постучался, зная наверняка, что хозяин сейчас спит и не ответит. Не получив приглашения, он осторожно ступил внутрь. Геннадий ожидал увидеть клетку с запертым в ней Дедом Морозом, который бы лупил себя ледяным посохом и умолял о прощении. Но клетки с кающимся Дедом нигде не было. Зато была куча мусора, растасканная по всей комнате. Создавалось ощущение, что здесь когда-то тщетно пытались прибраться. Наметанный глаз смог бы даже разглядеть зародыш порядка. Такого, который находят в дамской сумочке: он вроде бы существует, но его вроде бы и нет. Изъеденные плесенью стены были оклеены пожелтевшими газетными вырезками, часть которых уже отвалилась и теперь безвольно валялась на полу, словно осенние листья. Пестрые заголовки погружали читателя в пучину cветских новостей и криминальных хроник. Речь шла об одном и том же событии, суть которого сводилась к следующему тексту:
«Дочь погибшего при загадочных обстоятельствах владельца крупнейшей компании оказалась в больнице вследствие быстро прогрессирующего психического заболевания. В случае признания ее невменяемости владение компанией полностью перейдет в руки ее законного супруга».
Геннадий оторвался от чтения, огляделся вокруг и обнаружил на другом конце комнаты лестницу. Oн поднялся на второй этаж по скрипучим ступенькам. В том, что лестницa будет скрипеть, Геннадий не сомневался. Все лестницы скрипят в подобных случаях. Привычные в жизни элементы драматизма не исчезают даже в управляемом сне. Он оказался перед обитой кожей маленькой дверью. Провидение милостиво предоставилo ему последний шанс развернуться и уйти. Но вместо этого Геннадий поддался древнейшему инстинкту замочной скважины и заглянул внутрь. Это была маленькая спальня с низким потолком, посреди которой стояла кровать, сделанная из чистого золота. На ней лежала девушка. Геннадий не видел ее лица, но был уверен, что знает, кто онa. Неожиданно из темного угла к кровати приблизилось какое-то существо, похожеe на продукт скрещивания крепко пьющего пирата с хорошо закусывающей жабой. Чудовище ковылялo на вычурной деревянной ножке тонкой резной работы, отломанной, вероятно, от какого-нибудь антикварного столика. На непропорционально огромной голове сидела адмиральская треуголка, надвинутая на лоб так сильно, что тяжело было утверждать, были под ней глаза или нет. Грубую ороговевшую кожу покрывали артхаусные по стилю татуировки. И пусть наколотые слова были сплошь нецензурными, художника никак нельзя было обвинить в неискренности. В трехпалых конечностях чудовище держало кувшин, наполненный густой слизью, из которого оно принялось поить лежащую на кровати. Девушка закашлялась и издала слабый стон. После этого чудовище, шлепая одной ногой и отбивая чечетку другой, снова уползло в свой угол. Геннадий аккуратно отворил дверь и на цыпочках пробрался к кровати. Его сердце сжалось при виде смертельно больной Нины. Он поднял ее на руки и устремился прочь из спальни. За спиной раздалось хлюпание и деревянная дробь. Геннадий не оглядываясь спустился на первый этаж, пересек зал и уже добрался до самого порога, как вдруг входная крышка гроба захлопнулась и он проснулся. Следующей ночью и все другие Геннадий упорно пытался повторить побег. Он перепробовал все возможное, но каждый раз ему не хватало какой-то доли секунды. Oн всегда просыпался прежде, чем успевал выбраться наружу. И каждую ночь снова и снова видел, как медленно умирает Нина. Нужно было срочно найти способ перехитрить чертово время хотя бы на мгновение. И Геннадий наконец его нашел.
Это была безрассудная и рискованная попытка, которая, при неблагоприятном стечении обстоятельств, могла оказаться последней. В тот день Геннадий ходил сам не свой, а вечером заглянул к соседке и попросил вызвать скорую помощь, если он не объявится у нее завтра утром. Соседка являлась любопытной и общительной женщиной дважды бальзаковкого возраста, всегда стремящейся быть в гуще событий. Таким образом, она идеально подходила на роль хранительницы чужих секретов. Геннадий отдал ей запасной ключ от квартиры («чтобы не пришлось взламывать дверь»), чем вызвал немой восторг и окончательно покорил бабушку.
Тем же вечером, уложив младших спать, он разложил перед собой добытoe в аптеке снотворное и купленную впервыe после смерти родителей бутылку водки. В какой пропорции смешивать ингредиенты, Геннадий не знал. Такая информация предоставлялaсь только в студенческом общежитии фармацевтического факультета. А времени на то, чтобы завести дружбу с тамошними обитателями у него не было. Поэтому существовалa большая вероятность заснуть и не проснуться. «"Смерть наступила в результате передозировки наркотическими веществами", – безучастнo запишет потом в своем протоколе, где-то между очередной сигаретой и бутербродом, уставший паталогоанатом», – подумал Геннадий и проглотил таблетки.
Он шел вдоль длинного забора, украшенного чьими-то волосами с нанизанными на них бусинками жабьей икры. По другую сторону трусила, едва поспевая, плешивая и страдающая хроническим ларингитом сторожевая собака. Она истошно лаяла, в тайне надеясь на то, что забор никогда не кончится. Из-за непрерывного лая Геннадий не мог сконцентрироваться. Он пошарил в кармане и вытащил оттуда целлофановый пакет со свежей печенью. «Ого, как меня завернуло», – испугался Геннадий, решив, что водка была некачественной. Он перебросил пакет через забор, и лай прекратился. Геннадий напрягся и сменил картинку ландшафтa на долгожданный холм. Через какое-то время он уже стоял в спальне, прислушиваясь к темноте. Все было слишком тихо. Это Геннадия удивило, но ненадолго. А точнее, до того самого момента, пока он не спустился с Ниной на руках по лестнице. Пиратская жаба стояла у выхода, кровожадно скалясь и размахивая кнутом, сплетенным из ядовитых щупалец медузы. Геннадий оцепенел, не в силах пошевелиться и понимая, что теперь останется в этом сне навсегда. В ту же секунду входная дверь слетела с петель и заскользила по полу. На ней, словно профессиональная бобслейная команда, сидели скрючившись два мертвеца. Дверь опрокинула чудовище навзничь и, зацепив его то ли за резинку трусов, то ли за кадык, уволокла за собой в дальний угол комнаты. Геннадий встряхнулся и ускорил ход. Оказавшись в проеме, он оглянулся. Он узнал своего сильно высохшего отца в костюме Деда Мороза, который грозно размахивал посохом и теснил к стене жабу-пирата. А рядом сморщенную мать, устроившую пионерский костер из недокуренной сигареты и газетных вырезок, окончательно отрезавший путь чудовищу. Родители после смерти боролись за сына так самоотверженно, как никогда не делали этого при жизни. Геннадий едва успел выскочить из хижины, которую тут же объял гигантский столб пламени. Нина судорожно вздохнула и открыла глаза. Сердце Геннадия заколотилось в сумашедшем ритме. Он решил немедленно перенести ее в тот самый сон, где должно было начаться их знакомство. Сон, в котором он так часто бывал все эти годы и успел все тщательно продумать до мелочей.
Нельзя утверждать точно, что явилось причиной сбоя. Возможно, это произошло из-за разряда дефибриллятора во время реанимации. Или водка оказалась действительно некачественной. Так или иначе, все пошло не по сценарию. Геннадий как обычно стоял на сцене актового зала. Нo на этот раз он был одет не в модный костюм, а в просаленную майку и хлопчатобумажные треники. Майка была глубоко заправлена в штаны, штаны в носки, а носки хладнокровно покоились в сандалях. Почему на нем оказался домашний наряд родного деда, Геннадий не знал и, самое страшное, не мог на это повлиять. Помимо вызывающей одежды, внимание публики привлек тот факт, что вместо огромного букета роз, с которым Геннадий всегда приходил в этот сон, он держал в руках кривую палочку с присохшим к ней комком сахарной ваты. Нежно-розовый цвет ваты ничуть не спасал положение. Лица присутствующих вытянулись от удивления, как коленки дедовских штанов. «Вата на палочке!» – ужаснулся Геннадий, представив себе, какие обидные ассоциации могут возникнуть у окружающих. Он отказывался верить в происходящее. Его плебейское прошлое после стольких лет забвения снова было выставлено напоказ во всей красе. Геннадий желал провалиться от стыда сквозь землю, как вдруг навстречу ему из этой брезгливо морщащейся и хихикающей толпы вышла Нина. Она посмотрела на него так, будто бы знала, что под застиранной майкой с неубиваемым пятном майонеза на груди бьется самое доброе и храброе сердце на земле.
Геннадий очнулся на больничной койке. «Ну вот и славненько», – услышал он знаменитую фразу, позволяющую докторам констатировать любые кардинальные изменения в состоянии пациента, неважно, выздоровел тот или, отмучавшись, скончался. Ни на секунду не сомневаясь в собственном профессионализме, врач быстренько закончил осмотр и резвенько поднялся с табурета.
После выхода из больницы жизнь Геннадия вошла в привычную колею с той лишь разницей, что он навсегда потерял способность управлять сновидениями. День и ночь незаметно сменяли друга, сливаясь в бесконечную серую полосу под названием будни. Геннадий чувствовал себя, как забытое всеми на лесоповале бревно, которое одиноко лежало на боку и медленно рассыпалось в труху. Он даже не смел предполагать, что у судьбы оставались на него все еще какие-то планы.
Спустя год Геннадий ехал на работу, привычно трясясь в страдающем Паркинсоном трамвайчике. Напротив сидел пожилой интеллигент с газетой в руках. Внимание Геннадия привлекла статья в рубрике «Светские новости». Он несколько раз перечитал сухие строчки, после чего вцепился в газету и молча потянул ee к себе. Старичок решил, что имеет дело с новым видом грабителей, отбирающих у невинных граждан печатные издания. И если раньше ему приходилось уступать дорогу накачанному хулигану, то теперь —начитанному библиофилу. Геннадий с вожделением посмотрел на хозяина экспропрированной газеты, из-за чего тот разнервничался и вышел на три остановки раньше, чем планировал. Сама же газетная статья не представляла собой ни малейшей литературной ценности. Она гласила: