Кухара навряд ли можно было причислить к чистым, непорочным юношам, но коль скоро дело шло о женитьбе, он мог с уверенностью сказать, что в жизни его не было ни одной женщины, расставание с которой принесло бы ему грусть или сожаление.
И вовсе не потому, что у Кухара было врожденное отвращение к женщинам или он их опасался. Скорее, ему еще не довелось повстречаться в своей жизни с той, которая пришлась бы ему по сердцу.
А поскольку в положенный срок он не женился, не исключено, что со временем в его характере появились некие черты, заставлявшие самих женщин его сторониться. Может быть, именно поэтому он все больше замыкался в себе и решил посвятить себя исключительно научной работе.
Наверно, по этой же причине для приятелей, знавших особенности характера Кухара, женитьба его и оказалась полной неожиданностью.
Сам Кухара не так уж страдал от своего одиночества, но если прежде ему с женщинами не везло, то теперь, повстречав Харуко, он наконец вытянул поистине счастливый билет. Тем не менее просьба Харуко застигла его врасплох, и тогда он решил заново оглянуться на свое прошлое.
Он с гордостью и удовлетворением подумал о том, что ему, собственно, не в чем признаваться Харуко. Почему же в таком случае он не сумел откровенно сказать ей об этом? Значит, ему не хватает искренности, укорял он себя.
Может быть, он вел неправильный образ жизни? В таком случае, пожалуй, естественно, что Харуко ему не поверила, решил он и улыбнулся этой своей мысли.
Ну что же! Раз Харуко поставила условием, чтобы он признался первым в своих прошлых прегрешениях, Кухара решил придумать для нее по возможности правдоподобную любовную историю.
Он погрузился в разнообразные чувственные фантазии, вызывая в памяти образы всех знакомых ему женщин — от подруг юности до медицинских сестер и больных, лежавших на обследовании в клинике, — и все для того, чтобы придумать для Харуко любовную историю.
То было глупое и бессмысленное развлечение. Когда он ставил рядом с этими женщинами свою невесту Харуко, их образы казались ему бесцветными, безжизненными.
В конце концов Кухара так ничего и не удалось придумать, чтобы вызвать Харуко на откровенность.
А ее рассказ — она все же поведала его Кухара — о юноше, который покончил жизнь самоубийством, оказался донельзя обыденным, даже банальным.
Этот юноша был двоюродным братом Харуко — старше ее на два года. Жили они по соседству и вместе росли. Потом его отца отправили из Токио в провинцию, и они стали переписываться. Во время летних и зимних каникул юноша и Харуко ездили вместе к морю купаться и на лыжные прогулки в горы. Они были счастливы тем, что находились вместе. Когда юноша перешел в старший класс средней школы, его письма все заметнее обретали характер чувствительных любовных посланий. Затем он поступил в колледж, переехал в Токио и поселился в доме родителей Харуко. Они встречались с Харуко каждый день. Вскоре он признался ей в любви и предложил руку и сердце. Харуко сразу же отказала ему, сославшись на двоюродное родство. В ту зиму он один отправился на лыжах в горы и во время метели свалился в пропасть. Его удалось спасти, но он повредил грудную клетку и был помещен в больницу. Вскоре юноша покончил жизнь самоубийством, оставив Харуко длинное предсмертное письмо. Выдержки из этого письма были в свое время даже опубликованы в газете. Если бы он умер в больнице, это не вызвало бы осложнений, но он бросился со скалы в море, и больничное начальство, желая в какой-то мере снять с себя ответственность, ознакомило корреспондента газеты с его предсмертным письмом. Так утвердилась версия, будто юноша покончил с собой из-за неразделенной любви.
— Сколько же, Харуко, вам тогда было лет? — затрудняясь найти подходящие слова, спросил Кухара, выслушав ее рассказ.
История была настолько обыкновенной, что он сперва даже не поверил. О похожих случаях ему приходилось не раз читать в газетах.
Но всякая любовная история может показаться более или менее банальной, когда о ней рассказывают другие.
Скорее всего, именно распаленному воображению Кухара представлялось, что только необыкновенные, трагические обстоятельства должны были послужить причиной упорного отказа Харуко от замужества.
Чтобы разбить девичье сердце, бывает достаточно и нескольких строк.
В отличие от мгновенно вспыхивающей, всепожирающей любви, отношения между Харуко и двоюродным братом складывались в ее душе из чудесных воспоминаний — и это длилось многие годы.
— Харуко, вы любили этого человека? — спросил Кухара.
Харуко утвердительно кивнула.
— Теперь мне кажется, что любила… Но мы тогда были сущие дети.
— Несчастье, случившееся с вашим двоюродным братом, наверно, сказалось и на отношениях между его и вашими родителями?
— Дядюшка и тетушка не такие люди, чтобы в чем-то винить меня.
— Поэтому в вас тем сильнее заговорило чувство долга?
— Долга?.. Может быть, и так…
Но это было далеко не все, в чем могла признаться Харуко.
Харуко исполнилось девятнадцать, когда ее двоюродный брат наложил на себя руки, а через два года к ней пришли свататься. Харуко дала согласие, но когда все уже было решено, родители жениха узнали о самоубийстве, и свадьба расстроилась.
Для Харуко это было ударом — еще более сильным, чем смерть двоюродного брата: она, наверно, искренне полюбила своего жениха Катакири.
Именно тогда Харуко решила, что ей не суждено выйти замуж.
Скорее всего Катакири, а не двоюродный брат был ее первой любовью, и именно любовь к Катакири потом слилась в ее воспоминаниях с образом погибшего брата.
Харуко стала опасаться, что следующее сватовство тоже окончится ничем. Правда, одно время она не теряла надежды на брак с Катакири: вскоре после официального отказа, последовавшего от его семейства, они тайно встретились — один-единственный раз! — и Катакири обещал, что добьется согласия родителей.
Харуко не собиралась скрывать от Кухара историю с Катакири, и если бы тот намекнул, что хотел бы узнать еще кое-что о ее прошлом, она, наверно, призналась бы ему.
Но, судя по выражению лица Кухара, его любопытство было удовлетворено рассказом о двоюродном брате, а остальное его не интересовало, поэтому о Катакири она предпочла не рассказывать.
Да ей было бы и труднее и горше говорить о Катакири: в ту пору, когда Кухара посватался к Харуко, тот давно уже был женат, и Харуко знала об этом и чувствовала себя уязвленной.
Кухара и Харуко поженились. На вторую ночь их свадебного путешествия, когда они остановились в гостинице, Харуко приснился погибший двоюродный брат.
Был ли то его деревенский дом или дом ее родителей — Харуко толком не поняла. Она вошла в комнату, где за столом спиной к ней сидел двоюродный брат. Он неожиданно обернулся. Харуко замерла. И в тот же миг обратила внимание, что она почти раздетая… Она проснулась от собственного крика.
Ее лицо пылало от невыразимого стыда.
Сотрясаясь от охватившего ее озноба, Харуко ухватилась за рукав спального кимоно Кухара.
Мысль о том, что она видела во сне умершего двоюродного брата, привела ее в ужас.
— Прости меня… — прошептала она и, дрожа всем телом, прильнула к мужу.
В ту ночь Харуко думала о том, что, выйдя замуж, она все же предала умершего брата. И еще ей показалось, что сон был крайне неприличным.
Но образы двоюродного брата и Катакири со временем стали, если можно так выразиться, более зыбкими, чем сон, а затем и вовсе исчезли из ее памяти, а поздняя, нерастраченная любовь Харуко расцвела пышным цветом, и она щедро одаривала ею Кухара.
— На тех, кто, как мы с тобой, терпеливо ждет и наконец находит настоящего спутника жизни, нисходит счастье с небес, — говорил он, и в эти минуты Харуко уже не вспоминала о прошлом.
Харуко щедро делилась с Кухара свойственной ей добродетелью, и все говорило за то, что их семье суждено испытать огромное счастье.
Однажды Кухара без всякого умысла спросил:
— Ты не замечала, что некоторые места в предсмертном письме твоего двоюродного брата выглядят несколько странно?
— Может быть, раз вы об этом говорите, — голос Харуко звучал непринужденно.
— Так оно и есть! Дело в том, что в больнице, где он содержался, работает приятель моего друга, и я обратился к нему с просьбой выяснить обстоятельства смерти твоего двоюродного брата. Оказывается, он находился в состоянии крайнего нервного истощения с симптомами психического расстройства. Мне известен и диагноз этого заболевания. Судя по всему, его самоубийство не было связано с неразделенной любовью к тебе. Просто он потерял надежду на выздоровление — у него ведь были повреждены легкие, — да к этому еще добавилась психическая болезнь, и он не выдержал. Такой уж нестойкий оказался у него характер. И никакой твоей вины в его самоубийстве не было.
— Когда вам все это удалось выяснить?
— Давно.
— Противный, почему же вы так долго молчали? — Харуко ясными глазами поглядела на Кухара и вдруг подумала: знай я об этом раньше, может быть, и не расстроилась бы наша свадьба с Катакири.
Эта мысль так поразила Харуко, что она постаралась скрыть свое замешательство за печальной улыбкой.
— И все же не будем забывать: благодаря этому сумасшедшему мы поженились, — самодовольно сказал Кухара.
— В самом деле!
— Ты, Харуко, воистину настрадалась, и я за это еще больше уважаю тебя…
С той поры Харуко пыталась вновь приукрасить воспоминания об умершем двоюродном брате. Она теперь как бы заново видела море в летнюю пору и снежные горы зимой.
Но то, что можно было назвать ниспосланным ей свыше даром приносить счастье, кажется, пошло на убыль.
Письмо о родинке
Минувшей ночью мне приснился занятный сон о родинке.
Надеюсь, Вы сразу поняли, о какой родинке идет речь? О той самой, из-за которой Вы столько раз ругали меня. Она у меня на правом плече, точнее сказать, там, где плечо сходится с шеей.