– Утопленницу? – Криницын вскочил.
Ах, как непорядочно и легкомысленно он поступил с бедной девушкой! А ведь она, страдалица, и без того была оскорблена. Неужто это ее бездыханное тело лежит на берегу? Да нет, не может быть! Верно, какая-нибудь баба с мостков ухнула, пока белье стирала. Лоб судебного следователя покрылся холодной испариной.
На берегу, на песчаной отмели уже собралась толпа. Весть об утопленнице быстро облетела окрестности, и теперь на берегу толпились и деревенские, и дачники. Бабы охали, кто-то подвывал. Тело, прикрытое мешковиной, лежало у перевернутых лодок, видны были только босые ступни с маленькими, почти детскими пальцами.
– Молодая! – вздыхала какая-то толстая баба и промакивала кончиком платка сухие глаза.
Появление судебного следователя заставило любопытных расступиться. Разговоры смолкли, толпа уплотнилась. Со всех сторон потянулись любопытные лица.
– Здравия желаю. – К Криницыну подлетел детина в мундире. – Околоточный надзиратель Севрюгин.
– Вы зачем здесь толпу собрали? – с тихой яростью поинтересовался он и повел головой в сторону публики. – Посторонних убрать. Кто нашел тело?
– Дык мужики здешние с утра пошли рыбачить, а тут утопленница. Тело вон к тем мосткам прибило. Выловили, потом за мной пошли, а потом уж я за вами послал, – без особого интереса отбарабанил околоточный. – А любопытных сейчас удалим, не извольте беспокоиться.
– Мужики, те, что нашли, пускай останутся, я их чуть позже допрошу. За доктором послали? – Он все оттягивал момент, когда нужно будет откинуть рогожу.
– Сейчас доктор будет.
Тянуть дальше было нельзя. Криницын поддел край мешковины.
– Ах ты ж!..
Мертвенно-белое лицо, мокрые свалявшиеся волосы. В волосах запуталась озерная трава, по лбу ползет жучок. В лежащем на песке теле не было ничего общего с той феей, которую он целовал ночью. И все же это была она. Он мог не запомнить черты лица, но маленькие недорогие сережки с красными камешками были определенно ее.
– Господи. – Криницын помотал головой, борясь с подступающей тошнотой.
Он сам не знал, что поразило его больше. То ли, что прелестное создание, которое он так недавно держал в объятиях, лежит теперь перед ним, холодное и неподвижное. А может быть, и то, что, зная о ее беде, он не помог, не защитил, а подло воспользовался ею, и вот она лежит, как сломанный цветок, растоптанный злыми людьми… Комок подступил к горлу, в глазах предательски защипало.
– Да, хороша, – раздалось над ухом. – Чудная находка, как раз с утра да в воскресный день.
– Доктор? – Криницын обернулся.
Сухопарый судебный врач Павел Романович стоял рядом.
– Да-с, коллега, неаппетитное зрелище. – Доктор бегло глянул на бледного Криницына. – После утреннего кофею да на такие смотрины. Что ж, видимых внешних повреждений нет. Грузите на телегу и в морг, – кивнул он стоящим поодаль мужикам. – Хотел с семьей на пикник выбраться, а тут нате вам, – проворчал доктор, направляясь обратно к своей бричке. – Спешно ничего не обещаю, но к вечеру постараюсь сделать. А сейчас, уж извините, семья ждет. Доктор тоже человек.
Он побрел вверх по пригорку, не дожидаясь ответа.
Криницын снял шляпу, вытер лоб платком и, собравшись наконец с мыслями, подозвал околоточного:
– Послушайте, Севрюгин, нужно установить личность утопленницы.
– Уже сделано-с, – вытянулся околоточный. – Девица Снеткова, Анна Андреевна. Ее только что опознала хозяйка, у которой они с отцом комнаты на лето снимают. Вон стоит, в соломенной шляпе. Дарья Михайловна Гаврилова, вдова купца второй гильдии, собственный дом с мезонином. Часть комнат летом сдает дачникам. Снетковы снимают у нее две комнатки-с с отдельным входом.
– С отцом, говорите? – тяжело вздохнул Криницын. – А где сам родитель? Почему до сих пор не заявил о пропаже дочери? Или он пьет, может быть?
– Никак нет, не пьет. Он чиновником по землемерной части служит, часто в разъездах. На три дня отбыл – со слов хозяйки знаю-с. Вот приедет, так уж приедет. – Околоточный кивнул крупной, похожей на жбан головой. – Единственное чадо утопло. – Он размашисто перекрестился.
– Скажите, Севрюгин, а, к примеру, кузины у этой девицы не было?
– Сей же час выясним. – Околоточный грозно сдвинул брови и двинулся к даме в соломенной шляпе.
– Вот, госпожа Гаврилова, это судебный следователь. А это, господин Криницын, хозяйка ихняя-с. Так что, – повернулся он к вдове, – не было у барышни, что утопла, кузины? А может, тетка какая?
– При мне никого у них не было. – Любопытная особа стрельнула глазами. – Жили вдвоем, тихо, гостей не принимали. Да и с чего им? Жалованье у Андрея Тимофеевича, сразу видно, маленькое, хоть сам человек обходительный. Да и дочка – барышня скромная, все с книжкой. Очень любила стихи читать под яблоней в гамаке, да-с. – Гаврилова с превосходством глянула на толпившихся поодаль зрителей. Любительницу сплетничать распознать в ней было нетрудно. – А о чем молодой девице читать, как не о любви? Было бы у нее приданое – составила бы хорошую партию, а так кто к ней, бедняжке, посватается? Чиновник разве какой, такая же голь, как ее батюшка. Или офицер, но тоже из бедных. Горемычная, одно слово.
– Когда вы в последний раз видели госпожу Снеткову? – Криницын уже устал от ее болтовни.
– Да так сразу и не припомню. – Гаврилова задумалась. – Вчера я на именинах была, а позавчера, прошу простить, в баню ходила. Два дня, выходит, как не видала.
– А кавалеры у барышни были? А может, подруги в гости заходили?
– Может, и были, да я не заметила. А кавалера видела несколько раз, – она хитро прищурилась, – в роще, вон там. Там в хорошую погоду всегда гуляют, вот и она с кем-то ходила. А кто такой, откуда – не знаю. Видный собой, вроде как чернявый. А вы еще с соседкой моей поговорите, Татьяной Львовной, они с семейством целый дом на лето здесь снимают. Вот она с покойницей вроде дружила и в гости ее приглашала, когда Андрей Тимофеевич в отъезде бывал.
Из Камышина Криницын уехал немедля, даже завтрака не стал ждать. В присутствии до получения медицинского заключения делать было нечего, пришлось ехать домой. Образ девицы с запутавшимися в волосах водорослями, белым, как луна, лицом и босыми ступнями не давал покоя.
Ближе к вечеру явился доктор с бумагой.
– Из механических повреждений на теле только сильный кровоподтек на правом виске. Думаю, могла удариться о камень в воде. Причина смерти – вода в легких, стало быть, умерла от утопления. Смерть наступила не более суток назад, точнее сказать не берусь.
– Постойте, но как же? Я ведь видел эту барышню сегодня под утро. – Криницын смутился и немедленно рассердился на себя самого. – А как вы определили, что она утонула вчера?
– Господин следователь, – доктор посмотрел на него снисходительно, поверх пенсне, – вы, как я понял, гостили прошлую ночь в Камышине? Вы уж простите, что я так по-свойски. Полагаю, кого бы вы ни встретили под утро, это не наша утопленница. Ночью, знаете ли, все кошки серы. А касаемо времени смерти есть неопровержимые доказательства. Например, то, что немецкие доктора зовут мацерацией.
– Что, простите?
– После нескольких часов в воде кожная ткань приобретает жемчужно-белый оттенок, его мы можем наблюдать не только на лицах, но еще на ладонной поверхности и на стопах утопленников. В течение первых трех суток сморщивается кожа ладони, появляются так называемые руки прачек. Степень мацерации позволяет определить, сколько времени труп провел в воде. Разумеется, с поправкой на температуру водоема, а также…
– Прошу, не продолжайте! – прервал доктора Криницын. Обычно он не отличался впечатлительностью кисейной барышни, но сегодня увиденного на берегу ему было довольно.
– Извольте. В любом случае все имеется в заключении. – Доктор пожал плечами. – Девица утонула шестого июля, вероятно, ближе к вечеру. Судя по всему, именно утопилась. Если бы купаться пошла, уж, верно, сняла бы платье. Но сие вы и без меня понимаете. Что ж, – доктор поднялся, – желаю здравствовать. Ежели появятся вопросы, вы знаете, где меня найти. Хотя, на мой взгляд, и так все ясно.
– Постойте, а как же кровоподтек?
– Кровоподтек? – Он на секунду задумался. – Ударилась головой, падая с мостков. Или о камень. Если так, это мог быть несчастный случай. Всего доброго.
«Не может быть», – думал он, прислушиваясь, как стихают шаги доктора в коридоре. Если девица умерла засветло шестого, он никак не мог сидеть с ней седьмого перед рассветом на берегу. Значит, доктор прав, померещилось. И то сказать, выпил он вчера у Бороздина изрядно. Да и была ли та девица или это сон, мираж? Может, ему все привиделось?
Криницын заметно повеселел. Он вдруг вспомнил, что вечером приглашен на званый ужин к одному из губернских чинов, а ужины у того, всем известно, отменные. Завтра еще благотворительный концерт в городском саду. А расследованием смерти утопленницы можно и после заняться. Отец ее все равно в отъезде, время терпит. Тем паче что и заключение врача уже имеется.
Криницыну не пришлось себя долго уговаривать. Вздохнув свободно, он крикнул Мефодию одеваться.
Ужин у семейного Николая Константиновича не имел ничего общего с камышинскими оргиями. Благопристойная публика, первые лица губернии, многие с супругами и чадами. Отменные кушанья, вино, неспешная беседа – у мужчин главным образом о ценных бумагах и государе императоре, у дам – о модах и столичных раутах. Любезные улыбки, подчеркнуто изысканные манеры – только в провинции уделяют столько внимания искусству подать себя.
За столом Криницыну досталось место между дочерью земского гласного Телятникова, смешливой девицей с россыпью веснушек на вздернутом носике (он подозревал, что ее посадили рядом не без умысла), и супругой председателя казенной палаты, еще не старой, неуместно кокетливой особой, требовавшей постоянного внимания. Сам председатель устроился подальше от своей лучшей половины и временами слал сочувственные взгляды Криницыну, словно просил прощения за такое соседство и благодарил за услугу.