– Как же так? – недовольно спросил Бао-юй. – Почему сестра Бао-чай получила такие же ценные подарки, как я, а сестрица Дай-юй похуже? Может быть, что-либо перепутали?
– Нет, – ответила Си-жэнь, – как же можно перепутать, если все было подробно расписано? Твои подарки находились у бабушки, и я их оттуда принесла. Бабушка приказала, чтобы ты завтра рано утром пришел поблагодарить.
– Разумеется, – обещал Бао-юй.
После этого он велел позвать Цзы-цзюань и, когда та пришла, приказал ей:
– Отнеси это своей барышне и скажи, что я получил это вчера в подарок и, если ей что-нибудь нравится, пусть оставит себе.
Цзы-цзюань удалилась. Однако вскоре она вернулась с ответом:
– Барышня велела передать, что она тоже вчера получила подарки, поэтому пусть второй господин все оставит себе.
Бао-юй приказал принять у нее все, что она принесла, а сам поспешно умылся и хотел отправиться к матушке Цзя. Но вдруг он увидел в дверях Дай-юй. Бао-юй с улыбкой бросился ей навстречу:
– Почему ты ничего не взяла из того, что я прислал?
Дай-юй давно забыла о том, что накануне сердилась на Бао-юя, однако не могла удержаться:
– Такого счастья я недостойна. Разве я могу сравниться с барышней Бао-чай, которую благодаря ее золоту судьба связала с яшмой? Ведь я всего лишь невежественная, неотесанная девчонка!
Едва она упомянула слова «золото» и «яшма»[114], Бао-юй растерянно произнес:
– Это все болтовня, у меня и в мыслях никогда такого не было! Пусть меня покарает небо и уничтожит земля, и пусть я больше никогда не обрету человеческого облика, если я говорю неправду.
Дай-юй поняла, что он обо всем догадался, поэтому она добавила:
– Глупости! К чему давать клятвы? Разве мне интересны эти россказни о золоте и яшме?
– Мне трудно объяснить тебе свои чувства, но когда-нибудь ты сама поймешь, – сказал ей Бао-юй. – Ведь после бабушки, отца и матери ты мне дороже всего. Клянусь, я ни к кому так не привязан.
– Клясться незачем, – проговорила Дай-юй. – Я и так знаю, что, когда ты видишь меня, ты думаешь только обо мне, а стоит тебе увидеть сестру Бао-чай, сразу обо мне забываешь!
– Тебе только так кажется, – возразил Бао-юй.
– А почему ты обратился ко мне, когда вчера сестра Бао-чай не захотела выгораживать тебя? – спросила Дай-юй. – Что бы ты сделал, если бы на ее месте была я?
В этот момент вошла Бао-чай, и разговор прекратился. Но девушка сделала вид, будто ничего не заметила, и направилась к госпоже Ван. Она посидела там немного и пошла к матушке Цзя. Бао-юй к этому времени тоже был там.
Бао-чай вспомнила, как раньше ее мать рассказывала госпоже Ван, что когда-то один монах подарил ей золотой замок и предсказал, что она выйдет замуж только за обладателя яшмы. Поэтому Бао-чай все время старалась сторониться Бао-юя. Но вследствие того, что подарки, которые вчера прислала Юань-чунь, оказались одинаковыми у нее и у Бао-юя, ей стало еще более неудобно. Хорошо, что Бао-юй, всецело увлеченный Дай-юй, не придал этому никакого значения. Увидев сестру, Бао-юй попросил ее:
– Сестра Бао-чай, дай-ка мне посмотреть твои четки!
Четки висели на левой руке Бао-чай.
Услышав просьбу Бао-юя, она поспешила снять их, но сразу это сделать не смогла, ибо у нее была пухлая рука с лоснящейся кожей. Бао-юй, глядя на ее полные белоснежные руки, невольно дрогнул и подумал:
«Если бы такие руки были у Дай-юй, их можно было бы погладить! Как жаль, что мне не везет!»
Потом он вдруг вспомнил о «золоте и яшме», взглянул на Бао-чай, лицо которой было подобно серебряному диску, а глаза напоминали абрикос, на ее ярко-алые без помады губы и густые стреловидные брови, и она показалась ему более красивой и пленительной, чем Дай-юй. Это повергло Бао-юя в смятение.
Когда Бао-чай сняла с руки четки, он забыл, что хотел посмотреть их, и стоял ошеломленный.
Бао-чай видела, что Бао-юй растерян, и ей стало неловко. Она бросила четки и собралась уйти. Но в этот момент она увидела Дай-юй, которая стояла на пороге и, кусая зубами платочек, пристально смотрела на них.
– Ты же не переносишь ветра, – проговорила Бао-чай. – Почему стоишь на сквозняке?
– Я все время была в доме, – сказала Дай-юй. – Но мне показалось, что в небе кричит дикий гусь, и я вышла поглядеть.
– Где гусь? – недоуменно воскликнула Бао-чай. – Пойду и я погляжу!
– Пока я вышла, гусь улетел, – сказала Дай-юй.
С этими словами она взмахнула платочком и задела Бао-юя по лицу.
– Ай-я, – от неожиданности вскрикнул Бао-юй. – Кто это?
Если вы хотите узнать, что произошло дальше, читатель, прочтите двадцать девятую главу.
Глава двадцать девятая, в которой повествуется о том, как счастливый юноша молился о еще большем счастье и как мнительная девушка пыталась разобраться в охвативших ее чувствах
В тот момент, когда Дай-юй взмахнула платочком и ударила Бао-юя по лицу, тот от неожиданности воскликнул:
– Кто это?
– Это я нечаянно, – ответила Дай-юй, сокрушенно покачав головой, и улыбнулась. – Сестра Бао-чай хотела посмотреть дикого гуся, а я показала, где он летел, и случайно попала тебе по лицу.
Бао-юй потер глаза, хотел что-то сказать, но потом передумал и промолчал.
Вскоре пришла Фын-цзе и сообщила о благодарственных молениях, которые предполагалось провести первого числа в «монастыре Чистейшей пустоты», и пригласила Бао-чай, Бао-юя и Дай-юй поехать смотреть спектакль.
– Нет, я, пожалуй, останусь дома, – сказала Бао-чай. – Сейчас очень жарко, да и все эти пьесы я уже видела.
– Там есть две башни, в них довольно прохладно, – проговорила Фын-цзе. – Если вы поедете, я заранее пошлю людей, чтобы они хорошенько убрали, выгнали оттуда монахов, развесили занавески, и не велю впускать туда никого из посторонних. Я уже об этом разговаривала с госпожой. Если вы не поедете, я поеду одна. Уж очень скучно последние дни! Да и театральные представления, которые устраиваются дома, мне надоели!
– В таком случае и я поеду с тобой, – заявила матушка Цзя.
– Это хорошо, бабушка, но для меня не совсем удобно, – заметила Фын-цзе.
– Ничего, – сказала матушка Цзя, – я расположусь на главной башне, а ты на боковой, так что тебе не придется ради соблюдения приличий стоять возле меня. Согласна?
– Это еще одно доказательство вашей любви ко мне, бабушка! – воскликнула Фын-цзе.
Затем матушка Цзя обратилась к Бао-чай:
– Тебе бы тоже следовало поехать, ведь твоя мать едет. Дома будет скучно и поневоле придется все время спать.
Бао-чай вынуждена была ответить согласием.
Тогда матушка Цзя послала служанок за тетушкой Сюэ, велев им попутно предупредить госпожу Ван, чтобы она взяла с собой девушек. Но госпожа Ван, которая чувствовала себя неважно и ожидала вестей от Юань-чунь, отказалась ехать. Однако, узнав, что сама матушка Цзя собирается ехать, она сказала:
– Там, пожалуй, будет весело. Пусть все, кто желает веселиться, первого числа поедут вместе со старой госпожой.
Едва об этом стало известно в саду, как не столько барышни, сколько их служанки, которым, кстати сказать, не очень часто удавалось бывать за пределами дворца Жунго, загорелись желанием во что бы то ни стало съездить повеселиться, и пустили в ход все средства, чтобы уговорить своих хозяек не отказываться от приглашения. Таким образом, Ли Вань и все девушки, жившие в «саду Роскошных зрелищ», заявили, что едут. Это еще больше обрадовало матушку Цзя, и она распорядилась немедленно послать в монастырь людей, чтобы произвести там тщательную уборку. Но об этом подробно рассказывать незачем.
И вот настало первое число. Множество экипажей, всадников, толпа людей собрались у ворот дворца Жунго.
Дворцовые слуги и управляющие, которым было известно, что эта церемония, совпадающая со счастливым праздником начала лета, устраивается по повелению Гуй-фэй и что матушка Цзя лично отправляется воскуривать благовония, с особой тщательностью отнеслись к приготовлениям и захватили с собой все, что только в подобном случае могло понадобиться.
Вскоре из дому вышла матушка Цзя и села в паланкин, который понесли восемь носильщиков. Ли Вань, Фын-цзе и тетушка Сюэ заняли места в паланкинах, которые несли по четыре человека. Бао-чай и Дай-юй ехали вместе в коляске под бирюзовым зонтом с бахромой, украшенной жемчугом и драгоценными камнями, а Ин-чунь, Тань-чунь и Си-чунь – в коляске с красными колесами и пестрым зонтом. Затем следовали служанки матушки Цзя – Юань-ян, Ин-у, Ху-по и Чжэнь-чжу; служанки Дай-юй – Цзы-цзюань, Сюэ-янь и Чунь-сянь; служанки Бао-чай – Ин-эр и Вэн-син; служанки Ин-чунь – Сы-ци и Сю-цзюй; служанки Тань-чунь – Ши-шу и Цуй-мо; служанки Си-чунь – Жу-хуа и Цай-пин; служанки тетушки Сюэ – Тун-си и Тун-гуй, а также Сян-лин со своей служанкой Чжэнь-эр; служанки Ли Вань – Су-юнь и Би-юэ, служанки Фын-цзе – Пин-эр, Фын-эр и Сяо-хун, а также служанки госпожи Ван – Цзинь-чуань и Цай-юнь, которых Фын-цзе взяла с собой. Кормилица с Да-цзе на руках ехала в отдельной коляске. Если сюда прибавить старых мамок и нянек, женщин, обычно сопровождавших хозяев при выездах да служанок для черной работы и разных поручений, то народу получилось довольно много, и экипажи запрудили всю улицу.
По обеим сторонам улицы толпились жители, желавшие поглядеть, как семья Цзя выезжает на молебствие. Женщины из бедных семей стояли в воротах своих домов, оживленно переговаривались между собой, жестикулировали, будто наблюдали пышное и торжественное праздничное шествие.
Вдруг где-то далеко впереди заколыхались флаги, зонты, и вся процессия пришла в движение. Ее открывал юноша, восседавший на белом коне под серебряным седлом, державший в руках поводья с красной бахромой; он ехал шагом впереди паланкина, несомого восемью носильщиками. Окутанная благоуханными куреньями, вся процессия двигалась за ним. И в то же время на улице стояла полная тишина, нарушаемая лишь скрипом колес да стуком конских копыт по мостовой.