— Цуйцуй, ты угадала, — услышала девочка, — мне горлянку привезли!
Цуйцуй не успела отойти к очагу — дед зашел в дом в компании широкоплечего молодого человека с загоревшим дочерна лицом.
Девочка с гостем смеялись, пока дед рассказывал что-то свое. Гость с улыбкой разглядывал ее, а она, осознав, почему он разглядывает, смутилась и ушла к очагу разводить огонь. С реки вновь затребовали переправы, и девочка поспешила к лодке. Сразу после этих очень кстати подоспели другие путники. Хотя с неба и падал мелкий дождик, пассажиров было больше обычного, ей пришлось переправлять их в три захода. Занятая делом, Цуйцуй все же думала о дедушкиной радости. Почему-то тот, кто явился из города с горлянкой, показался ей знакомым, но она никак не могла вспомнить, кто же он такой.
— Цуйцуй, иди сюда, отдохни! — крикнул ей дед со своего камня. — Посиди с гостем.
Девочка хотела пойти в дом, к очагу, когда перевезет последнего пассажира, но после крика деда на берег не вернулась.
Гость спросил деда, пойдет ли он в город смотреть на гонки, и старый паромщик ответил, что нужно присматривать за переправой. Они поговорили еще. Только после этого гость перешел к делу:
— Дядя, ваша Цуйцуй взрослая уже, красавицей выросла.
— Ты прямо как брат твой старший говоришь, — засмеялся паромщик. — Так же без обиняков. Эрлао, здесь только тобой восхищаются, — подумав, добавил он. — Все говорят, что ты красивый! «Леопард с горы Бамяньшань, золотой фазан с реки Дидиси». Эти красивые слова как раз про тебя придумали!
— Преувеличивают!
— Вовсе нет! Я слышал, как на пристани рассказывали, что, когда ты в прошлый раз вел лодку, за Саньмэнем у порогов Байцзигуань беда случилась, и ты из бушующих волн спас трех человек. А в ту ночь на порогах вас увидели девушки из деревни и всю ночь у вашего навеса песни распевали, правда?
— Да не девушки пели всю ночь, а волки выли. То место и знаменито тем, что там полно волков, они только и мечтали улучить момент и сожрать нас! Мы развели огромный костер, чтобы их отпугнуть, только тем и спаслись!
Старый паромщик рассмеялся:
— Ну и того лучше! Верно люди говорят. Волки едят только девушек, детей, восемнадцатилетних красавцев, а стариков, таких, как я, есть не хотят.
— Дядюшка, — сказал Эрлао, — вы здесь уж столько лет прожили, вот все говорят, что у нас тут место годное, по фэншую здесь должны рождаться великие люди, но я понять не могу, почему до сих пор никого великого не объявилось?
— Ты имеешь в виду, что раз все по фэншую, то должны рождаться знаменитые люди? Я думаю, такие в нашем захолустье не родятся, но и не страшно. У нас есть умные, искренние, храбрые, трудолюбивые молодые люди, большего не нужно. Вот такие, как вы с отцом и братом. Вы уже принесли много славы нашим краям.
— Хорошо сказано, дядя, я тоже так думаю. Если где-то не родятся плохие люди, а родятся хорошие, вот как вы, хоть и в годах, а крепкий что махил, выносливый да уверенный, к тому же и серьезный, и щедрый, это редко бывает.
— Я уже старик, о чем тут говорить. Много дорог исходил под солнцем и дождем, нес тяжкое бремя, бывало, чревоугодничал, бывало, голодал да замерзал, — получил все, что мне отведено, скоро уже буду лежать в этой холодной земле и кормить червей. Все, что в мире есть, вам, молодым, осталось, трудитесь хорошенько, и время будет ваше. Но и вы время не упустите!
— Дядюшка, глядя на ваше трудолюбие, мы, молодые, не посмеем время упускать!
Выпалив это, Эрлао засобирался уходить, и паромщик вышел к дверям покричать Цуйцуй, чтобы она развела огонь, вскипятила воды и приготовила поесть, а он бы подменил ее на лодке. Цуйцуй отказалась сходить на берег, однако гость уже сел в лодку, и, когда Цуйцуй повела ее, дед с напускной укоризной сказал:
— Цуйцуй, ты не поднялась к нам, неужели хочешь, чтобы я в доме за жену был и стряпней занимался?
Цуйцуй покосилась на гостя и, увидев, что он пристально разглядывает ее, тут же повернулась спиной, закрыла рот и сосредоточенно потянула за трос, медленно перегоняя лодку на другой берег.
— Цуйцуй, как поешь, пойдешь с дедушкой смотреть на гонки?
Цуйцуй от смущения не могла вымолвить ни слова, но потом все же выпалила:
— Дедушка сказал, что не пойдет, если он пойдет, то некому будет за лодкой приглядывать.
— А ты?
— Если дедушка не пойдет, то и я не пойду.
— Ты тоже приглядываешь за лодкой?
— Я за дедушкой.
— Давайте я один вместо вас двоих за лодкой пригляжу, согласны?
Лодка причалила, ткнувшись носом в земляную насыпь. Эрлао спрыгнул на берег и, стоя на склоне, сказал:
Цуйцуй, прости за беспокойство! Я вернусь домой и пришлю человека подменить вас, быстрее ешьте и приходите к нам домой на лодки смотреть, сегодня народу много, настоящий праздник.
Цуйцуй не поняла добрых намерений этого незнакомца. Почему ей обязательно нужно идти к нему домой смотреть на гонки? Поджав губки, она улыбнулась и потянула лодку обратно. Доплыв до домашнего берега, она увидела, что тот человек все еще стоит на маленькой горе на противоположном берегу, как будто чего-то ждет, и не торопится уходить. Девочка вернулась домой, подошла к очагу развести огонь и, закладывая в него немного отсыревшую траву, спросила у деда, который как раз пригубил из принесенной гостем горлянки:
— Дедушка, тот человек хочет вернуться домой и прислать кого-то тебе на смену, хочет, чтобы мы с тобой пошли на лодки смотреть, ты пойдешь?
— А ты хотела бы пойти?
— Если мы вдвоем пойдем, то с радостью. Этот человек очень хороший, и я как будто знаю его, кто это?
«Вот уж верно, он тоже считает тебя хорошей!» — подумал дед, а вслух, смеясь, сказал:
— Цуйцуй, а ты не помнишь разве, два года назад на берегу реки тебе человек сказал, что тебя рыба съест?
Цуйцуй поняла, но по-прежнему притворялась, что не понимает, и спросила:
— А кто он?
— Ну, подумай, угадай.
— В книге «Сто старых фамилий»[151] народу много, я ни за что не угадаю, кто он такой.
— Эрлао из семьи Шуньшуня, заведующего пристанью, он тебя знает, а ты его нет!
Дед хлебнул из горлянки и, будто бы хваля вино, но в то же время словно хваля и человека, тихонько сказал:
— Хорошо, на редкость хорошо!
Внизу у насыпи закричали искавшие переправы, и дед, приговаривая «Хорошо, хорошо…», поспешно спустился в лодку и отправился работать.
Глава четвертая
Когда они ели, с другого берега кто-то кликнул о переправе. Цуйцуй первая бросилась в лодку, доплыла и выяснила, что это лодочник из дома Шуньшуня, которого послали им на смену и который, завидев ее, сообщил:
— Эрлао сказал, чтобы вы приходили, как поедите, он уже на реке.
И, завидев деда, повторил:
— Эрлао сказал, чтобы вы приходили, как поедите, он уже на реке.
Навострив уши, можно было расслышать, что дальний бой барабанов участился, и звук этот рисовал в воображении картину, как длинные лодки несутся по прямой вдоль реки, прочерчивая на поверхности воды прекрасную длинную дорожку!
Вновь прибывший даже чаю не откушал, а сразу же занял место на носу лодки; за едой Цуйцуй с дедом пригласили его выпить, но, он отказался, только покачав головой.
— Цуйцуй, я не пойду, а ты сходи с собачкой, хорошо? — сказал дед.
— Если не пойдешь, я тоже идти не хочу!
— А если я пойду?
— Я вообще-то не хотела, но с тобой пойти хочу.
— Эх, Цуйцуй, Цуйцуй. — улыбаясь, сказал дед, — хорошо, пойдем вместе.
Когда дед и Цуйцуй дошли до городской набережной, там уже было многолюдно. Мелкий дождик прекратился, но земля оставалась сырой. Дед хотел, чтобы Цуйцуй смотрела гонки из дома управляющего пристанью, но Цуйцуй решила, что ей и на берегу неплохо. Однако долго они не простояли — Шуньшунь прислал человека с приглашением зайти к нему в гости. На верхнем этаже его дома уже было полно народу. Жена и дочь деревенского богача, которых Цуйцуй видела утром на переправе, тоже получили радушный прием и теперь занимали место у самого лучшего окна. Завидев Цуйцуй, девочка тут же позвала: «Иди сюда, иди!» Та, стесняясь, подошла и уселась на лавку позади них, после чего дед удалился.
Он вовсе не собирался смотреть на состязания драконьих лодок — один знакомый потащил его на пол-ли вверх по течению полюбоваться новой водяной мельницей. Старый паромщик уже давно интересовался ее вальцами. Возле горы на берегу стояла крошечная соломенная хижина, а в хижине — огромный круглый камень, который держался на горизонтальной оси, наискось установленной в каменном желобе. Когда открывали шлюзы, поток устремлялся на скрытое под землей колесо, и верхний каменный вал начинал быстро вращаться. Хозяин, заведовавший этой штукой, засыпал сырой рис в желоб, а перемолотый ссыпал в сито в углу хижины, а потом отсеивал отруби. Земля была густо усыпана ими, равно как и голова хозяина, повязанная куском белой ткани, и его плечи. В хорошую погоду на свободном участке вокруг мельницы сажали редьку, капусту, чеснок и лук. Когда водопроток ломался, хозяин снимал штаны и спускался в реку, чтобы завалить камнями место, где подтекала вода. А если дамба при мельнице была выстроена хорошо, можно было устроить маленькую запруду и без труда поймать рыбку.
Заниматься мельницей у реки было намного интересней, чем переправой, это было ясно с первого взгляда. Однако мечты паромщика о мельнице так и оставались мечтами. Все мельницы издавна принадлежали богачам.
Когда знакомый привел паромщика к мельнице, то рассказал и об ее хозяине. За беседой они внимательно рассматривали каждый уголок.
Знакомый, попинав новый жернов, сказал:
— Эти люди из Чжунсая сидят в своей крепости высоко в горах, а дело-то начинать к нам на реку приходят; вот эта мельница — начальника дружины Вана из Чжунсая, столько денег — семьсот чохов!
Старый паромщик, вращая маленькими глазками, с легкой завистью любовался всем, что было на мельнице, кивал, давая оценку каждой вещи. Потом они сели на недоделанную скамью из белой древесины, и знакомый заговорил о будущем мельницы: вроде бы ее должны были отдать как приданое за дочерью командира дружины. Вслед за этим он вспомнил о Цуйцуй и сразу же — о поручении, которое доверил ему Далао, и спросил: