Как-то после обеда шел дождь, но было тепло, а потому не затворили ни окон, ни дверей на крыльцо. Соня стояла у дверей: мать запретила ей выходить, вот девочка и стояла, переминаясь с ноги на ногу. От нечего делать она то протягивала руку за дверь и ловила в горсть несколько капель, то вытягивала шейку, чтобы дождь попадал ей на голову. Высунув головку, она увидела, что из желоба бежит широкая струя воды. И тут вспомнила, что у Камилы волосы вьются лучше, когда их намочат.
«А что если я намочу свои? — подумала Соня. — Может быть, и у меня станут виться?»
И Соня, несмотря на дождь, вышла и стала под желоб. Ах, как весело! Вода льется на голову, на шею, на руки, на спину! Но, кажется, довольно уже, волосы все мокрые. Соня вошла в залу и принялась вытирать мокрую голову платком и взбивать волосы, чтобы они закудрявились. Платок намок в одно мгновение. Соня побежала было в свою комнату, чтобы попросить у няни другой, как вдруг ей навстречу вышла маменька. Соня остановилась как вкопанная (вымокшие волосы стояли щетинкой) и испуганно ждала, что будет. Маменька сначала изумилась, но потом, разглядев девочку, не могла не расхохотаться.
— Прекрасная выдумка! — воскликнула она. — Если бы ты видела, какое у тебя сейчас лицо, ты бы сама над собой посмеялась. Я запретила тебе выходить, а ты, по обыкновению, не послушалась. В наказание за это извольте, сударыня, явиться к обеду в этом самом виде — с волосами щетинкой, в вымокшем платье. Пусть папа и Поль полюбуются на вас. Вот платок, оботри лицо, шею и руки.
Только госпожа де Реан окончила свою речь, как вошли Поль и господин де Реан, остановились перед бедной Соней и оба расхохотались. Девочка была в отчаянии, ей было так стыдно! Чем больше Соня краснела, чем ниже опускала голову, чем несчастнее и горемычнее строила рожицу, тем смешнее казались растрепанные волосы и мокрое платье.
— Что значит этот маскарад? Кажется, нынче не Масленица[6], — заметил господин де Реан.
— Это она, наверное, придумала, как заставить волосы виться. Ей непременно хотелось, чтобы у нее были такие же кудри, как у Камилы, а та мочит волосы, чтобы они кудрявились. Соня подумала, что стоит только намочить волосы… — предположила маменька.
— Вот до чего доводит щегольство! Хотела быть хорошенькой, а вышла смешной, — покачал головой отец.
Полю стало жаль сестру:
— Сонечка, поди скорее обсушись, причешись и переоденься. Если бы ты знала, какая ты смешная, ты бы и двух минут не осталась в этом виде.
— Нет, она так и отобедает: в этой прелестной прическе и в этом чистеньком платьице… — вмешалась госпожа де Реан.
Но Поль с жаром стал просить за Соню:
— Ах, тетя, пожалуйста, простите ее! Позвольте ей переодеться и причесаться. Бедная Соня, как мне ее жаль!
— В самом деле, милая, прости ее, и я прошу вместе с Полем, — поддержал его господин де Реан. — Другое дело, если она и в следующий раз…
— Уверяю, папенька… Поверьте, это… в последний раз! — рыдала Соня.
— Только ради отца я позволяю тебе пойти в свою комнату и переодеться, — смягчилась госпожа де Реан. — Но вот обедать с нами ты сегодня не будешь. Придешь в залу, когда мы встанем из-за стола, — распорядилась она.
— Ах, тетя, позвольте… — начал было Поль.
— Нет, Поль, не проси, как я сказала, так и будет, — решительно оборвала его госпожа де Реан и обернулась к дочери: — Можешь уйти.
Соня пошла в детскую, переоделась, причесалась и пообедала одна. Поль после обеда пошел за ней, и оба стали играть в зале.
С того дня кудри Соне разонравились, и под дождем она больше не бегала.
Глава VIЛошадиное лакомство
Соня была сластена. Маменька знала, что много есть вредно для здоровья, поэтому она запретила дочери перекусывать между трапезами, но Соня постоянно была голодна и ела все, что попадалось под руку.
Каждый день после завтрака, часа в два, госпожа де Реан ходила кормить мужниных лошадей, их было больше сотни. Соня всегда носила за ней корзинку черного хлеба и подавала матери по куску. Девочке было строго-настрого запрещено есть этот хлеб — он дурно выпечен и вреден для желудка.
После всего они заходили в конюшню, где стояли пони. У Сони была своя лошадка, которую ей подарил папенька. Это был прехорошенький черный пони, немного побольше маленького ослика. Девочке было позволено самой кормить его. Часто случалось, что Соня, прежде чем дать хлеб лошадке, сама откусывала кусочек.
Однажды ей так захотелось черного хлеба, что она зажала ломоть в ладошке, выставив из-за пальцев только самый краешек горбушки. «Пони откусит только этот маленький кусочек, — рассудила она, — а остальное я сама съем». И поднесла кулачок с лакомством к пони. Лошадка укусила хлеб, но в то же время сильно досталось и Сониным пальцам. Соня не смела вскрикнуть, от боли уронила хлеб, а довольная лошадка тотчас подхватила его и выпустила Сонины пальцы.
Из укуса сильно потекла кровь. Соня вынула платок и накрепко обернула им пальцы. Кровь остановилась, только весь платок вымок. Соня спрятала руку под передник, и мать ничего не заметила.
Когда сели за стол, кровь все еще немного сочилась. Беря ложку, стакан, хлеб, Соня запачкала кровью скатерть. Мать заметила это.
— Что с твоей рукой, Соня? — обеспокоенно спросила она. — Вокруг твоей тарелки кровяные пятна.
Соня не проронила ни слова.
— Разве ты не слышишь, о чем я тебя спрашиваю? Откуда эта кровь? — повторила мать.
— Это… это из пальца, — прошептала Соня.
— Из пальца? И давно он у тебя болит? — испугалась госпожа де Реан.
— С утра, маменька. Меня лошадка укусила.
— Странно, лошадка такая смирная. Почему она тебя укусила? — удивилась госпожа де Реан.
— Когда я ее кормила хлебом… — проговорила Соня.
— Ты, верно, не так держала кусок, как я тебя учила? Я же говорила, что надо положить хлеб на открытую ладонь, — догадалась мать.
— Я, маменька, в пальцах держала.
— Вечные глупости! Раз так, больше ты не будешь кормить лошадей. — И мать отослала Соню перевязать рану.
А девочка в это время думала, что она все равно будет носить корзинку с хлебом и сможет откусывать то от одного ломтика, то от другого.
Назавтра она снова понесла в конюшню за матерью корзинку с хлебом. Подавая ей по кусочку, девочка спрятала один ломоть в карман и съела, пока маменька не видела.
Когда подошли к последней лошади, выяснилось, что куска не хватает. Конюх уверял, что положил в корзину ровно столько кусков, сколько в конюшне лошадей. Говоря с конюхом, маменька взглянула на Соню: у той рот был набит хлебом, и она торопилась проглотить поскорей последний кусочек. Маменька догадалась, отчего не достало одного ломтя. Лошадь, ожидая своей доли, нетерпеливо ржала и стучала копытом.
— Стоило мне отвернуться, — с укоризной промолвила госпожа де Реан, — как ты утащила кусок хлеба и съела, несмотря на мое запрещение. Ступайте, сударыня, в свою комнату, с этих пор вы больше не будете ходить со мной к лошадкам. И вместо обеда я пришлю вам супу и побольше хлеба — раз он вам так уж нравится.
Понурив головку, Соня побрела в свою комнату.
— Боже мой, боже мой! — запричитала нянюшка. — О чем, барышня, опять запечалились? Опять наказали? Что опять напроказили?
— Я только кусочек черного хлеба съела, — дрожащим голосом произнесла Соня, — я его так люблю! Корзинка была полнехонька, я думала, маменька не заметит. Мне сегодня дадут только супу да хлеба! — И она разрыдалась.
Нянюшка с жалостью посмотрела на девочку и вздохнула. Она баловала Соню, находя, что барыня наказывает дочку иной раз чересчур строго, а потому всегда старалась утешить малышку и облегчить наказание. И теперь, когда слуга принес на обед для Сони суп, кусочек хлеба и стакан воды, няня приняла от него поднос, с явным неудовольствием поставила на стол, а потом отворила шкаф и достала оттуда большой кусок сыру и баночку варенья.
— Вот, покушайте сырку с хлебом, а потом вареньица, — предложила она Соне. И, видя, что Соня мешкает, добавила: — Барыня прислала вам хлеба, но не запрещала мне угостить вас чем-нибудь повкуснее.
— Но маменька спросит меня, не давали ли мне еще чего-нибудь, кроме хлеба, и тогда придется сказать… — с сомнением заговорила Соня.
— Тогда вы скажите, что это я вам дала сыру с вареньем и приказала есть. А я уже сама все объясню барыне, скажу, что не позволила вам есть черствый хлеб, потому что им не насытишься. Даже заключенных кормят не одним хлебом!
Няня делала весьма дурно, советуя Соне есть украдкой, без разрешения матери, но Соня была еще мала, чтобы понимать это. Она любила сыр, а варенье еще пуще, поэтому послушалась няню и пообедала на славу.
— В другой раз, когда вас накажут или вам захочется кушать, вы придите и шепните мне. У меня всегда найдется, чем вас попотчевать, получше этого черного хлеба, которым разве что только собак да лошадей кормить.
Соня сказала, что не забудет этого обещания, особенно если няня угостит ее чем-нибудь вкусным.
Глава VIIСливки и горячий хлеб
Мы уже говорили, что Соня была порядочная лакомка, она не забыла няниного обещания. Однажды за завтраком она почти ничего не ела: девочка знала, что фермерша должна принести няне много вкусностей. А потом сказала няне, что ей хочется есть.
— И чудесно! — обрадовалась няня. — Фермерша принесла мне большой горшок сливок и свежеиспеченный черный хлеб. Вот и покушайте, увидите, как это вкусно.
Она положила на стол горячий еще хлеб и поставила горшок чудесных густых сливок. Соня набросилась на них, как голодный волк. Только няня наказала ей, чтобы много не ела, как послышался голос госпожи де Реан:
— Люси, Люси!
Люси (так звали няню) побежала узнать, что требуется барыне. Та приказала ей начать работу для Сони.
— Ей скоро будет четыре года, — заявила госпожа де Реан, — пора приучать ее к работе.