Держа в уме услышанное от товарища в подземелье, Скоморох совсем не удивился, когда Трифон отказался сопровождать его к Бресалу.
– Тут я тебе не помощник, – заявил сумконоша. – Никифор по делам или от большого ума водится с самыми разными людьми, но это вовсе не значит, что его приятели также и мои. А вот рукопись прихвати, если пойдёшь. Как раз список сделали.
Одному идти было боязно, но Дед тоже не проявил охоты.
– Ты не знаешь и десятой части того, что о нём болтают. Страшный человек. Нет такого дела, которое заставило бы меня обратиться к нему за поддержкой.
– Возможно, – согласился Скоморох. – Но у меня такое дело есть.
– Брось, – махнул Дед рукой. – Куда проще и спокойнее нанять шайку латинян и прикончить твоего недруга в переулке.
– Он не ходит один, а его монахи расшвыряют любую шайку. По крайней мере, дадут ему возможность удрать. И потом, мне не на что нанять разбойников.
– Не знаю, решай сам, – проворчал Дед. – Но если собираешься пойти к астрологу, на меня не рассчитывай.
Без труда разыскав дом с розовыми глыбами в основании, он постучался. За дверью раздались шаги, но открылось лишь смотровое оконце, укреплённое толстой решёткой.
Хозяин долго рассматривал посетителя через прутья. Потом спросил:
– Чего надо, прохожий?
– Письмо у меня, – ответил Скоморох.
– Так давай его сюда, – между прутьев пролезла холёная рука с богатым перстнем на тонком пальце.
– Дам, когда дверь откроешь, – сказал новгородец.
– Ишь ты! – в голосе хозяина проклюнулось любопытство.
Клацнула задвижка. Дверь приоткрылась. Человек с длинными чёрными волосами смотрел на гостя с прищуром.
– Северянин, – не то спросил, не то утвердился он в прежнем мнении, впуская гостя в прихожую.
Вместо ответа Скоморох протянул записку Григоры. Бресал распечатал, быстро прочитал и ухмыльнулся.
– Ты очень смел, коли явился сюда, зная, что говорят обо мне в Городе, – он запер дверь. – Или, быть может, очень глуп?
– Глуп тулуп, что овцой не остался, – буркнул Скоморох. – Ты не подумал, что у меня просто не нашлось иного выхода?
– Проходи, северянин, – кивнул хозяин.
В жилище астролога оказалось темно и пыльно, точно как в прежнем логове Скомороха. Окна были плотно заставлены, а несколько свечей не могли разогнать мрак. Посреди комнаты стоял большой стол, заваленный всяким хламом. На одной из стен висел гобелен, изображающий то ли царскую охоту, то ли семейную резню, то ли библейское действо. Понять, что именно, мешала темнота и обширные потёртости.
Возле холодного очага стояло единственное кресло. Видимо хозяин давно не принимал гостей и не нуждался в дополнительных местах.
Он усадил гостя на старую бочку, которую использовал как столик для чтения. Налив вина, спросил:
– Не ошибусь, если предположу, что Никифор Желчеречивый до сих пор мается в узилище?
– Его держат в монастыре на воде и хлебе, – подтвердил Скоморох. – Новый патриарх не спешит выпускать пленника.
Вспомнив о просьбе Никифора, он достал из-за пазухи рукопись, и протянул колдуну.
– Его острого слова боятся даже императоры, – кивнул астролог, перебирая страницы, но не читая их. – Они не понимают, что тем самым попадут в историю не в лучшем виде.
– Редкого властителя заботит история, – возразил Скоморох.
Астролог не стал развивать мысль. Отложил рукопись и произнёс:
– Мой кислоустый друг написал про русского священника. Какой помощи ожидаешь ты от меня?
– Я бы хотел видеть его мёртвым, – сознался Скоморох.
– Мои чары не убивают, – заявил колдун. – Для того обычное оружие придумали, чтобы убивать. Куда изящнее наложить на врага проклятие, с которым ему придётся мириться всю жизнь.
– Этот человек справится с любым проклятием. Его можно только уничтожить, в противном случае он только разъярится, и станет ещё опасней.
– Посмотрим, – деловито бросил хозяин.
Придвинув поближе подсвечник, он взял со стола толстенную книгу, и принялся неспешно её листать. Скоморох подумал, что в книге содержаться заклинания, и Бресал выбирает что-нибудь подходящее случаю, но тот вдруг начал зачитывать длинный стих или, возможно, какое-то сказание.
Язык был новгородцу неизвестен, а потому всё услышанное осталось без оценки. Зато оценке подвергся сам чтец. Скоморох впервые усомнился в здравости его рассудка.
Бресал не смутился отсутствием понимания. Дочитал до конца.
– Пожалуй я помогу тебе, – произнёс он, возвращая книгу на место. – Но бесплатно я ничего не делаю.
Скоморох вздрогнул.
– Денег у меня нет, – сказал он, прекрасно понимая, что речь зашла вовсе не о них.
– Деньги мне и не нужны, – подтвердил колдун его опасения.
Наблюдая, как северянин бледнеет под тяжёлым взглядом, Бресал, наконец, улыбнулся.
– Я тут от скуки с ума схожу. Без хорошей беседы язык сохнет. Люди избегают моего дома, как чумного, а единственный приятель сидит в узилище и царапает на бумаге всякую чушь, которую называет историей. Да что там говорить о мудрых разговорах, мне не с кем даже в фидхелл сыграть. Я бы мог, конечно, одеться простым горожанином и завалится в какой-нибудь притон. Но, скажи, кто в этом чёртовом городе умеет играть в фидхелл?
Бресал, волнуясь, пригладил волосы.
– Моё условие таково: выиграешь у меня хотя бы один кон, и будем в расчёте. Тотчас отправимся изводить твоего попа.
– Фидхелл? – переспросил Скоморох.
– Знание Дерева, – перевёл Бресал. – Не пугайся названия, эта игра не сложнее шахмат. Ну, так как?
Новгородец кивнул. Он ожидал более серьёзной платы.
Колдун сразу же оживился, видимо, действительно изнывал от безделья и одиночества. Пересадив скомороха в кресло, развёл в очаге огонь. Некоторое время подержал над пламенем руки. Он не замёрз, просто растягивал удовольствие предвкушения. Затем, вытащив из какого-то угла широкую доску, колдун положил её на бочку. Сам устроился на стопке толстых книг.
– Давно не играл, – он рукавом смахнул с доски пыль.
Под пылью скрывались непонятные знаки, рисунки зверей и чудовищ, а сама доска оказалась расчерченной на множество лоскутков, оттенённых разными породами дерева.
Бресал достал резную коробочку, в которой лежали фигурки, и впрямь похожие на шахматные.
– Правила просты, – принялся объяснять хозяин. – Вот здесь, в серёдке, расположены пять королевств. Одно верховное и четыре подчинённых ему. Их нужно защитить от варваров, которые наступают с разных краёв доски. Цель варваров захватить верховное королевство, даже если какие-то из остальных и уцелеют.
Колдун показал на доске границы земель и добавил:
– Говоря по правде, играть за королей чуть легче. Они сами придумали игру, а потому невольно усилили свою сторону. Но тебе будет непросто победить, даже если я буду играть за варваров.
Часть ТретьяИдущий по следу
Глава XIX. Навязанный долг
Городец Мещёрский. Май 6862 года
Разбросало лихолетье лесные народы. Хоронились от войны, от веры чужой, друг от друга бывало, спасались. Зацепились семьями и сёлами на реках, речушках, ручьях, словно рваные лоскуты одежды на острых сучьях при спешном бегстве. Затаились возле озёр и болот лесных, надеясь в недоступной врагу глуши сохранить собственные обычаи, веру в своих богов. Кто здесь, кто там укрылись. Заросли дороги, забылись прежние тропы. Долго теперь вести идут от дома к дому.
Колдун Юзур пять дней добирался с верховьев Ветлуги до Керженца. Старый уже он был, но сам отправился. Слишком важной весть оказалась, чтобы доверять молодому помощнику. Собрат его именем Юкки понёс весточку дальше до речки Узолы. Где-то под Городцом пересекло послание Волгу, затем Оку. Из Мещёрской Поросли в Муром правым берегом шло, там вновь Оку пересекло. Дальше в Елатьму, затем в Мещёрск. Из уст в уста передавали весточку, пока не добралась она до Сокола. Ему предназначалась.
Всего два слова весть содержала.
– Вараш умер, – сообщила старуха, что добралась до чародейской слободки к исходу дня.
Сокол побледнев осел на лавку. Словно подрубили его. Словно в спину стрелу с отравой послали. Неожиданно, исподтишка, когда меньше всего ожидаешь подвоха. Вдохнул чародей полной грудью, а выдох на полпути застрял.
Пёс чихнул. Подбежав к хозяину, уткнулся мокрым носом в колени. Не понимал зверь лохматый, что за напасть случилась, но почувствовал – не простая беда пришла. Редкая угроза так хозяина смутить может.
Старуха осталась стоять у порога. Потом бочком-бочком вышла за дверь и исчезла в подступающих сумерках. Сокол даже внимания не обратил. Никогда прежде он гостей без разговора и угощения не отпускал. Иной раз и врагов за стол усаживал. А теперь не вспомнил о той, что послание жуткое доставила. Словно бурей прочие мысли из головы вымело.
Всего-то два слова весть содержала, но размеренный ход жизни сломала, всё наизнанку вывернула.
Умер Вараш, старейший из чародеев. Кугурак союза лесных народов.
Вот она, прежняя тревога, чем обернулась. Сокол уж и забыл о старике, что, сидя в болотах северных, пережил и Скворца, и Дятла, и Соловья, и многих других достойных людей. И ведь мог Сокол предвидеть такой оборот, ведь все чародеи смертны, но гнал из головы подобные мысли, а потому не готов оказался принять новость. Не ожидал он от судьбы такого удара. Не сразу в себя пришёл.
Всю ночь просидел Сокол недвижно. Прикрыв глаза, прислушивался к собственному нутру. Не отзовётся ли сила, не подскажет ли выход? А может, напротив, уже просочились в него капельки чуждой воли, что подобно змеиному яду, растекаются по кровеносным жилам, превращая здоровое тело в вонючую гниль. В отличие от змеиной, эту отраву заговором или травами не остановишь.
Пёс рядом пристроился. Уши развернул, глаза распахнул, замер. Пока хозяин в себя углубился, на него, пса, все заботы легли по охране. Так и молчали они валунами недвижными до самого восхода. Но и утренний свет не принёс прозрения. Не находилось выхода. Не предусмотрена спасительная лазейка в обычаях предков.
Весть молнией примчалась, а следом громовым раскатом подоспели слухи. Всё о том же, о смерти Вараша. Когда верховный жрец умирает, или правитель, или воевода, тогда народ собирается, чтобы нового начальника избрать. Но Кугурак совсем иное дело. С обычной мерой к нему не подступишься. Он уже частью к богам относится, а некоторые из племён и вовсе считают его верховным богом. Великий Юмо – этот от дел давно отстранился, сразу после создания мира, а Кугурак как раз за всем на земле и присматривать поставлен. Тут людям простым само собой выбирать бессмысленно. Поэтому давно повелось, кто среди живых старший, тому и брать на себя заботу.
А старшим среди живых сейчас Сокол был. Ему на место умершего заступить предстояло.
У Мены накануне грудь тревогой сдавило, а после уж и слухи дошли, подтверждая предчувствие. Не из лесных людей ведунья родом – славянской крови и веры древней. Не ей бы в чужих обычаях сомневаться. Но товарища верного дело касалось, а быть может, и не просто товарища, потому не могла она в стороне стоять. Знала Мена – Сокол ценил свободу больше всего на свете. Потому любое обязательство, любой долг, особенно навязанные извне, были для него сродни трясине гибельной. Не выносил чародей принуждения. Ни в каком виде не выносил.
Не стала девушка размышлять, нуждается ли товарищ в её поддержке, и в силах ли вообще она помочь. Наскоро собралась, выпросила у князя Александра лошадь и помчалась в Мещёрск.
Скорбная дорога долгой не бывает.
Сокол сидел за столом мрачнее грозовой тучи, поедая без вкуса остывшую кашу. Напротив него устроился Вармалей, а чуть в стороне Не-с-Той-Ноги. Соседи говорили, а чародей молчал.
Все трое поприветствовали Мену едва заметными кивками и тут же к разговору вернулись. Девушка присела на краешек лавки. Обняв лохматого пса, стала слушать.
– Смирись, Сокол, – убеждала Кавана. – Не тобой обычай придуман, не тебе и отменять его. Пойдёшь поперёк – только хуже всем сделаешь. Да и не вижу я пути обходного.
– Подумай лучше, как на пользу твоё положение обернуть, – добавил Вармалей. – Врагов-то у нас не убавилось. Того и гляди, вновь пожалуют. Тут бы твоё верховенство и пригодилось.
– Какая к бесам польза? – не выдержал Сокол. – Что, Вараш, пока Кугураком был, хоть раз вмешался? Может, рати иноземные в леса не пустил, может, Угарман отстоял? Как бы не так! Когда его собственная семья гибла, он и тогда из болот носа не высунул.
– Вараш злодеем был, – возразил Вармалей. – Оттого и не вмешивался. Он от чужих страданий удовольствие получал.
– Сказки-то детские мне не повторяй, – Сокол раздражённо отодвинул миску с недоеденной кашей. – Привыкли всё злом объяснять. Больно удобно! Вараш, он таким слыл вовсе не потому, что нутро у него чёрное, а потому что власти на нём повисло немерено. Вот в чём всё его зло.
Чародей махнул рукой.
– Когда тебе предписано судьбы вершить, тут о добре забываешь, – он вздохнул. – Власть! Нет более скверной отравы для человека. Она туманит разум даже праведникам…
– Постой, но ты-то ещё в своём рассудке, – вновь возразил Вармалей. – Может, на тебя и спуд этот не так подействует. Примешь посох рябиновый, а там посмотрим…
– Ты что не понимаешь? Да от того Сокола, какого ты сейчас знаешь, мало что останется. Будет ли мне дело до нынешних бед? А если будет, уверен ли ты, что я останусь на этой стороне?
– Не хорони себя раньше времени, – продолжал упорствовать Вармалей.
– Да вы уже теперь на меня, как на мертвеца смотрите. Не желаю я таких почестей. Нечего мне среди богов делать.
Соседи разошлись ни с чем. Сокол остался сидеть за столом. Мена, не желая его тревожить, занялась готовкой.
– У тебя останусь пока, – сказала она. – Ты на этой каше горелой ноги протянешь ещё раньше, чем какая-то там власть тебя сгубит.
Сокол успокоился не скоро. То ходил из угла в угол, то возвращался на лавку и лежал, уставив взгляд в потолок.
Мена не расспрашивала товарища, ждала, когда тот сам созреет до объяснений. И дождалась. Сокол начал говорить, пусть и не обращаясь к ней поначалу, а как бы думая вслух.
– В наших обычаях много такого, что мне не по нраву. Боги, как они видимо полагают, вложили в людские обычаи великий смысл. Но они позабыли спросить самих людей. Старейшая в роду женщина вынуждена воплощать в себе смерть. Она приходит к тем, кто устал жить, кого изводит боль и болезни, и уводит их в лес, в священную рощу… Там среди теней предков она прерывает нить жизни. Душит ли, режет ли ножом, я не знаю. Вряд ли хоть кому-то из старух это доставляет радость, но таков обычай. Видишь ли, богам неохота заниматься такой ерундой. А каково человеку выполнять их работу? Они не подумали?
До сих пор глядящий куда-то сквозь крышу, Сокол повернулся к Мене.
– Человека не спрашивают. Помнишь, когда умирал Вихрь, он стремился передать силу через змеевик. Таков ваш обычай. Наследник сам выбирает судьбу. В конце концов, никто его не заставляет брать вещь из рук колдуна.
У нас всё иначе. Сила покойника остаётся в его жилище и первый, кто войдёт туда, будет обязан принять наследство. Хочет того или нет. Причём неважно, является ли он соплеменником умершего, или человеком сторонним. Я знавал даже одного монаха, что заночевал в таком проклятом доме. То-то беднягу корчило, когда он осознал неизбежное.
Нечто подобное и с Кугураком. Обычай не предусматривает отказа или сомнений. Иди и сделай! Словно я какой-нибудь холоп подневольный.
– И как это всё происходит? – спросила Мена, задвинув в печь горшок. – Ты должен пройти какой-то обряд, испытание?
– Да я и сам не знаю. Но никаких обрядов вроде бы не предусмотрено. По крайней мере, простые люди и даже жрецы в этом не участвуют.
– Ага, стало быть, ждёшь весточку от богов?
– Вроде того, – неопределённо промычал Сокол.
Он выговорился и больше не хотел продолжать разговор. Почувствовав это, Мена умолкла. Будет ещё время всё выяснить.
Сколько помнил себя Сокол, с высшими силами он всегда на ножах был. Не признавал за ними права судьбы людские вершить. Им, небожителям, людская возня никогда не была понятной, тем более близкой. А раз так, то лучше с богами порознь жить. И не напоминать лишний раз о себе.
Конечно, могут и раздавить, не заметив, но тут от случая многое зависит. А когда вспомнят, так ещё хуже будет. Заровняют с досады целый мир, как рисунок неудачный на песке. И новый чертить возьмутся.
Сперва владык небесных Сокол и заподозрил в пакости. Случалось им ссориться, даже драться. И вот надо же, какую кару ему придумали. Самого в ненавистную шкуру затолкать. Изощрённая месть.
Часто бывает: когда беда наваливается, многие первым делом виноватого начинают искать, и лишь потом думать, как выбираться из западни.
Так и с чародеем произошло. С неделю он ходил (а больше лежал) сам не свой. Пёс, чуя хозяйское настроение, только что по ночам не скулил. Но дни шли, а никакого знака от богов, никакого вестника из мира духов не объявлялось, и чародей понемногу стал успокаиваться. А как только пришёл в себя, так и мысли вдруг заработали – а нельзя ли как-то судьбу обмануть, выкрутиться из ловушки обычая?
Мена всё больше молчала. За домом присматривала, еду готовила, и лишь увидев на лице Сокола прояснение, спросила:
– А что случится, если ты вообще ничего делать не будешь?
– Это я и собираюсь выяснить, – улыбнулся Сокол.
Но как-то натянуто улыбнулся. Выяснять-то на собственной шкуре предстояло. Всё слишком уж просто. А где просто, там куда труднее лазейку найти.
– И много времени осталось?
– Кто его знает. Может день, может год. У богов время иначе течёт.
Он вздохнул, а Мена решила мысль подтолкнуть.
– Если всё дело в старшинстве, то нельзя ли обойти как-то твой возраст?
– Думал уже об этом, – Сокол отмахнулся. – Никак от лишних лет не избавиться. Ладно, будь что будет. Пока к прежним делам вернусь. Вон Борису обещал на свадьбу подъехать, да на съезд княжеский. Собираться пора… а там посмотрим.