— Чары?.. А где же товарищ Ханов?
Ни слова не говоря, парень протянул ей портфель.
— Это что такое? А где он сам?
— Не спрашивайте лучше, тётушка Шекер, — только тут сообразил Чары, что теперь ему придётся рассказать обо всём.
— Почему это не спрашивать у тебя? — ужаснулась женщина и даже схватила его за руку. — Ну, чего ты молчишь? Он хотя бы жив?
— Ай, тётушка Шекер, нет человека здоровее вашего мужа.
— Что ты хочешь этим сказать?.. Разве вы не поехали в пустыню?
— Нет, не поехали.
— Чары! Ну не томи меня, скажи всю правду! — тормошила Шекер смущённого парня. — Где ты его оставил?
— Тётушка Шекер, не заставляйте меня говорить. Если бы я знал, что так получится, не привёз бы вам этого портфеля. Дурак я. Не подумал…
— Да пропади он пропадом! — воскликнула Шекер и швырнула портфель в сторону пса, который всё ещё изредка погавкивал, лёжа на своей подстилке. — Ты скажи, где мой муж?
Не зная, как быть, Чары почесал затылок и уставился в землю. Шекер, повиснув у него на руке, молила:
— Чарыджан, что бы ни было, заклинаю тебя, скажи. Всё равно я теперь не отпущу тебя. Зачем ты меня мучаешь? Да буду я твоей жертвой, Чарыджан, не молчи. Скажи, где мой муж!
И юноша не устоял перед таким натиском.
— Ладно! — решился он. — Я вас отвезу к вашему мужу. Садитесь в машину.
И они поехали.
— Если хотите видеть своего мужа, подойдите вон к тому окошку с красной занавеской, — хмуро произнёс Чары, когда они остановились через десять минут возле злополучного дома.
В это время Ханов, развалившись на ковре, внимательно рассматривал расшитый ворот на новом платье, которое Алтынджемал только накануне принесла из того самого ателье, где так быстро оборвалась городская карьера Тойли Мергена.
Шекер подошла к окну, заглянула внутрь и резко повернула назад. Она не закричала, не заплакала, а вернулась к машине и осторожно села на прежнее место.
— Давай поедем обратно, хан мой!.. — только и сказала она.
За всю дорогу Шекер не пошевелилась и не произнесла ни слова. Она очнулась, лишь оказавшись возле своего дома.
— Спасибо тебе, хан мой… — проговорила она и, не поднимая головы, вошла во двор.
Утро Ханов встретил в дурном настроении и решил поправить его коньяком. Кажется, ему это удалось, и вернулся он домой далеко за полдень.
— Моя Шекер, ты где? — по обыкновению крикнул он, входя в калитку.
Но ему никто не ответил.
— Куда же это она девалась? — благодушно размышлял вслух Ханов. — Может, прилегла и задремала?
Сунув голову в дверь, он сразу заметил на столе листок бумаги, и сердце его пронзило недоброе предчувствие.
На листке было написано: «Я ушла. Не трудись меня искать. Я ушла навсегда. Будь счастлив. Шекер».
Ошеломлённый Ханов машинально схватился за подбородок и присел на край дивана. Он сразу смекнул, что здесь не обошлось без вмешательства Чары и что Шекер всё известно. Но почему же она вместо того, чтобы обрушить на его голову страшные проклятья и всевозможные беды, желает ему счастья? Почему?.. Неужели же он, прожив столько лет с этой маленькой, словно кулачок, женщиной, так и не понял её?
С каждым днём атмосфера вокруг Тойли Мергена становилась всё более деловой. Работа в бригаде постепенно налаживалась, и если бы по примеру других его родственников Кособокий Гайли тоже взялся за ум и вышел на уборку хлопка, сердце бригадира и вовсе бы не знало печали.
Но Гайли не показывался. И это всё больше и больше злило Тойли Мергена, лишало его покоя. Кособокий стал ему сниться.
Особенно мерзким был последний сон. Всю ночь перед глазами Тойли Мергена маячили непомерно выпяченные губы Гайли и его знаменитая шапка. С каким-то лихим посвистом она то парила над базаром, то катилась куда-то по асфальту, то подскакивала к Тойли Мергену и волчком кружилась у самых его ног.
От глупого сна Тойли Мергену стало совсем тошно. Он проснулся ещё до рассвета и, хоть у него гудела от бессонницы голова, стал торопливо одеваться.
Акнабат, которая хваталась за чайник и пиалу, едва только поднимался с постели муж, спросила:
— Куда ты собрался в такую рань?
— Хочу повидать Гайли, пока он не подался на базар.
— Хватит и того, что ты ему уже говорил. Сколько можно?..
— Сколько понадобится, Акнабат. Пока не добьюсь толка.
— От него добьёшься!
— Это уж моя забота, а ты пока лучше присмотри за своим сыном. Кажется, его и сейчас нет в постели. В прошлый раз он тоже с вечера отправился в город, а вернулся только назавтра в полдень.
— А то ты не знаешь, куда его носит? Опять, видно, уехал к своей дуре.
— Акнабат! Зачем ты так. Не зли меня!
— Сговорились отец с сыном!
— Давай оставим этот напрасный спор.
— Это для тебя он напрасный. Для вас напрасный. А для меня…
— Не будем пока говорить о женитьбе Амана.
Уберём урожай, тогда посмотрим. А сейчас и без того суматоха.
— А когда ты не бываешь занят? Мне, Тойли, нет дела до твоей суматохи! Я тебе ещё раз говорю: если та дура…
— Опять дура! Постыдилась бы, Акнабат.
— Да, да! Имей в виду, если та дура войдёт в эти двери, ты меня здесь больше не увидишь. Это — во-первых. А во-вторых, будь она даже ангелом, мне такой невестки не нужно. Я должна сама выбрать.
— А кто тебе мешает? Выбирай! Ходи, смотри, знакомься.
— Зачем мне ходить и смотреть? Вон прошлый раз разбежалась, до сих пор не могу в себя прийти. У меня и без хождений есть на примете девушка — что твой цветок.
Как ни торопился Тойли Мерген, но тут он счёл нужным задержаться.
— Кто такая? — озабоченно спросил он.
— Раз есть Язбиби, я никуда и шагу не сделаю.
— Язбиби? Дочь Неуклюжего Илли?
— Что, разве плохая девушка?
— Может, и неплохая, только на чей взгляд… Для Амана…
— Не будем смотреть на неё глазами Амана. У нас ведь и свои глаза есть.
— А если Аман с тобой не согласится?
— Не пойдёт он против материнской воли. Я уже обо всём договорилась.
— С ним?
— Ты что, простых вещей не понимаешь? С матерью этой девушки. Она согласна.
— И отец согласен?
— Неуклюжий против Донди и пикнуть не посмеет.
— Ну, хорошо, а сама Язбиби согласна?
— Кто это девушек спрашивает!
— А если ты ошибаешься, Акнабат?
— Акнабат в таких делах не ошибается. Это ты в облаках витаешь. Всё уже готово. Осталось только калым вручить. И не такой уж большой. Отнесу нм деньги на «Волгу» да шестьдесят халатов — и всё будет в порядке.
Тойли Мерген засмеялся:
— Аппетит у них, не сглазить бы, отменный.
— Какой бы ни был аппетит, такая теперь цена. Вот я и не стала торговаться.
— Где же ты возьмёшь столько денег?
— Как где? Ты мне дашь!
— От меня ты и копейки не получишь.
Акнабат опешила и умолкла. Но ненадолго.
— Когда не нужно, ты готов тысячи бросить на ветер! — упрекнула она мужа. — А для единственного сына…
— Какие тысячи?
— А сколько стоит дом, который ты подарил городу? Почему ты его не продал?
— Видно, тебе этого не понять, Акнабат.
— Зато тебе всё понятно, Тойли. Для посторонних ты самый щедрый, а как сына женить — подешевле норовишь. Ведь не зря говорят: «Дешёвое желанным не бывает».
— Эта поговорка давно устарела, Акнабат. Сидишь тут с закрытыми глазами и не видишь, куда жизнь идёт. А ты оглянись по сторонам. Теперь всё по-другому. Ну, покажи мне такую молодуху, которая радовалась бы большому калыму при нелюбимом муже. Вот видишь! Значит, и за дорого счастья не купишь.
— Может, время той поговорки для кого и прошло, а только я всё равно после полудня пойду к Неуклюжему договариваться насчёт свадьбы, — упрямо твердила своё Акнабат. — Мог бы не обижать меня в такой день.
— Я уже и так стараюсь тебя не обидеть, но неужели ты сама не понимаешь, что Аман — советский инженер, а ты калым… Или, может, ты считаешь нас обоих дураками и просто морочишь нам голову?
— Ну, особенно-то умными, конечно, не считаю.
— Довольно нам препираться, Акнабат, — рассердился в конце концов Тойли Мерген. — А не то я сам отправлюсь к Неуклюжему и попрошу его прогнать тебя, когда ты заявишься.
С этими словами Тойли Мерген решительно поднялся. Он вышел из дома и направился к шурину.
Когда Тойли Мерген подошёл к дому Кособокого Гайли, тот уже загрузил свой «Москвич» морковью и луком и теперь наскоро жевал что-то, стоя посреди веранды, перед тем, как отправиться на базар.
Увидев зятя, Гайли обнажил в улыбке свои щербатые зубы.
— Заходи, Тойли, заходи! Есть хочешь? Кашей угощу. Молочная, вкусная…
Не отвечая на приглашение, Тойли Мерген спросил:
— Ну как, сдержишь слово?
— А какое я тебе давал слово? — прикинулся простаком Кособокий Гайли.
— Если ты мужчина, то и сам помнить должен. Ты тогда сказал: начинай, мол, со своего сына. Вот я с него и начал. Аман уже работает на уборке хлопка. Да не только он — и других немало.
— Например?
— Ты и без меня знаешь.
— Откуда мне знать, если я никуда не выхожу, никого не вижу.
— Возьми хотя бы Эсена Сары… Возьми Оразмамеда. Все стараются. Теперь и твоя очередь, Кособокий.
— Ну что ты пристал, Тойли! И без меня как-нибудь соберут твой хлопок. Некогда мне.
— Выходит, мы тогда зря толковали, посреди базара? Или, может, не зря? — с угрозой в голосе произнёс Тойли Мерген.
— Почему же зря?.. — Гайли Кособокий с сожалением облизал ложку и положил её на край миски. Потом лениво потянулся и кивнул в сторону своих огородов. — Если я пойду собирать хлопок, что станет с моими овощами? Перезреют и сгниют на корню.
— Разве у тебя одного овощи? Другие вон сдают их заготовителям по государственной цене и горя не знают. А ты из-за копейки удавиться готов.
— Ты мои копейки не считай! — ступая бочком, двинулся Гайли к машине. — Я сам знаю, кому и куда сдавать овощи. У меня жена на вас работает — вот и достаточно.