жий, с острым, как шило, носом, с крошечными глазками под распухшими, воспаленными веками, он производил самое жалкое впечатление безобидной ничтожности и с этим видом полной приниженности проникал всюду.
В отношении же обыска или розыска вещей у него был прямо феноменальный нюх. Он, когда все теряли надежду найти что-нибудь, вдруг вытаскивал вещи из трубы, из-за печки, а один раз нашел украденные деньги у грудного младенца в пеленках!..
Келчевский и Прудников, не теряя времени, тотчас приступили к допросу.
Первого вызвали Тасина.
Он тотчас повалился в ноги и стал виниться: пришли двое и продают. Вещи хорошие и дешево. Разве он знал, что это награбленное!
– А кровь на полушубке?
– Они сказали, что свинью кололи к празднику, оттого и кровь!
– А откуда они узнали тебя?
– Так пришли. Шли и зашли!
– Ты им говорил свое имя?
– Нет!
– А как же они тебя назвали? Идите, говорят, к Константину Тасину. А?
Он сделал глупое лицо:
– Спросили у кого-нибудь…
– Так! Ну а ты их знаешь?
– В первый раз видел и больше ни разу!
Прудников ничего больше не мог добиться. Тогда вмешался Келчевский.
– Слушай, дурень, – сказал он убедительным тоном, – ведь от твоего запирательства тебе не добро, а только вред будет! Привезем тебя в Петербург, там тебя твои же продавцы в глаза уличат да еще наплетут на тебя. И мы им поверим, а тебе нет, потому что ты и сейчас вот врешь и запираешься.
Тасин потупился.
– Иди! Мы других допросим, а ты пока что подумай!
И Келчевский велел увести Тасина, а на смену привести братьев, по очереди.
Первым вошел Иван Дубовецкий.
Высокий, здоровый парень, он производил впечатление красавца.
– Попутал грех, – сказал он, – этих самых Петрова да Иванова я еще знал, когда они в бегах тут околачивались. Первые воры, и, сказать правду, боялся я их: не пусти ночевать, двор спалят – и пускал. Ну а потом они, значит, в Питер ушли, а там мне стали лошадок приводить и задешево. Я и брал. С одной стороны, ваше благородие, дешево, а с другой – опять, и боялся я их, – чистосердечно сознался он.
– Знали вы, что это лошади от убитых извозчиков?
Он замялся.
– Смекал, ваше благородие, а спросить не спрашивал: боязно. Раз только сказал им: «Вы, братцы, моих ребят не замайте!» Они засмеялись да и говорят: «А ты пометь их!» Только и было разговора!
Его отослали, а на смену вызвали его брата.
Совершенная противоположность Ивану, Василий был слабогрудый, бледный, испитой парень. Он тяжело дышал и упорно кашлял глухим кашлем.
– Ничего не знаю, – сказал он, – брат всем делом ведает, а я больной, на печи лежу.
– Знал ты бродяг Петрова и Иванова?
– Ходили такие. Раньше даже ночевали у нас, брат очень опасался их.
Мы снова позвали Тасина.
Слова Келчевского, видимо, оказали свое влияние.
– Припомнил я их, – сказал он сразу, как вошел, – Петров один, а другой – Иванов. Петров тоже и не Петров, а беглый какой-то…
– Познакомился я с ними, когда они в Царском жили, а потом ушли в Питер и оттуда мне вещи привозили.
– Их там шайка целая. Всех-то я не знаю, и никого не знаю, а только главное место, где они собираются, – это будки на шоссе.
– Девятая и одиннадцатая? – спросил я. – Славинского и Сверчинского.
Тасин тотчас закивал головой:
– Вот, вот! У них все гнездо! Там они и живут, почитай, все!
– Все. А ты кого знаешь из них?
– Только двоих и знаю.
Больше от него узнать было ничего невозможно.
Мы собрались уезжать.
Двух Дубовецких и Тасина при нас же отправили с конвоем в Петербург, а следом за ним поехали и мы сами.
По приезде в столицу я отправился домой отдохнуть и позвал к себе Ицку, а Келчевский с Прудниковым поехали тотчас продолжать свои допросы.
– Слушай, – сказал я Погилевичу, – вот в чем дело…
Я рассказал ему про свою ночевку в будке № 9, описал Мишку, Славинского, девушек и окончил свой рассказ словами:
– Так вот, надо теперь, во-первых, выследить всех, кто там бывает, и узнать их имена, потом узнать, когда они там соберутся, и затем переловить их. Но это уже не наше дело. Наше дело накрыть! Понял?
– Чего же не понять! – сказал Ицка.
– А тогда – шагай!
Ицка ушел и с этого же часа начал действовать.
Опасная экспедиция
Восьмого числа поздно ночью ко мне пришел Ицка, бледный, усталый, встрепанный, и сказал:
– Завтра ночью они все там будут.
– Откуда узнал?
– Не все ли равно! Завтра они будут уговариваться о делах, а Мишка будет убивать на шоссе, и с Мишкой – Калина. Этот Калина такой разбойник; он уже четырех убил!..
– Где же соберутся?
– И тут и там.
– Ну, завтра их и переловим! – сказал я и, невзирая на ночь, послал уведомить Келчевского.
Рано утром я, Келчевский и Прудников собрались на совещание.
Я изложил им свой план. Мы возьмем с собою команду в четырнадцать человек, по семь на каждую будку, из отборных людей.
С одними пойдет Ицка, с другими – я.
Дело сделаем ночью. Они сойдутся поодиночке в назначенные пункты переодетыми, а потом приедем и начнем облаву.
Они согласились с моим планом. Во главе отборных стражников мы поставили двух силачей: городового Смирнова и стражника Петрушева.
Они одни свободно могли справиться с десятком.
Наступил вечер. Мы собрались, и перед нами выстроились четырнадцать бродяг.
– Так вот, – сказал я им, – по одному, по два идите за Московскую заставу, на Волхонское шоссе, Ицка вам укажет места. В час ночи я там буду, и тогда уже за работу!
– Рады стараться! – ответил Петрушев, и они ушли.
Кое-как мы досидели до двенадцати часов.
– Едем! – наконец сказал я.
Мы встали и тронулись в опасную экспедицию.
До заставы мы доехали и приказали ямщику нас ждать, а сами пошли пешком.
Ночь была ясная, хотя без луны. Шагах в шести-восьми можно было различить человека, и поэтому мы, хотя и переодетые блузниками, все-таки шли не тесною группой, а гуськом, и я повел всех не прямо по шоссе, а стороной, по самому берегу Лиговки.
На другой стороне чернел лес; кругом было мертвенно-тихо, и среди этой тишины, в сознании предстоящего риска, становилось немного жутко.
Мы вошли в редкий кустарник; голые прутья тянулись со всех сторон и цеплялись за нашу одежду.
Вдруг прямо передо мной выросла фигура. Я невольно опустил руку в карман, где у меня всегда лежал массивный кастет.
– Это я, – ответил в темноте Ицка.
Прудников и Келчевский тотчас приблизились.
– Все готово?
– Все! – ответил Ицка. – А они все пьют! Только Мишки нет.
– Не ждать же его, – сказал я, – а где наши?
– Здесь!
Ицка провел нас к самому берегу, и там мы увидели всех наших молодцов.
– Ну так за работу, братцы! – сказал я. – Помните, руки за лопатки и вязать. Оружия никакого!
– Слушаем! – ответил Смирнов.
– Ты, Петрушев, и вы… – Я указал на каждого. – Идите за Погилевичем и ждите нас! А вы за мной!
Семь человек отделились и осторожно пошли вдоль берега.
Я обратился к Келчевскому и Прудникову:
– Ну, будем действовать! Вы и с вами трое станете позади дома. Четверых я возьму с собой. Идемте!
Мы прошли несколько сажен и очутились подле сторожки.
Она стояла мрачная, одинокая, и из ее двух окошек, как и тогда, падал желтоватый свет.
Я остановился и отделил четверых.
– Как только я свистну, прямо срывайте дверь, если заперта. Но я отворю ее. А теперь прячьтесь!
В засаде
Я подошел к знакомой сторожке и смело ударил в дверь.
Она отворилась через минуту.
– Кто? – спросил Славинский, держа в зубах неизменную трубку.
– Впусти! Али своих не узнаешь! – ответил я.
– А! Колпинский! – отозвался сторож. – Иди, иди!
Я смело вошел и очутился в настоящей разбойничьей шайке.
За столом, кроме хозяина с дочерьми, сидели и пили огромный Сашка, Сергей Степанов, Васильев и знаменитый Калина.
– А где Мишка? – спросил я добродушно у Стефании.
– А кто его знает, – ответил Калина, – ты скажи лучше, откуда ты так вырядился? Ишь, гоголем каким!
На мне было все крепкое и новое, и одет я был скорее рабочим с хорошим жалованьем, чем побирушкой.
– Завел матаньку и обрядился. Дело не трудное! – ответил я, замечая в то же время, что Сашка не спускает с меня пытливого взора.
– Ну, так как же нынче?.. – начал Славинский.
– А так же, – заявил вдруг Сашка, хлопнув кулаком, – выпроводи сперва этого гуся, а там и толковать будем! – И он злобно сверкнул на меня глазами.
Я решился действовать.
– Кричит кто-то! – воскликнул я и, бросившись к двери, тотчас открыл ее и крикнул: – Вались, ребята!
– Что говорил я! – заревел Сашка.
В то же время я получил страшный удар в плечо, и он мелькнул мимо меня, рванувшись между вбегающими моими молодцами.
– Вяжи всех! – крикнул я им и бросился за Сашкой.
Он быстро обогнул дом и побежал к берегу Лиговки. Я бежал за ним, крепко сжимая в руке свой кастет.
– Держи его! – крикнул я на ходу оставшимся трем на страже.
Они тотчас побежали ему на перерез, но он мелькнул мимо них, бросился в речку и переплыл на другую сторону.
– Попадись только мне! – раздалась с того берега его угроза, и он исчез.
Я взял с собою оставшихся трех стражников и вместе с Келчевским и Прудниковым побежал к дому. Но там было уже все кончено: Калина, Степанов и Васильев с Славинским были связаны, и подле каждого стоял дюжий городовой.
Стефания и Анна сидели в углу на лавке и ревели во весь голос.
– Идем к Сверчинскому! – сказал Келчевский.
Мы направились туда.
Навстречу нам бежал, тяжело дыша, какой-то мужчина и, увидев нас, рванулся в сторону, но наши молодцы тотчас нагнали его и арестовали.
Он оказался самим Сверчинским.
Остальные, бывшие в его сторожке, были все переловлены ловким Ицкой.