— Как в доме отдыха, — виновато сказал он и, отхлебнув из стакана, продолжал. — Видишь ли, Крис, как это все ни дико, я сделаю это, потому что боюсь, что они войдут сюда. Я имею в виду Снаута и Сарториуса. Они сами не знают, что делают. Мне стыдно, Крис. Я не могу…
Раздался стук в дверь и крик. В первую минуту Кельвин решил, что стучат к нему. Но потом понял, что стук доносится из динамика проектора.
— Открой! — слышался голос Снаута. — Слышишь, Гибарян?! Открой! Перестань глупить! Это мы — Сарториус и я, Снаут! Мы хотим тебе помочь!
— Они хотят мне помочь! — сокрушенно вздохнул Гибарян и, взяв со стола шприц, встал во весь рост. — Прощай, Крис… — стук в дверь и уговоры из коридора не прекращались.
— Сейчас! — крикнул Гибарян. — Сейчас, не стучите!
Шум прекратился.
— Запомни, Крис, это не безумие.
Он некоторое время смотрел прямо в объектив.
— Я так хотел, чтобы ты скорее прилетел, Крис… Ну… я пошел…
Он вышел из кадра. Пленка кончилась. Со скрипом поднялись жалюзи. Кельвин некоторое время тупо смотрел на пустой экран.
Дверь медленно приоткрылась. На пороге появился Снаут. Кельвин вздрогнул.
— Хоть бы постучал, — буркнул он.
— Прости, — сказал Снаут. — Мне показалось, что здесь кто-то разговаривает.
— Тем более…
Снаут внимательно посмотрел на Криса, подошел к аптечке и начал молча обрабатывать его ожоги на щеках и виске.
— Что это было? — морщась от боли, спросил Крис, будучи почему-то уверен, что Снаут знает или догадывается обо всем, что с ним произошло.
— Не знаю, — сказал Снаут. — Мы ведь с тобой ученые, а не поэты. Впрочем, кое-что нам удалось определить… Кто приходил?
— Девушка, — сказал Крис. — Она умерла…. убила себя десять лет назад. Из-за меня…
— Материализация наиболее устойчивых и сокровенных участков памяти, — сказал Снаут, — но это лишь гипотеза… Субъективно они — люди… Они совершенно не отдают себе отчета в своем происхождении… Как ее звали?
— Хари, — сказал Крис.
— То, что ты видел — материализация твоего представления о ней.
— Моих воспоминаний? — быстро спросил Крис. — Моя больная совесть…
— Это не научный термин, — поморщился Снаут. — Все началось после того, как мы провели эксперимент с рентгеном. Воздействовали на поверхность океана сильным пучком рентгеновских лучей… Ты сядь…
Он помог Крису сесть на койку.
— Но ведь воздействие рентгеном… — начал Крис.
— Мы переступили запрет, — перебил Снаут. — Сколько лет безуспешных попыток контакта… Это предложил Сарториус. Но я и Гибарян его поддержали… Особенно Гибарян. C ним первым и началось.
— Но это безнравственно!
— Сарториус настоял. Он сказал, что это крайняя ситуация.
Крис прилег, вытянул ноги, чувствуя безразличие к собственным страхам. Снаут сидел рядом.
— Может быть, океан ответил на излучение каким-либо другим излучением. Может быть, прозондировал им наши мозги и извлек из них какие-то островки психики.
— Она вернется? — глядя в потолок, спросил Крис.
— Вернется и не вернется. Вернется такая же. Попросту не будет ничего знать. Не будет знать, как ты вел себя, чтобы избавиться от нее.
— Хари-два? — сказал Крис.
— Да, — сказал Снаут, — возможно бесконечное число двойников, это установлено.
— Но почему ты меня не предупредил? — раздраженно сказал Крис.
— Это было бы то же самое, как если бы написать об этом в научном альманахе по соляристике, — сказал Снаут.
— Послушай, — привстав на локте, сказал Крис, — речь идет о ликвидации станции. Я, собственно за этим и послан. Если я представлю отчет, ты подпишешь его?
— Тебе надо как можно скорее включиться в исследования, — уклончиво ответил Снаут. — Эпоха героической борьбы, смелых экспедиций кончается. Наступает время будничной, незаметной работы.
Комнату наполняла темнота.
— Ночь — лучшее время суток здесь, — сказал Крис, — темнота чем-то напоминает Землю.
— Надо прикрепить к вентилятору полоски бумаги — ночью это напоминает шорох листьев в ненастную погоду.
Снаут взял со стола лист бумаги и принялся возиться у вентилятора. Потом нажал кнопку. Бумага зашелестела, и, действительно, нечто похожее на шорох листьев наполнило комнату.
— Словно осенью, — тихо сказал Крис, — или ненастным летом.
— Это изобретение Гибаряна, — сказал Снаут. — Просто, как все гениальное. Я принял сразу. Сарториус издевался над нами, но у него тоже есть такая штука. Он прячет ее в шкафу.
— Скоро взойдет голубое солнце, — сказал Крис. — Какая здесь короткая ночь!
— Два часа, — сказал Снаут. — Терпеть не могу голубой день. Он меня раздражает.
Он пошел к двери.
— Тебе надо отдохнуть, — сказал он. — Приходи потом в библиотеку. Там, на столе, я оставил тебе список книг, которые надо прочесть в первую очередь.
Скрипнула дверь. Крис полежал некоторое время, откинувшись на подушку. Потом закрыл глаза и задремал. Послышался шорох и тихий скрип.
— Это ты, Снаут? — спросил Крис. — Блокнот забыл? Он на столе.
— Крис, — донесся тихий голос, почти шепот. — Ты здесь? Так темно!
Крис помедлил, разглядывая неясную в темноте фигуру.
— Иди сюда, — тихо сказал он, — не бойся…
Конец I-й части[4].
II-я часть.
Крис лежал на спине. Комната была теперь голубая. Он тяжело и устало дышал, влажный и полусонный.
— Рука затекла? — шепотом спросила Хари.
Крис обнял ее за плечо. В это мгновенье он увидел два платья, совершенно одинаковых, висевших на спинке кресла.
Хари в его полосатом халате возилась у шкафчика с посудой.
Крис осторожно подошел к двери, отворил ее и выскочил в коридор. Звон посуды в комнате прекратился. Крис ждал, вцепившись в ручку двери. Резкий рывок чуть не вырвал ее из рук, но дверь не отворилась, а лишь прогнулась и начала трещать. Ошеломленный Крис попятился. Покрытие откалывалось, обнажая сталь косяка. Вдруг он понял: вместо того чтобы отворить дверь в коридор, она тянула дверь на себя, пытаясь открыть ее в противоположную сторону.
Ручка, вырванная из гнезда, отлетела в сторону. В отверстии показались порезанные руки, и полумертвое существо бросилось к Крису на грудь, задыхаясь от слез, а затем стало медленно оседать на пол.
Крис, не помня себя, подхватил Хари и понес ее в комнату. Лихорадочно начал рыться в аптечке. У него дрожали руки, и он никак не мог найти нужное лекарство.
— Сейчас, — повторял он, — потерпи, я сейчас…
Он подбежал к Хари и остановился, потеряв дыхание: лекарства были не нужны. Раны исчезли, ладони затягивала молодая кожа, шрамы бледнели на глазах.
Крис сел.
— Зачем ты это сделала, Хари? — тихо спросил он.
— Я увидела, что тебя нет, и испугалась, — вся дрожа, сказала Хари. — А, может быть, я больна? Может быть, у меня эпилепсия?
— Прости меня, — сказал Крис и крепко обнял ее.
Она положила голову ему на грудь, тихая и счастливая.
И снова был красный день. Огромный диск висел над красными волнами. В комнате все было аккуратно прибрано, чувствовалось присутствие женщины. Стол был застелен свежей скатертью, и стояли два бокала, откупоренная бутылка вина и замороженные фрукты.
— Мы улетим отсюда, — говорил Крис, — обязательно улетим.
Он усадил Хари в кресло и, поцеловав ей руку, достал из-за шкафа проектор.
Пока он укреплял экран, Хари сидела и грызла апельсин.
Он включил аппарат, и на экране возникли родные места: озеро, болотистая заводь, мать, отец, их дом, снова луг, виноградник.
Крис смотрел со все возрастающим волнением. Хари же — с любопытством, которое, однако, становилось все [более] напряженным. Удивление, отчаяние, радость, напряженное внимание, восторг, ужас, покой, страх с необычайной быстротой сменялись на ее лице. Источники всего этого были словно в ней и вне ее. C чем-то она боролась, куда-то стремилась, о чем-то думала.
— Не надо, — сказала Хари, — хватит.
Крис выключил аппарат.
— Очень болит голова, — прошептала Хари, — лучше потом.
Кельвин подошел к окну и заглянул вниз. Океан активизировался. Глубоко под его поверхностью темнел плоский широкий круг с рваными краями, как бы залитой смолой. Через некоторое время круг начал делиться на части, все более расчленяться и пробиваться вверх. Кальвину казалось, что под ним происходит страшная борьба, потому что со всех сторон мчались похожие на искривленные губы, затягивающиеся кратеры, бесконечные ряды кольцевых волн громоздились над колеблющимся в глубине черным призраком и, вставая на дыбы, обрушивались вниз. Каждому этому броску сотен тысяч тонн плазмы сопутствовал растянутый на секунды липкий, как бы чавкающий гром, который проникал и даже сквозь стены станции. Постепенно темное чудовище оказалось загнанным в глубину, каждый следующий удар сплющивал его, расщеплял; от отдельных хлопьев, свисающих, как намокшие крылья, отходили продолговатые гроздья, которые сплавлялись друг с другом и плыли вверх, увлекая за собой как бы приросший к ним раздробленный материнский диск. Над океаном клубился туман.
Кальвин почувствовал головокружение и задернул занавеску.
Тишину нарушил прерывистый зуммер внутреннего телефона.
— Здравствуй, Крис, — сказал Снаут.
— Здравствуй, — тихо сказал Крис.
— Тебя плохо слышно, — сказал Снаут, — говори погромче.
— Не могу, — сказал Крис, покосившись на Хари.
— У тебя кто-нибудь есть? — помолчав, спросил Снаут.
— Да.
— Сарториус просил нас быть через час в операционной, — сказал Снаут.
— Хорошо, — сказал Крис, — я попробую.
Но прошло не менее трех часов, прежде чем Крис подошел к операционной.
Было начало голубого дня. Хари шла рядом с Крисом, немного отстав и глядя на него радостными, влюбленными глазами.
Снаут стоял на пороге операционной. Он поздоровался с Крисом и испуганно посмотрел на Хари.
Сарториус был в свежем халате. Хирургические перчатки свисали со сгиба его руки.