Инквизитор ненадолго умолк, но потом продолжил снова: ему хотелось выговориться, а заодно и убедиться, что Дзаго не принес никаких вестей, более печальных, чем то, что уже беспокоило его.
— Тяжелые времена настали, дорогой Дзаго. Дож Франческо Лоредан — человек слабый, заурядный, ему не хватает знаний, а еще больше — умения принимать решения. А теперь, как назло, болезнь приковала его к постели, так что любые клеветники и предатели могут безнаказанно насмехаться над ним. Так скажи мне, неужели твои вести хуже, чем все это?
Дзаго сделал глубокий вдох, как будто для его сообщения требовалось столько воздуха, сколько могла вместить его грудь.
Наконец он открыл рот и произнес всего три слова:
— Джакомо Казанова вернулся!
Это было началом конца.
Услышав злополучное имя, Пьетро Гардзони вскочил на ноги и едва не скинул со стола чернильницу.
Он еще сильнее распустил накрахмаленный воротник, как будто тот мешал ему дышать, и расстегнул пуговицы длинного черного камзола.
Джакомо Казанова — какое бесстыдство!
Этот человек был проклятием инквизитора. Воплощение всех пороков, разрушитель женских судеб, а по некоторым слухам и поклонник оккультных знаний… А ведь по последним данным он скрывался в Вене! Гардзони хорошо помнил, как несколько лет назад Джакомо Казанова покинул Венецию: инквизитор тогда смог наконец-то вздохнуть с облегчением, потому что этот человек приносил столько же бед, как чума и нищета, вместе взятые. Все, к чему он прикасался, обращалось в слезы и смерть. Конечно, народ его обожал, женщины решались на любые безумства от любви к нему, а писатели и художники видели в нем героя и бунтаря, а значит, пример для подражания. Но Казанова был истинным проклятием для всего, что касалось порядка и дисциплины. А в таком городе, видит бог, порядок и дисциплина совершенно необходимы. Переполненная кабаками и игорными домами, театрами и борделями, салонами и тавернами, Венеция походила на пороховую бочку, что могла взорваться в любой момент. Переменчивая и непостоянная, как яцля лагуны, на которой ее когда-то возвели, она была готова, будто ветреная сладострастница, отдаться любому, кто знает, как удовлетворить ее прихоти.
Словом, от Казановы можно было ожидать чего угодно, и весть о его возвращении обрадовала инквизитора примерно как эпидемия оспы.
— Ты уверен? — с некоторым сомнением в голосе переспросил Гардзони. — Ты его видел? Это точно был он? разговор с осведомителем отобрал у него последние силы. — Да говори, черт бы тебя побрал!
Дзаго нервно кашлянул.
— Я видел его собственными глазами.
— Где?
— В трактире «До Мори». Это в районе Сан-Поло, рядом с Риальто, ваше сиятельство, наверное, слышали о нем?
— Кто же не слышал об этом логове пьяниц и бездельников! — Государственный инквизитор был вне себя от ярости.
— Он встретился там с женщиной.
— С женщиной?
— Да, но она не местная.
— Что ты имеешь в виду?
— Она австрийка, камеристка графини. Казанова пошел вместе с ней в дом ее госпожи.
— Как зовут графиню?
— Маргарет фон Штайнберг.
Гардзони было знакомо это имя, но, конечно, он не собирался делиться своими соображениями с Дзаго. Есть вещи, которые должны оставаться тайной. В любом случае он не понимал, почему Казанове потребовалось возвращаться в родной городдля встречи со знатной австрийкой. С какой целью?
— И кое-что еще, ваше сиятельство…
— Случилось еще что-то? — почти в отчаянии переспросил Гардзони.
— Да.
— Так говори.
Инквизитор вернулся за стол и уселся в резное кресло. Точнее говоря, рухнул, настолько его поразили вести, принесенные Дзаго. В глазах Гардзони, полных ужаса, постепенно проступали усталость и смиренное принятие своей участи — необходимости пережить следующие дни, которые наверняка будут полны скандалов и безумств. Ведь всякий раз, стоит проклятому Казанове завести очередную интрижку, это неизменно заканчивается рыдающими девушками, опозоренными отцами, жаждущими мести поклонниками, — словом, в Венеции воцаряется полный хаос.
— Там была драка, — продолжил Дзаго.
— Он кого-нибудь убил? — на мгновение луч надежды блеснул в душе инквизитора. Привлечь Джакомо Казанову к ответственности за убийство давно было его тайной мечтой. Однако расстроенный взгляд Дзаго говорил яснее всяких слов.
— Увы, нет, ваше сиятельство. Только зубы выбил да руки переломал. Да и к тому же те приставали к даме.
— К австрийской камеристке?
— Именно.
— Ну конечно! Чему тут удивляться! — Гардзони разразился потоком отчаянных восклицаний, стараясь удержаться от более разрушительных действий. — А кто с ним дрался?
— Кавалер Андреа Дзанон и два его приятеля.
— Они могут быть полезны?
— Не думаю.
— Ну да, понятно.
— Если только воспользоваться их жаждой мести, чтобы избавиться от Казановы, — предположил шпион.
Гардзони покачал головой.
— Нет, Дзаго, не получится. Тут надо действовать осторожно. Казанова коварен и опасен, он за версту почует ловушку. Скажи лучше, было у него при себе оружие? Ведь закон это запрещает.
— Нет, не было. Если только не считать оружием кувшин и вилку.
Инквизитор разразился хохотом. Впрочем, если бы кто и подумал, что он развеселился, то лишь на мгновение: в каркающем смехе не слышалось никакой радости, только горечь поражения и признание собственной беспомощности. Гардзони с сожалением понимал, что поневоле восхищается этим человеком, запросто пренебрегающим любыми законами и правилами. Он не мог не поражаться беспечной легкости, с которой Казанова подчинял жизнь своим желаниям, вместо того чтобы самому подстраиваться под обстоятельства. Этому наглецу все сходило с рук, благодаря его красоте и отчаянной дерзости. Да, пожалуй, в глубине души Гардзони завидовал человеку, заслужившему обожание всей Венеции в обход правил приличия и тем более буквы закона.
Но инквизитор быстро взял себя в руки. Его взгляд вновь стал решительным и властным. Он назначен на ответственный пост, его задача — поддерживать порядок в стране, а значит, он никогда не поддастся соблазнам, как это постоянно делает погрязший в пороках Казанова.
— Еще что-нибудь? — спросил Гардзони.
— Нет.
Инквизитор устало махнул рукой с изящным кружевным манжетом и глубоко вздохнул. Затем он вытащил из кармана камзола крошечный серебряный ключ и вставил в замок одного из ящиков письменного стола. Раздался щелчок, ящик открылся, и Гардзони вытащил из него бархатный мешочек, который небрежно швырнул Дзаго.
— Это тебе, — сказал инквизитор. — В нем сто цехинов.
Он выждал многозначительную паузу, чтобы подчеркнуть важность того, что собирался поручить своему верному человеку. Наконец, Гардзони продолжил:
— Ты станешь тенью этого проклятого Казановы. Выяснишь, чем он занимается, куда ходит, с какими женщинами заводит романы, где проводит дни и ночи, и обо всем этом доложишь мне, не упуская ни малейшей детали. Все понятно?
— Да.
— Все понятно? — повысив голос, переспросил инквизитор. Сейчас его глаза пылали, будто раскаленные угли.
— Да, ваше сиятельство.
— Замечательно. Можешь идти.
Дзаго направился к двери, а Гардзони снова вскочил и яростно махнул рукой, скинув со стола все, что на нем стояло: чернильницу, перья, письма, документы, сургуч, печати, разрезной нож для бумаги.
— Да будь я проклят, если на этот раз не поймаю тебя, чертов Казанова! Скоро ты будешь болтаться на виселице! — вскричал он.
У Дзаго на мгновение кровь застыла в жилах.
Глава 4Графиня
— Подождите здесь, — прошептала Гретхен, глядя на него своими огромными серыми глазами, в которых поблескивали серебристые искорки. — Графиня скоро придет.
Джакомо улыбнулся и кивнул. Девушка очень ему нравилась, а еще больше окружавший ее ореол таинственности. Прогулка додома графини доставила Казанове огромное удовольствие: последние всполохи заката освещали зеленовато-голубые воды лагуны, белые барашки плясали на волнах Гравд-канала, а приятная компания делала этот миг совершенно чудесным.
Комната, в которой его оставила Гретхен, оказалась великолепной библиотекой: на стеллажах из темного дерева тянулись длинные ряды книг в изысканных переплетах, названия которых говорили о хорошем вкусе и образованности хозяйки.
Джакомо залюбовался высокими потолками и роскошными фресками на стенах. Свет многочисленных свечей в массивных люстрах отражался в цветных витражах, украшавших большие арочные окна.
Чтобы скрасить ожидание, Казанова пробежался взглядом по корешкам книг на полках: Вольтер, Лоренс Стерн, Гомер, Александр Поуп, Карло Гольдони, Уильям Шекспир, Антон Ульрих Брауншвейг-Вольфенбюттельский… Наконец он остановился на великолепном издании «Путешествий Гулливера» Джонатана Свифта.
Джакомо взял книгу, опустился в бархатное кресло и начал неторопливо перелистывать страницы, отмечая изящный шрифт, плотную бумагу и дорогой переплет.
Он всегда любил литературу и чувствовал, что графиня, будучи обладательницей такой роскошной библиотеки, наверняка должна разделять его страсть. Эта мысль мгновенно придала привлекательности ее образу, и когда Казанова наконец увидел таинственную австрийку, ему показалось, что он уже давно с ней знаком и, более того, совершенно ею очарован.
В графине не было ни малейшей простоты и скромности, напротив, Маргарет фон Штайнберг обладала яркой и несколько своеобразной красотой. Джакомо ощутил некий загадочный магнетизм в резких, но при этом обворожительных чертах ее лица. Не вызывало сомнений, что она способна привязать к себе любого мужчину, превращая желание в одержимость, наслаждение в экстаз, а любовную игру — в состязание.
Казалось, в красоте графини таится опасность. Зеленые глаза то и дело вспыхивали таинственными искрами, длинные светлые волосы змеились по плечам мягкими локонами, пухлые губы изгибались в легкой улыбке… Все в ней было воплощением соблазна, включая крохотное несовершенство, которое только сильнее подчеркивало ее привлекательность, — маленькую родинку над верхней губой.