– Рыба не поверит! – заверил Косой. – Нежить, колдовство, этот родник на костях… «прогуляетесь с колдуном». Хорошее же развлечение вышло.
От пережитого страха, он стал на редкость болтлив. Крот перепугался куда больше товарища. Пока они выбирались из бесконечных топей, он не проронил ни слова.
На второй день Алексий вывел отряд из болот и повернул к Оке.
– Мы ещё встретимся, чародей, – ухмыльнулся священник, злорадно глянув за спину. – Сцепились наши дорожки, ни одной ведьме не расцепить.
Ветлужские небеса запоздало обрушили в спину чужакам густой снег и холодный северный ветер.
На Константинополь наползала зима, но холодно не было. Северный ветер доносил лишь слабые отголоски далёких свирепых морозов. Зато море в эту пору бушевало с особой яростью. Редко кто из торговцев отваживался пускаться водным путём в ноябре. Это строго-настрого запрещалось морским уложением. Правда, нынче надзор за указами и законами в империи совсем не тот, что прежде.
Удручённые северяне поднимались на ладью под сочувственными взглядами копейщиков. Ондроп чуть не плакал. Остальные вздыхали, и даже вурды притихли. Предприятие рухнуло. Деньги потеряны. Все они стали нищими.
Рыжий и тут удивил товарищей. Ещё вчера предводитель готов был перегрызть весло от досады, а сегодня, вопреки всеобщему настроению, улыбался. Он только что переговорил с Драганом, а когда получил от серба загадочный свёрток, его улыбка стала просто пугающей.
– Свихнулся Ромка, как пить дать, – поговаривали вурды, рассаживаясь за вёсла. – Ещё бы, такая потеря… Всегда он другим носы утирал, а тут самого раздели как липку.
Ладья, отвалив от берега, направилась прочь из залива. Драган долго смотрел ей вслед. Никто из мещёрцев не оглянулся, не махнул рукой. Северяне покидали город как разбитое войско – печально, молчаливо, спеша скорее убраться от позора и неприятных воспоминаний. Копейщики давно разошлись, а серб продолжал стоять на причале и смотрел до тех пор, пока мог различать людей. Но вот корабль скрылся за изгибом стены, и Драган вернулся к воротам.
Там его ждал жеребец. Осёдланный, с набитыми сумками, он готов был отправиться в путь хоть сейчас, но серб замешкался, будто проверяя упряжь, и вспоминая, всё ли захватил. Ему отчего-то не хватало решимости.
Сзади неслышно подошёл портовый начальник.
– Ты это куда же собрался? – спросил он.
Вопрос послужил толчком к действию.
– Прощай, Златопузый, – сказал Драган, залезая в седло. – При новом императоре места мне не найдётся.
– Брось! – отмахнулся грек. – Какое ему дело до мелочи вроде нас?
– Домой съезжу, – сказал серб. – Тоска у меня открылась по краю родному. Может, и вернусь ещё, не знаю. Но только на службу не пойду больше. Больно видеть, как все кому не лень разоряют святой город… а я ничего не могу сделать. Надоело всё это…
На шум спустился десятник. Поняв, куда собрался товарищ, он встал рядом с Златопузым, но не сказал сербу ни слова.
– Збогом! – крикнул им Драган и легонько хлопнул жеребца.
Спустя четверть часа он пустил животное шагом по пустынной загородной дороге. Путь предстоял не близкий, и было время подумать. Драган не прощался с Константинополем. Он знал, что когда-нибудь вернётся сюда. Ему предстоит ещё многое сделать.
Комнату наполнял сумрак. Окна были занавешены плотной тканью, а светильник заставлен со всех сторон чашами и кувшинами так что больше добавлял теней чем давал света.
Петра, обложенная подушечками, сидела, поджав ноги на ложе.
Скоморох стоял посреди комнаты.
– Дурак ты, Ветерок, – говорила Петра. – Ох, какой же ты дурень.
– Я хотел как лучше, – оправдывался новгородец. – Хотел вернуть тебе способность любить.
– О да! Ты вернул мне способность любить. Вместе с тем ты вернул мне старость и болезни. Вернул морщины, седые пряди… Чёрт возьми, ты не мог хоть чуть-чуть подумать прежде чем убивать моего бывшего мужа!
Она отпила вина.
– Любить! На что мне любовь, если я становлюсь развалиной? Я полюблю, а кто полюбит меня? Ты попросту сменил одно проклятие другим. Впрочем, твоё не продлится так долго.
Он мял в руках шапку.
– Уходи, – сказала она.
Скоморох ушёл.
Овды и Заруба распрощались с друзьями на краю болот. Тарко попросился с ними. Он спешил в Мещёрск на выручку Вияне, которая, вполне возможно, совсем не нуждалась в его защите. Свистнув верных коней, они исчезли в лесах.
Вараш откланялся и взял путь на Ветлугу. Старик пообещал Соколу погодить с уходом на покой.
Они остались вдвоём и неспешно брели уже знакомой былинной тропой, запахнув поплотнее плащи. Северный ветер не желал униматься.
– Ты не находишь, что в большинстве одержанных тобою побед по сути твоей заслуги-то и нет? – спросила неожиданно Мена. – Мстителя мы не смогли одолеть, как ни пытались, пока вдруг не появился Блукач и не решил дело одним только словом. И здесь все наши потуги оказались напрасны. Главным-то образом Вараш подсуетился, да некая сила, что сняла со священника проклятие. А ты вроде и не при чём.
– Ну, самого-то Вараша мне удалось пробудить, – буркнул Сокол. – Говоря на чистоту, этого я и желал больше всего.
– Я что хочу сказать, – с нарочитой задумчивостью произнесла Мена. – Ты никакой не герой. Не сокрушитель твердынь, не богоборец, не заступник народный. Вообще не воин, если уж честно.
– Э-э… – Сокол смутился, не зная, что тут можно сказать.
– Это ничего, – улыбнулась Мена. – Таким ты мне нравишься больше.
Почерневшие от мокрого снега, перед ними уже появились стены Городца.
Ростовщик боялся всего на свете. Такая уж у него доля. Подвалы были заполнены серебром по самую крышу, и хозяину чудилось, что каждый разбойник в Суроже давно пронюхал о сокровищах и вынашивает замыслы как бы ловчее наложить на них лапу. Ни крепкий каменный дом, ни дюжина здоровых наёмников, ни уж тем более городская стража, способная только перебираться от трактира к трактиру, вымогая с хозяев дармовую выпивку, не прибавляли ростовщику спокойствия.
Московские чернецы, загружая подвалы серебром, обещали снять голову в случае утраты, но не позаботились приставить дополнительную охрану.
Поэтому прибытие монахов из Константинополя ростовщик воспринял с нескрываемым облегчением. Угостил как царей.
– Половину только возьмёте? А может всё сразу? Мочи нет сидеть на чужих богатствах…
– Это тебе испытание, – заметил один из гостей. – За промысел твой нечистый расплата.
Другой пояснил:
– Нельзя брать всё. Погода дрянная. Запросто потонуть можем. А совсем без серебра нашим нельзя.
Корабль отошёл от берега и повернул на восток.
Ондроп с Тароном лихорадочно перебирали драгоценности, подсчитывая, хватит ли их хотя бы на возмещение расходов. Вот ведь отправились на доброе дело, а закончили пошлым воровством. Нет честному купцу дороги.
– Последний раз я всех выручаю, – Рыжий стянул с себя рясу. – Больше никаких пряностей, никаких походов. Хватит! Лучше глину буду месить.
Вурды ухмылялись. Они не верили приятелю ни на грош.
Ухмылялся в Константинополе и Янис. Он многое бы отдал, чтобы увидеть лицо Алексия, когда тот вернётся в Москву и узнает о поставлении Романа митрополитом на Малую Русь. Вдобавок священнику доложат и о пропаже серебра, отправленного в Галату. Уж они-то с Драганом постарались помочь тому мещёрскому парню выведать кое-какие подробности.
Ничего, священник ещё примчится в Царьград. Они ещё свидятся. Ещё схлестнутся.
Три брата стояли у родительского гроба.
В храме было холодно. За его стенами бесновался северный ветер. Братья молчали. Тишину нарушал редкий стук молоточков. Монахи долбили камень, выводя надгробную надпись. Вырубленные слова на века сохранят память о Константине, но не смогут передать отчаяние его сыновей, его подданных и многих людей на Руси, что видели в князе надежду. Союз лишился души. Кто бы ни возглавил его теперь, он не станет полноценной заменой.
Со смертью великого князя повернула к закату эпоха.
Эпоха сопротивления, эпоха свободы.
###