езачем…
Вот снова зажглись фонари и распахнулись двери подъехавшего автобуса, выплюнули на морозную улицу людей и тут же закрылись. Алексей запоздало сообразил, что это был его маршрут и теперь придется ждать следующий не меньше получаса. Что ж… Еще раз горестно вздохнув, он продолжил свой путь по заметаемой снегом дороге…
Я долго искал адрес, написанный на бумажке красивым почерком Алены. Район был новый, с совершенно непостижимой нумерацией домов и переплетением улиц. Одинаковые серые строения и такие же унылые лица прохожих. Никто не мог точно сказать, где находится нужный мне многоквартирник, все только неопределенно махали руками, причем в разные стороны. Я поминутно сверялся с листочком, бормоча под нос ругательства в адрес архитекторов, строителей, людей, тут живущих, и непосредственно в адрес неведомой Людмилы, которую уже язвительно переименовал в Милочку и успел возненавидеть. Внезапно я увидел за кустами слова и цифры, коряво написанные на ближайшем доме. Тот самый адрес! С другого угла гордо висела новенькая табличка с другими координатами – мимо нее я прошел уже раз пять.
– Словно леший водил, – нервно хихикнул я, ставя сумку на землю и разминая затекшую ладонь. – Впрочем, лешие в лесу, а кто в городе? Кто здесь путает следы?
Я посмотрел еще раз на бумажку и в очередной раз выругался. Квартира находилась на последнем этаже пятиэтажного дома. Понимание, что эту тяжесть нужно еще затащить наверх, любви к адресату не добавило. Я шел по лестнице, придумывая рифмы к именам Людмила и Милочка. Получалось на заряде злости очень неплохо. Людмила – звонила, грузила, рабсила, сносила перила… и Милочка – ухмылочка, посылочка, бутылочка… На звонок в дверь долго никто не отвечал, и я начал уже придумывать план «б»: от «оставить сумку под дверью» до «отнести ее в мусорный бак и сказать, что так и было». Тут внутри послышался шорох и раздался вопрос:
– Кто там?
– Варенье, – быстро сказал я.
– Вы ошиблись адресом. Я не знаю никого с таким именем, – растерянно пролепетал девичий голос.
– Глупо вышло, – засмеялся я. – Тут вот вам варенье привез от Алены, вашей троюродной сестры. Вам передали… родственники.
– Сейчас. Подождите. Я открою. Замок заедает. – Она завозилась с дверями, а я, радостно переминаясь с ноги на ногу, ждал, когда наконец это испытание закончится и я смогу ехать уже обратно домой.
Дверь открылась в темноту.
– Вы проходите, пожалуйста, в комнату. У меня тут лампочка сгорела, а заменить руки все не доходят. Даже, знаете, не руки – высоты не хватает. Потолок высокий, я даже со стула не достаю. Так и живу, – щебетала она.
– Ноги бы не переломать, – пробормотал я.
– Вы не разувайтесь, – раздался голос хозяйки из комнаты.
В комнате тоже царил полумрак: из-за задернутых плотно штор света было маловато.
– А тут тоже с электричеством проблемы? – ворчливо спросил я.
– Нет, тут проблем нет, – засмеялась Людмила и щелкнула выключателем.
Вспыхнул свет, и я оторопел, увидев перед собой ее… свою детскую мечту, первую любовь, хрупкую и нежную. В детстве мои вечно занятые родители считали за благо отправить меня на лето к бабушке в маленький провинциальный городок. Бабушка же не могла отказать себе в мещанской слабости – в свое удовольствие собирать фарфор. Тогда это презрительно осмеивалось, но она не обращала на это внимания, расставляя в шкафах изящные фигурки и приговаривая, что бог создал нас разными и что уж тут спорить о вкусах.
Мне строго-настрого было запрещено прикасаться к стеклянным шкафам. Но я часами мог рассматривать через витрины работы мастеров. Была среди них одна моя самая любимая. С ней я вел долгие беседы, доверяя свои маленькие тайны и придумывая истории совместных приключений, где она была принцессой, а я всегда спасал ее ото всех бед. И вот спустя столько лет она ожила! Все та же точеная хрупкая фигурка, белоснежная кожа, огромные синие глаза и струящиеся длинные черные волосы.
– Ну, отдайте же мне варенье, – дергала она ручку сумки. – Что же вы застыли?
– Тяжелая, – охрипшим голосом просипел я, – куда поставить?
– Вот хотя бы вот сюда, – она указала на стол, стоящий у окна. – У меня здоровье не очень крепкое. Простужаюсь часто, вот бабушка мне малиновое варенье и шлет.
Я чувствовал глупую свою улыбку и невозможность отвести глаза от Людмилы.
– А я ведь сладкого почти и не ем, нам, балетным, нужно фигуру беречь. У нас с этим строго, – болтала она, вынимая из сумки баночки, и, любовно разглядывая содержимое на просвет, гладила стеклянные бока. – Почему вы так на меня смотрите? – вдруг она заметила мой взгляд, смутив меня до красных ушей, но тут же сама нашла причину: – Ой, простите. Хозяйка из меня так себе… Гости нечасто заходят, и я забываю правила… Пойдем чай пить.
– Нет, что вы… спешу я… – я неловко начал отказываться.
– Отказ не принимается. Вы так долго сюда добирались, что десять минут уже ничего не решат. Я должна как-то отблагодарить вас за заботу. Не зря же вы через весь город тащили такую тяжесть. Идемте.
Она схватила меня за руку и потащила на кухню. Только бы она вот так держала меня, идя впереди, и я готов был идти куда угодно!
– Хорошо, от чая я не откажусь, но с условием…
– Каким еще условием? – помрачнела Людмила.
– Вы позволите мне заменить лампочку в коридоре. Лампочка-то есть?
– Лампочка? Какая лампочка? – растерялась девушка.
– Обычная электрическая, – я улыбался как идиот.
– Ах, лампочка… Есть, конечно. Только лестницы нет, – вздохнула она.
– Ну я-то повыше, точно дотянусь, – уверенно произнес я.
– Но сначала будем пить чай. – Она усадила меня на стул. – Вот же я какая, растерялась и мы даже не познакомились.
– Я знаю, что вас зовут Людмилой. А меня Алексеем.
– Не люблю свое имя. Зовите просто Люсей, – она протянула ладошку.
– Тогда меня тоже просто Лешей, – аккуратно сжал тонкие пальцы. Мне все время казалось, что она сделана из того самого бабушкиного фарфора и любое неаккуратное прикосновение может ее разрушить.
– И на «ты»? – улыбнулась девушка. – Присаживайся.
Я оглянулся по сторонам. Кухонька была как картинка из журнала. Никаких салфеточек и безделушек, к которым привык дома, никаких грязных тарелок в раковине и детских игрушек под столом.
Я нерешительно присел на стул, боясь шевелиться, чтобы не нарушить гармонию этой стерильности.
– Я редко готовлю, да и вообще заходить сюда не люблю, – говорила она, расставляя чашки на столе, – знаешь, как бывает: зашла на кухню и сама не заметила, как уже что-то жуешь. А мне нельзя.
– Почему нельзя?
– Я же балерина. Не то чтобы очень успешная – так, пятый лебедь у седьмого пруда, но все-таки… это вся моя жизнь…
– Да ты что? – восхитился я. – Первый раз вижу живую балерину.
Тогда я готов был восхищаться всем, что связано с ней. А тут еще и балет. Далекое и непознанное мной волшебное искусство.
– А вы приходи́те в театр. Я вам пригласительный сейчас дам, – воскликнула она и убежала в комнату. – Артисты могут иногда приглашать друзей и родных на спектакли. У меня все друзья со мной на сцене, а родные далеко. Так и пригласить некого… – продолжала она, вернувшись и протягивая бумажки. – Тут на двоих. Можете с женой, можете с другом приходить. Придете?
– Приду.
– Вот мы и договорились. Значит, увидимся еще, – улыбаясь, произнесла она.
Выпив чая, вкрутив лампочку и поправив заедающий замок в двери, я вышел на улицу и оглянулся. Прекрасный район, люди колоритные такие – ожившие офорты Гойи. Как много ожило тогда…
Глава 3
Сегодняшний день оказался слишком длинным и утомительным. Тяжело переставляя ноги, он вошел в парк. Так было идти дольше, но ветра тут почти не было. Под деревьями в свете фонарей малыши с мамами пытались лепить снеговика, и Алексей невольно засмотрелся на них. Время раньше казалось бесконечным, впоследствии скрутилось в тугую пружину, когда нет ни секунды ни на действие, ни даже на вздох. Дни мелькают как стеклышки в калейдоскопе, и как-то все быстрее и быстрее приходится менять календари.
– Смотрите! Смотрите, – раздался детский голос, – какая сосулька!
Ребенок с румяными от мороза щеками держал в варежке найденную ледышку.
– Мы такие видели на картинке, – зашумели дети, обступив счастливца.
– Вадик, а подари сосульку мне, – присела возле малыша женщина. Где же он ее уже видел?
– Конечно, бабушка.
– Иди погуляй еще немного. Нам уже домой пора.
Ребенок убежал, а бабушка, ворча что-то про ангину и простуду, отойдя немного, спрятала сосульку в сугроб.
Прекрасное, но такое короткое детство, где дни длинные-длинные, столько непознанных чудес вокруг и бесконечная уверенность в собственной неуязвимости перед опасностью. Он медленно двинулся по аллее, глядя на фонари и заснеженные деревья. В конце аллеи на холодной скамейке сидел мальчик лет пяти-шести.
– Малыш, привет. Что ты здесь делаешь один? – удивленно спросил Алексей Михайлович.
– Сижу, – откликнулся пацаненок.
– Можно я рядом присяду? – поинтересовался пожилой мужчина, прикидывая, почему ребенок сидит тут один и совершенно спокоен. – Устал я…
Мальчик кивнул.
– Так почему ты один?
– Я не один. Я с мамой.
– А где же твоя мама? – терпеливо допытывался Алексей.
– Мы стояли в очереди в магазине. Мне стало скучно, и я решил пойти на площадку. Мама сказала, что мы сейчас пойдем. И я пошел. Мама сейчас придет.
– Да ты смельчак! – восхищенно воскликнул мужчина, внутренне ужаснувшись сложившимся обстоятельствам. Бедная мать мечется сейчас небось в поисках пропавшего сына. Хорошо еще, что тот не плачет, а отвечает на вопросы. – А как же тебя зовут, герой? – решил добыть как можно больше информации Алексей.