Бао-юй знал, что наложница Чжао необычайно коварна и относится к нему как к заклятому врагу. Но ему не было известно, о чем она разговаривала с его отцом, поэтому слова Сяо-цяо произвели на него такое же впечатление, как заклинание «обруч, сожмись» подействовало на Сунь Да-шэна. Бао-юй задрожал всем телом. Поразмыслив немного, он решил, что отец собирается устроить ему экзамен и выяснить, как он усвоил книги. «Самое главное – не засыпаться, – думал Бао-юй. – Если отец вызовет меня по другому делу, я сумею как-нибудь вывернуться!» Он быстро накинул на себя халат и уселся за книги. «Эти дни отец не вспоминал обо мне, и я опять забросил учение, – укорял он себя. – Если бы я знал, что так получится, я ежедневно повторял бы пройденное».
Он стал в уме перебирать все, что читал. Оказалось, что сейчас он может повторить наизусть только «Великое учение», «Учение о середине», «Великие и малые оды» и «Изречения». Что касается первой части «Мын-цзы», то она была усвоена лишь наполовину, и если бы Бао-юй услышал из текста какую-нибудь фразу, он вряд ли мог бы припомнить, что следует за нею. Вторая часть «Мын-цзы» не была усвоена совсем. В «Пятикнижие» Бао-юй частенько заглядывал, когда сочинял стихи, и хотя знал его не совсем хорошо, но все же достаточно, чтобы кое-как ответить. Из других книг он не помнил ничего, да и отец, к счастью, не заставлял его читать их, так что не беда, если он не будет знать их. Из неканонических литературных произведений он когда-то читал «Мемуары Цзо Цю-мина», «Книгу Борющихся царств», «Мемуары Гунъян Гао», «Мемуары Гулян Чи», а также произведения времен династий Хань и Тан. Однако за последнее время он эти книги почти не раскрывал. Иногда он брался за них, но тут же забывал прочитанное. Восьмичленные сочинения он терпеть не мог, уверяя, что стиль этих книг создан не древними мудрецами, а их потомками, которые лишь стремились снискать себе славу и добиться высоких чинов, поэтому с помощью такого стиля нельзя было в достаточной степени раскрыть глубочайшие мысли мудрых и мудрейших! Цзя Чжэн перед отъездом выбрал для Бао-юя сто десять таких сочинений и велел ознакомиться с ними. Это были более или менее новые сочинения, и лишь отдельные отрывки из них были написаны в совершенстве. Эти отрывки, повествовавшие о странствиях, забавах либо о тоске, пришлись по вкусу Бао-юю и тронули его душу. Бао-юй читал их, чтобы получить мимолетное удовольствие, но в конце концов ни одного сочинения полностью не прочел. Сейчас заниматься ими не стоило – отец мог спросить совсем другое; повторять же другое опять-таки было рискованно – вдруг отец придерется именно к этому. Даже занимаясь всю ночь напролет, он не смог бы повторить всего.
Беспокойство Бао-юя нарастало. То, что он занимался всю ночь, еще куда ни шло, но он не давал спать уставшим за день служанкам.
Си-жэнь сидела рядом с Бао-юем, снимала нагар со свечи, наливала ему чай. Младшие служанки, совершенно обессилев, клевали носом.
– Ну и дряни! – бранилась Цин-вэнь. – Целыми днями валяетесь в постели и все не можете выспаться! Один раз приходится лечь попозже, и вы уже раскисли! Смотрите, кто задремлет, буду колоть иголкой!
Не успела она произнести эти слова, как из передней послышался какой-то стук. Оказалось, одна девочка-служанка задремала сидя и ударилась головой о стену. Ничего не соображая и находясь в полудремотном состоянии, она услышала последние слова Цин-вэнь и решила, что та ее ударила.
– Милая сестрица! – громко заплакала она и принялась умолять Цин-вэнь пощадить ее. – Я больше не буду!..
Все покатились со смеху.
– Прости ее, – попросил Бао-юй. – Собственно говоря, нужно отпустить их спать. И вы можете спать по очереди!
– Занимайся-ка лучше своими делами, – прервала его Си-жэнь. – В твоем распоряжении одна ночь, ты должен думать только о книгах, а когда опасность минует, займешься чем захочешь.
Доводы Си-жэнь показались Бао-юю убедительными, и он опять углубился в книги.
Шэ-юэ налила ему чашку чаю, чтобы промочить горло, и Бао-юй выпил. Заметив, что на Шэ-юэ только одна тонкая кофточка, он сказал ей:
– Холодно, надела бы длинный халат!
– Не лучше ли будет, если ты на время о нас позабудешь? – возразила Шэ-юэ. – Думай только об этом! – и она ткнула пальцем в книгу.
В это время в комнату с криком вбежали Чунь-янь и Цю-вэнь:
– Беда! Кто-то перелез через ограду!
– Где? – раздались тревожные возгласы.
В доме поднялся переполох, стали созывать сторожей, бросились искать.
Цин-вэнь, крайне обеспокоенная тем, что Бао-юй всю ночь занимается и неизвестно, даст ли это результат, решила воспользоваться переполохом, чтобы выручить его из затруднительного положения.
– Притворись больным, – посоветовала она Бао-юю. – Говори, что перепугался!
Слова Цин-вэнь пришлись Бао-юю по душе.
Вскоре собрались ночные сторожа, они с фонарями обыскали весь сад, но никого не обнаружили.
– Может быть, маленькие барышни спросонья приняли раскачивающуюся по ветру ветку дерева за человека? – говорили они.
– Глупости! – прервала их Цин-вэнь. – Вы плохо искали, а теперь оправдываетесь, чтобы увильнуть от ответа! Не только я, все наши девушки видели человека. Бао-юй тоже видел его, когда выбежал из дому вместе с нами. Бао-юй лежит бледный от испуга, у него появился жар, и мне придется бежать к госпоже за успокаивающим лекарством. Если госпожа спросит, что случилось, неужели мне докладывать, как вы сказали?
Сторожа онемели от страха и, не осмеливаясь возражать, вновь отправились на розыски. Цин-вэнь и Цю-вэнь действительно побежали за лекарством, рассказывая доро́гой всем встречным, что Бао-юй от испуга заболел.
Когда это известие дошло до госпожи Ван, она тотчас приказала дать Бао-юю лекарство, а сторожам строго наказала еще раз самым тщательным образом обыскать весь сад и, кроме того, велела хорошенько проверить сторожей, дежуривших за вторыми воротами у стены, отделяющей дворец Жунго от соседнего дома.
Всю ночь в «саду Роскошных зрелищ» продолжалась суматоха, мелькали фонари и факелы. А когда наступило время пятой стражи, управляющие получили приказ расследовать это происшествие.
Узнав, что Бао-юй заболел от испуга, матушка Цзя захотела узнать о причине. От нее не посмели ничего скрывать и рассказали все, что было известно.
– Не ожидала я, что такое может случиться, – произнесла матушка Цзя. – Не важно, что ночные сторожа невнимательны, – как бы они сами не оказались грабителями!
В этот момент в комнату вошли госпожа Син и госпожа Ю, чтобы справиться о здоровье матушки Цзя. Здесь же находились Ли Вань, Фын-цзе и барышни. Все молчали, не зная, что отвечать. Одна Тань-чунь встала и сказала:
– Сестра Фын-цзе болеет, поэтому все слуги распустились. Раньше по ночам или в свободное время они лишь украдкой собирались по трое, по четверо и ради забавы играли в кости или в карты, а сейчас совсем распоясались и открыли чуть ли не игорный дом. У них даже свои главари есть, и играют они со ставками в тридцать—пятьдесят связок монет. Полмесяца назад они даже драку затеяли.
– Если тебе об этом было известно, почему раньше не доложила? – спросила ее матушка Цзя.
– Потому что я знала, что у госпожи много дел и ей нездоровится, – ответила Тань-чунь. – Я сообщила об этом старшей сестре Ли Вань и управительницам, они предупредили нарушителей, и сейчас стало тише.
– Ты молода и не представляешь себе, какое зло таится в этих играх! – проговорила матушка Цзя. – Ты считаешь игру на деньги безобидным занятием и боишься только, как бы не было раздоров, но ты не думаешь о том, что раз они играют ночью, то неизбежно пьют, а это значит, они отпирают ворота и ходят покупать вино. В саду ночью людей мало, и этим могут воспользоваться воры! Да и среди женщин, живущих в саду, не все порядочные! Они будут безобразничать и развратничать, а вы, чего доброго, еще у них научитесь! Разве можно прощать подобные дела?!
Тань-чунь молча опустилась на место. Услышав слова матушки Цзя, Фын-цзе с досадой воскликнула:
– И как назло, я болею!
Но она не пала духом, даже будучи больной. Она приказала вызвать жену Линь Чжи-сяо и трех других управительниц и в присутствии матушки Цзя сделала им строгое внушение. Матушка Цзя приказала немедленно выявить наиболее азартных игроков, наградить тех, кто назовет их имена, и наказать каждого, кто посмеет их скрывать.
Опасаясь гнева матушки Цзя, жена Линь Чжи-сяо и остальные управительницы не осмеливались выгораживать виновных. Они тотчас же отправились в сад, созвали всех и стали допрашивать в отдельности каждую служанку. Сначала ничего не удалось обнаружить, но, как неизбежно бывает, «когда уходит вода, обнажаются камни». Вскоре выявили трех главных игроков и восемь их партнеров. А таких, которые вообще играли по ночам, оказалось больше двадцати человек. Всех их привели к матушке Цзя и поставили на колени посреди двора. Провинившиеся отбивали земные поклоны и умоляли о пощаде.
Первым долгом матушка Цзя спросила имена и фамилии трех главарей и поинтересовалась суммой, на которую они играли. Выяснилось, что одна из игравших женщин приходилась теткой жене Линь Чжи-сяо, другая – младшей сестрой кухарке Лю из «сада Роскошных зрелищ», а третьей оказалась кормилица второй барышни Ин-чунь. Это были главные виновники. Об остальных не сто́ит говорить!
Прежде всего матушка Цзя распорядилась сжечь кости и карты, все деньги отобрать и распределить между слугами и служанками, каждому из главных игроков дать по сорок палочных ударов и выгнать из дворца; остальных – наказать двадцатью ударами, вычесть трехмесячное жалованье и поставить их на чистку отхожих мест. Жена Линь Чжи-сяо получила выговор.
Жене Линь Чжи-сяо было неудобно, что ее тетка понесла наказание. Ин-чунь было неприятно за свою кормилицу. Дай-юй, Бао-чай и Тань-чунь сочувствовали Ин-чунь и решили прийти ей на помощь. Они принялись просить матушку Цзя пощадить кормилицу Ин-чунь.
– Эта женщина обычно никогда не играла. Мы даже не представляем себе, зачем ей вздумалось впутываться в эту историю.