Старик-Бертон выключил проектор.
— И так далее, — заключил он. — Теперь считается хорошим тоном хохотать при упоминании о рапорте Бертона.
— А что профессор…
— Мессенджер? — подсказал Кельвин-старший.
— Это был единственный здравомыслящий человек из этой команды.
— Но ведь, насколько я помню, его вмешательство, действительно, не имело никаких последствий, — сказал Крис.
— Я произвожу впечатление человека ненормального? — Бертон, засунув руки в карманы, остановился перед Крисом и вопросительно смотрел на него сверху вниз. Крис неловко усмехнулся.
— Перестань говорить глупости, Анри, — буркнул Кельвин-старший.
— Ну так вот, последствия были. Мессенджер заинтересовался погибшим Фехнером. Оказалось, что тот оставил сиротой своего сына. Ушел из семьи. Мы вместе с ним ездили к вдове Фехнера, и я своими глазами видел малыша, — Бертон взял из вазы с фруктами грушу, сел в кресло и впился в нее зубами. Сок брызнул ему на рубашку.
— Hy и что? — не понял Крис.
— А то, молодой человек, что ребенок этот ничем не отличался от того, которого я видел тогда на Солярисе. Правда, он не был четырехметровым.
Некоторое время все молчали, понимая, очевидно, что объяснение подошло к самой сути. Крис с досадой думал о необходимости объяснений по поводу новых и чем-то привлекательных, но странных и попахивающих шумными сенсациями и фантастикой сведений в столь неподходящий, сложный и напряженный предстартовый период. Наконец, Кельвин-старший сказал:
— Может быть, выйдем на свежий воздух?
Они вышли в сад. Светила луна. Из открытых окон кухни слышно было позвякивание автомата, моющего посуду. Марта готовила ужин.
— Ник, — сказал Бертон, — если ты не возражаешь, я хотел бы поговорить с твоим сыном наедине. У меня от тебя никаких тайн нет, просто мне хочется, чтоб в случае неудачи я не выглядел в твоих глазах смешным… в очередной раз, — он обернулся к Крису. — Если вы захотите высказать свое мнение по поводу виденного, я буду в конце аллеи… Возле ионизатора, — Бертон повернулся и быстрыми шагами направился вглубь сада.
— Какой-то нелепый человек, — с неприязнью сказал отцу Крис.
— Ты несправедлив к нему, Крис, — сказал отец. — И, в конце концов, тут дело не в Бертоне. Неужели тебе как психологу не кажется, что все это заслуживает внимания?
— Не знаю, не знаю, — сказал Крис.
Он направился к аллее, по которой ушел Бертон.
— Крис! — окликнул его отец. — Прошу тебя… помягче.
Бертон ждал, нервно прохаживаясь у расположенной среди деревьев установки по ионизации воздуха, которая работала с тихим шорохом и пощелкиванием, освещая Бертона голубоватыми вспышками.
— Вот и хорошо, — искренно обрадовавшись, сказал Бертон. — Я думал, что вы не придете.
— Простите, — сказал Крис, — но я хотел бы вначале поговорить об азбучных истинах… Единственное, чем я занимаюсь вот уже сколько времени, это попытка упорядочить ту гору знаний, домыслов, гипотез, теорий, в которых мы увязли по уши. Поймите меня правильно… Космическая наука полна тайн, бездонных вселенских глубин, и этим она сродни искусству… А искусство не может быть без вымысла… И в искусстве вымысел особенно искренний. Мне кажется, что соляристика зашла в тупик именно из-за обилия мыслей, которые могли бы украсить произведения искусства, но чужды науке… Задача ученых — добиться истины, пусть грубой и не всегда красивой.
— Ценой свертывания работ? — тяжело дыша, спросил Бертон.
— На это могут дать ответ лишь точные исследования, а не эмоции, — ответил Крис.
— Понятно, — сказал Бертон. — Считайте, в таком случае, что мы поговорили.
Он пошел прочь, но потом остановился и крикнул:
— Только учтите, что на Солярисе вы ничего не найдете нового! И ничего, кроме того, что я вам рассказал, не взволнует вас до глубины души, до самого сердца… Человеку нужно только человеческое… Все остальное ему чуждо…
— Вы ошибаетесь, — сухо сказал Крис. — Человек — часть всемирного разума, а значит, возможности его практически безграничны… Разумеется, в идеале.
Бертон хотел что-то ответить, но махнул рукой и ушел.
Сад окутали сумерки. Внук Бертона подошел к обрыву и долго смотрел на подымающийся над озером туман, на круглые верхушки деревьев, выступающих из него, как копны сена. Было тихо. В кустах пискнула какая-то птица, устраиваясь на ночь. Мальчик подошел к раскидистой яблоне. Подняв с земли палку, он размахнулся и швырнул ее в густую листву. Сверху с глухим стуком упало несколько яблок. Он поднял одно и, вытерев о курточку, откусил. Яблоко было кислое. Мальчик поморщился.
Зажглись первые звезды. Вокруг лежал тихий таинственный мир, полный нерешенных загадок.
Ник Кельвин стоял у крыльца и ждал. Послышались быстрые шаги. По одному лишь виду Бертона он понял, что дела неважные.
— Вы повздорили, Анри? — спросил Ник Кельвин с тревогой.
— Я немедленно уезжаю, — возбужденно сказал Бертон. — Дик, ты где? — окликнул он внука. — Собирайся, мы уезжаем!
— Но что произошло? — спросил Ник.
— Твой Крис, — крикнул Бертон, — его духовные отцы, все эти Шенноны, Тимолисы… Он не солярист, он бухгалтер… Это ты верно заметил…
— Анри, — строго сказал Ник, — я к тебе всегда хорошо относился, но… Не стоит так отзываться о моем сыне.
— Вот и отлично, — зло сказал Бертон. — Мы знаем друг друга сорок лет. Должно же это когда-нибудь кончиться!.. Дик! — снова позвал он мальчика, — пойдем, переоденемся в дорогу…
Кельвин-старший пошел вглубь аллеи и встретил Криса, который сидел на скамейке.
— Что случилось? — спросил отец.
— Когда я прилечу через пятнадцать лет, здесь, наверное многое изменится, в этом саду… — тихо сказал Крис.
Отец уселся рядом на скамейку. Потрескивал ионизатор.
Звезды поблескивали сквозь ветви.
Крис, стоя на корточках посреди комнаты, собирал чемодан. В комнате царил хаос. Ящики стола были выдвинуты, а некоторые даже вынуты, на полу валялись бумаги, какие-то бланки, книги. Крис встал, затем вынул небольшой металлический ящичек и начал набивать его чем-то, специально приготовленным в ведерке. Это была обыкновенная земля и, почему-то стыдясь немного своего поступка, Крис подошел, чтобы запереть дверь.
— Крис! — окликнула его снизу Марта. — Тут о тебе говорят и о Солярисе. Пойди сюда… Специальная программа…
Чтоб не обидеть Марту, Крис сошел вниз и остановился перед большим телевизором.
— По теории Гамова — Шепли, — говорил один из научных обозревателей всемирной программы «Космос», — жизнь на планетах двойных звезд невозможна… Планета Солярис обращается вокруг двух солнц — красного и голубого. По всем расчетам, планета должна была неуклонно приближаться к своему красному солнцу и через пятьсот тысяч лет упасть на него, вызвав серьезную катастрофу. Но скоро стало ясно, что орбита не подвергается ожидаемым изменениям…
На экране возникли залитые голубым светом причудливо изгибающиеся волны плазмы, в которых покачивался какой-то предмет — очевидно, исследовательская капсула.
— Это был первый этап в истории исследования Соляриса, — продолжал диктор. — Второй этап начался…
Раздался протяжный сигнал.
— Отец! — крикнул Крис. — Будь добр, подойди к видеофону… Если это из редакции, меня нет дома.
Ник Кельвин вышел из своей комнаты, подошел к видеофону и нажал кнопку. Засветившийся экран был пуст.
— Я слушаю вас, — крикнул Ник в микрофон.
Экран по-прежнему был пуст и молчал. Ник пожал плечами, выключил видеофон и вернулся к себе.
— Кто это? — спросил Крис.
— Видно, ошиблись, — ответил отец.
—…Проведенное таким образом исследование, — продолжал диктор-обозреватель, — подтвердило предположение ученых о том, что океан, целиком покрывающий всю планету Солярис, является органическим веществом…
Залитый багрянцем туман заполнял экран, и на его фоне выделялся лишь отдельными зеркальными отблесками гигантский колосс наподобие цветка, поднимающийся в том месте, где плазма сливалась с небом и вставало красное солнце.
—…Иными словами, — продолжал обозреватель, — океан считают живым организмом. Правда, одни ученые считают его организмом весьма примитивным, чем-то вроде чудовищно разросшейся живой клетки. Другие же, напротив, считают его высокоорганизованной органической структурой. И, наконец, имеются третьи, которые даже наделяют океан разумом, не приспосабливающимся к условиям среды, но сразу ставшим ее хозяином.
…На экране появились внутренние отсеки станции — спутника Соляриса. Экипаж станции — кибернетик Снаут, физики Сарториус и Гибарян, мелькнул и Крис Кельвин, но в земном костюме, дающий интервью журналистам.
— Планета Солярис наделена жизнью, — говорил обозреватель, — но имеет только одного жителя и этот житель — океан… Вот почему мы придаем такое большое значение экспедиции, уже несколько лет находящейся на станции — спутнике Соляриса, а также предстоящему через неделю вылету к станции опытного ученого, психолога доктора Кельвина. Ответить хотя бы на часть загадок, которые уже двести лет задает человечеству эта беспокойная планета…
Один за другим мелькали кадры с изображением станции Солярис, соляристические пейзажи, причудливые образования его океана, сверкающие в резком свете голубого солнца, схемы, фотографии, снова океан…
Вновь раздался гудок видеофона. Кельвин-старший подошел и включил экран. На экране возник Бертон и Дик, его внук.
— Я звоню из города, — медленно сказал Бертон. — Я звонил уже раз, но не решился говорить… Мне кажется, во всем виноват я сам… Я не о том говорил с Крисом. Сейчас не важно, что искать на Солярисе… Человеческое или всемирное… Просто надо искать… и тут мы союзники… Я верю в это… Скажи Крису, когда он столкнется с этим… C этим странным, с тем, о чем я говорил… Пусть вспомнит о моих наблюдениях… Сейчас перед стартом не надо ему помнить, но там пусть вспомнит… Я желаю ему… Я хочу верить в успех.
— Хорошо, Анри, — тихо сказал Ник, — я передам это Крису.