ты знаешь, кем была та старуха?
— Кем-то изначальным, — туманно ответила Поля, — кем-то, кто пришел в этот мир раньше богов.
Про таких существ он и не слышал никогда даже, а уж сколько баек на его долю выпало, и не счесть.
— Если тьеррам подносить дары, то они щедры и добры, — заметил он мягко. — Мне повезло, что старуха решила сделать куклу не из шайнов, несущих смерть, или муннов, проказников и сплетников. Уж с ними-то куда сложнее договориться.
— Поле было так давно, что я не уверена, а не привиделось ли оно вообще. В любом случае, та связь давно вырвана с корнем. Я не могу больше управлять погодой и приносить щедрый урожай.
— Значит, не можешь насылать и голод.
Поля кивнула, зевнула, вытянулась на топчане.
— Утром отправляемся в ущелье. Давай спать.
Даня погасил фонарик, лег, прислушиваясь к ее тихому дыханию.
Сколько мыслей в голове, сколько вопросов, сколько соблазнов.
Поля еще спала, когда он проснулся.
Свернулась клубочком, как кошка на печке.
Волосы упали на лицо, покрывало сбилось к босым ногам.
Тьерры были золотистыми крошками, которые ловко прятались между стеблей растений, но показывались во время цветения ржи или пшеницы. Они обожали прикорнуть в полдень, отчего все работы на поле в это время останавливались, а зимой эти духи и вовсе впадали в спячку, уходя глубоко под землю, укрываясь снегами. Больше всего тьерры любили свежий, еще теплый хлеб, выращенный на их поле. «Ты с нами сажал, поливал, сушил, убирал, молотил, так раздели же и трапезу»…
Тьерры частенько дразнили степенных духов дома, гортов — могли опрокинуть плошку с едой или подломить половицу, потому что издавна спорили меж собой, кто из них важнее для людей. Но если горт и тьерр подружатся, то хозяевам это принесет счастье и процветание.
А иногда тьерры оборачивались прекрасными женщинами. Каждый землепашец знал, что если пред тобой среди поля появится красавица в белой сорочке и с распущенными пшеничными волосами, с васильковыми глазами и пышными формами — то будь ты хоть трижды верным мужем, будь ты старцем немощным, а изволь заняться с ней любовью. И чем больше страсти ты проявишь — тем плодороднее станет твоя земля. А откажешься — не знать тебе в ближайшие годы урожая. Тогда жены ругали мужей: ах ты, непутевый, не смог как следует ублажить кормилицу нашу!
Поля сказала, что почти ничего не помнит, все забылось за колыбельными, а Даня смотрел на нее, спящую, и зачем-то спрашивал себя: а сколько мозолистых, натруженных рук ласкали ее прежде?
Такая девочка.
На улице его ждала Гуля.
Студенты шумной ватагой накрывали себе завтрак за длинным столом под открытым небом. Они собирались уезжать.
— Сегодня мы отправимся в ущелье, — предупредил Даня, — ты оставь за нами домик.
— Твоя девушка вернулась? — спросила Гуля отрывисто.
Ох, как хорошо Даня знал эти интонации, эти расширенные зрачки, сбивчивое дыхание. Никогда не мог устоять, никогда не терял надежды, никогда не отказывался, хоть и знал о немедленной, болезненной расплате.
Он все еще не смирился.
«Тебя будут любить человеческие женщины, любить пылко, любить безрассудно. И тебя будет неудержимо тянуть к ним, но ты не сможешь осчастливить ни одну из них…»
Проклятия, высказанные на гранитных карьерах, высечены в вечности.
И какой зловредный мунн тогда дернул Даню сунуться к жене богатого горнодобытчика. Кто знал, что у него в каждом кармане по руне.
— Вернулась, — ответил Даня, не желая уточнять, что Поля — напарник, а не возлюбленная.
— Береги себя, про ущелье всякое сказывают, — прошептала Гуля, обхватывая руками его лицо.
Ее жар можно было унять лишь поцелуем, после него дурман рассеивался, это Даня давно выяснил.
И он не стал уклоняться, лишь резко втянул носом воздух, когда ожог вспорол кожу его губ.
Глава 07
Поля всегда просыпалась быстро, а понимала, где находится, — долго. Вот и в это утро она резко села в кровати, а потом замерла, соображая. Туристическая деревня. Домик.
Ах да.
Они с княжичем собираются в Костяное ущелье. Лучше было бы выйти раньше, конечно, но она проспала, а Даня ее не разбудил.
Потом вспомнился и вчерашний разговор. Она правда когда-то была тьеррой? Или ей приснились все эти поля, и небо, и солнце? Может, это и вовсе чужие видения? Может, она просто собрала картинку из бесчисленных колыбельных?
Если она и прежде видела этот мир, то почему он казался таким незнакомым? Почему Поле так туго пришлось первое время — учиться говорить, а не петь, различать человеческие лица, понимать, что они выражают?
Духи — создания без души, всего лишь капли силы, которые ушедшие боги стряхнули со своих пальцев. Учитель рассказывал Егорке, а Поля тоже слушала: духи беззаботны и бессердечны, они не знают горя и любви, им легко угодить, но и рассердить их очень просто. В духах нет добра и зла, даже шайны приходят лишь тогда, когда человек сам их зовет — в минуту слабости, отчаяния или боли. «Хочешь жить до ста лет — не приглашай смерть раньше времени», — говорили горцы.
Мотнув головой, чтобы разогнать лишние мысли, Поля сосредоточилась на настоящем. Встала и вышла из домика.
Даня стоял на крыльце, оглянулся на скрип двери, и Поля испугалась: до того страшным было его лицо. Совершенно белое, измученное, с безобразными волдырями на губах. От рта лучами расходились взбухшие рубцы, покрытые едва схватившейся корочкой.
— Доброе утро, — Даня улыбнулся, отчего кожица на верхней губе треснула и закровила, но у него лишь дернулась венка на виске. — Проснулась?
Поля молчала, не зная, как реагировать.
Тут студенты громкой ватагой принялись громко прощаться с ними, и Даня слетел с крыльца, кого-то обнимал, кого-то хлопал по плечу, девушек целовал в щеки, и никто, никто не обратил внимания на его ужасающие волдыри и рубцы.
Когда археологи, смеясь и болтаясь, направились к дороге, Даня слегка покачнулся, но тут же вернулся к Поле.
— Тебе надо плотно позавтракать, — сказал он.
— А тебе?
— А я уже, — он снова улыбнулся, кровь из капли превратилась в струйку, потекла по подбородку, но Даня не утирал ее.
Вряд ли он мог не знать об этом?
Медленно кивнув, Поля сходила умыться, прилежно съела все, что перед ней поставили: лепешки, сыр, варенье, два вареных яйца, запила сладким травяным чаем.
— Я пригоню машину поближе, — решила Поля, глянув на вещи Дани, которые он уже выкатил из домика: громадный рюкзак и пузатый чемодан.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Даня, — дотащу.
Добродушно-веселая Гуля пожелала им удачи в походе. И снова — она смотрела на Даню совершенно обыкновенно, словно он не выглядел так, будто поцеловал кипящий котел.
Они просто не видят, уверилась Поля. По какой-то причине не замечают этих ран. А Даня умело притворяется, что с ним все хорошо, видимо, не в первый раз.
Поля шла вслед за ним к внедорожнику, колесики чемодана прыгали по камешкам, рюкзак маячил перед ее носом.
Шла и молчала.
А что сказать?
Не ее это дело. Мало ли какие проклятия подцепил человек, скитаясь то там, то сям. С каждым может случиться.
Даня тоже молчал, но сейчас это совсем не радовало, хоть его болтовня и казалась обычно слишком утомительной. Наверное, ему было мучительно больно шевелить губами.
Солнце нещадно пекло, но в ущелье не должно быть жарко, и Поля не переживала по этому поводу. Не переживала она и о том, сможет ли Даня в своем состоянии долго идти пешком, — наверняка он рассчитывал свои силы.
Когда они дотопали до внедорожника, Поля открыла багажник.
— Я собрала нам в дорогу, — она указала на два рюкзака.
Даня кивнул:
— Я посмотрю, можно?
— Конечно.
Сноровисто и умело он проверял снаряжение, что-то выкладывал, что-то перекладывал, часть вещей добавлял из своего багажа.
— Почему? — спросила Поля, когда Даня перекинул часть упаковок с едой на заднее сиденье.
Он указал на оберточную бумагу, испещренную рунами. Они позволяли еде подолгу не портиться.
— Руны наверняка не будут работать в ущелье, — объяснил Даня. — И все стухнет. Из этого мы с собой заберем только на первое время, потом придется лопать мои запасы, никаких деликатесов, зато сытно… Ты не против, если вместо двух спальников мы используем один? У меня хороший, просторный, легкий… или ты не из таких девушек, Поля?