ил резолюцию: «Согласен. Произвести расчёт. Ханов».
Через несколько дней Чары уже работал бульдозеристом на месте будущего огромного водохранилища и благословлял судьбу, которая не только избавила его от грубых выходок начальника-самодура, но и послала ему высокие заработки, не говоря уже о гордом звании строителя великого канала.
Разумеется, для бегства Шекер и ухода Чары были некоторые основания, даже на взгляд самого Ханова. Но почему вдруг взъерепенилась его всегда покорная секретарша, он так и не понял. Как могла она покинуть председателя райисполкома, и притом без всякой на то причины!
Между тем причина была. Когда у Караджи Агаева случился тяжёлый сердечный приступ, а товарищ Ханов даже не счёл нужным остановиться возле потерявшего сознание и бессильно распростёртого на полу человека, в этой старательной, безропотной женщине внезапно что-то надломилось. Никакая сила уже не могла бы заставить её работать с таким безжалостным начальником. На следующий день она, с неожиданной для неё самой смелостью, положила перед Хаковым заявление.
— Ничего не понимаю! — искренне изумился он и второй раз пробежал по бумаге глазами. — С чего это ты вдруг надумала уйти?
— По состоянию здоровья, — краснея и бледнея, произнесла секретарша заранее заготовленные слова. — Тут всегда очень шумно, беспокойно, у меня нервы не выдерживают… Освободите меня, пожалуйста, я хочу вернуться на работу по специальности.
— А какая у тебя специальность?
— Я думала, вы знаете, — с грустной улыбкой ответила растерявшаяся женщина. — Ведь мы с вами уже почти год работаем.
Ханову пришлись не по вкусу и её ответ, и её непривычная улыбка.
— Некогда мне изучать биографии моих секретарш! — осадил он её. — Есть дела и поважнее!
— Я — корректор, — смиренно напомнила она.
— А хоть бы и редактор, мне всё равно! — разъярился Ханов. — Я людей против воли не держу. — Он наложил резолюцию и зло добавил: — Валяй! Хоть с сегодняшнего дня. И без тебя обойдусь!
Однако председатель райисполкома сразу почувствовал её отсутствие, потому что телефон звонил непрестанно. В отличие от Карлыева, который старался поговорить с каждым, кто обращался к нему, Ханов не любил брать трубку и поручал своей секретарше, самый строгий отбор телефонных собеседников. И, надо отдать ей должное, она ни разу Ханова не подвела, соединяя его только с теми, с кем нужно было соединить.
Как же быть теперь?
Ханов подумал, подумал и вызвал Мямлю.
— Ты знаешь, что эта баба ушла? — начал он.
— Знаю, Каландар-ага.
— Раз так, то найди мне немедленно вместо неё красивую молодую женщину. Грамотную, конечно, И чтобы понимала меня с полуслова. Ясно?
— Не так-то это просто, Каландар-ага, Молодые женщины теперь всё больше на поля стремятся. Чем сидеть в душной приёмной и глотать табачный дым, они трудятся на воле. Чистый воздух, хороший заработок…
— Ишь ты, какой красноречивый стал! Тебе бы агитатором работать. Хочешь, я тебя к Карлыеву откомандирую?
— Я только пытаюсь обрисовать обстановку, Каландар-ага…
— Объяснять мне ничего не надо. Раз не можешь найти, будешь теперь у меня сам вместо технического секретаря. Садись в приёмкой у телефона. И по пустякам не тревожь…
Мямля приуныл, но ослушаться не посмел. На его счастье, Ханов в последнее время почти не бывал у себя в кабинете, потому что целые дни носился по району.
Его наконец-то отремонтированный «газик» с Лысым Ширли за баранкой метался между хлопковыми полями и пустыней, Больше всего Ханов занимался подготовкой к севу в новом году и освоением целинных земель вдоль канала. Однако хоть забот у него было выше головы, не забывал он и про охоту. Стоило ему заметить в пустыне зайца или дрофу, не говоря уже о джейранах, как он пускался в погоню и без устали палил из новой двустволки.
Вот и сегодня, едва рассвело, Ханов отправился в пустыню и целый день колесил по бескрайним просторам, объезжая колхозные отары. И всюду распоряжался, отдавал приказания, учинял разносы.
Возвращались в город они раньше обычного, ещё засветло. Лысого Ширли радовало это обстоятельство.
В последние дни, где бы он ни находился, все его мысли были прикованы к дому. Овадан захворала, и ему хотелось быть возле жены.
Но разве заранее угадаешь, что может прийти в голову такому человеку, как Ханов? Когда до города оставалось уже недалеко, он внезапно ткнул Лысого локтем в бок:
— Ну-ка, сверни к «Хлопкоробу»! Раз уж мы близко, узнаем, как дела у Тойли Мергена.
Лысый Ширли понимал, что отговаривать начальника в таких случаях бессмысленно, но всё же вежливо ввернул:
— Целый день ездили, неужто не устали, Каландар-ага?
— Тебя не касается, устал я или нет.
— Конечно, не касается… Только я ещё и за Овадан беспокоюсь.
— А что с ней такое? Скандалит всё?
— Теперь Овадан не до скандалов. Хворает, бедняга. Животом мучается…
— Животом! — засмеялся Ханов. — Думаешь, от твоего приезда ей сразу легче станет?
Пожалев о сказанном, Ширли спросил:
— Куда ехать? К Тойли Мергену домой?
— Давай к нему на полевой стан!
Рабочий день подходил к концу, и на полевом стане третьей бригады было полно сборщиков. Особенно много народа скопилось возле весов. Каждый стремился побыстрее взвесить хлопок, собранный после полудня, и отправиться домой. Аман и Язбиби тоже подъезжали сюда каждый со своей стороны, чтобы в последний раз опустошить бункеры.
Заметив «газик» Ханова, Тойли Мерген, который, сидел с ведомостью под навесом, неторопливо поднялся. Его вовсе не порадовало внезапное появление председателя исполкома, да ещё в такой неурочный час, но всё же он встретил Ханова как положено.
— Заходите! Если желаете, есть заваренный чай.
— Я приехал к вам не чаи распивать, — не сходя с машины, хмуро проговорил Ханов и кивнул на кучи хлопка. — Когда собран?
— Есть сегодняшний, есть вчерашний.
— Вы что, намерены держать его здесь до снега?
— Влажный. Пусть немного обветрится.
— По дороге обветрится. Срочно отправляйте. Хоть всю ночь грузите, но чтобы к утру не осталось ни грамма.
— Я влажный хлопок не отправлю, товарищ Ханов.
— Если я велю, вам придётся отправить!
— Всё равно не отправлю!
— Смотрю я, вас былые грехи не тяготят. Что ж, придётся поговорить с вами в другом месте и другими словами, товарищ Мергенов.
— Я готов разговаривать где угодно, товарищ Ханов.
— Как бы вам от этих разговоров не остаться без партбилета! — пригрозил председатель райисполкома и умчался на своём «газике».
Аман, наблюдавший эту сцену издали, подошёл к отцу:
— Зачем ты пререкаешься с ним, папа? Раз приказывает — отправь, и дело с концом!
— Не говори глупостей! — прикрикнул на сына Тойли Мерген. — Лучше побыстрее опрокинь свой бункер и уступи место Язбиби!
Как ни торопился Лысый Ширли к своей Овадан, Ханов ещё долго не отпускал его в тот вечер. После стычки с Тойли Мергеном он велел везти его не домой, а в исполком, да ещё приказал ждать.
Рабочий день в учреждениях уже давным-давно кончился, но верный Мямля сидел в приёмной Ханова возле телефона, как пригвождённый.
— Ждёшь меня? — с удовлетворением отметил тот старание подчинённого.
— Жду, Каландар-ага.
— Ну, докладывай, какие новости.
— Из Пакистана приехали два туриста. Завтра они вроде бы собираются посмотреть канал.
— У туристов есть свои хозяева! Ещё что?
Ответственный секретарь понимал, что в такой поздний час Ханову не до мелочей. Поэтому он сообщил главное:
— В конце дня звонил Карлыев. Я сказал, что вы уехали в пустыню.
— Зачем я ему?
— Не знаю, Каландар-ага. Он ничего не просил передать.
— Сведения по хлопку в Ашхабад сообщил?
— Конечно! Только база поздно дала сегодня сводку.
— Почему поздно?
— Не знаю.
— Эх ты! Распушил свои усы, а не выяснил. Ты ведь специально сидишь тут для этого. В следующий раз спрашивай.
— Хорошо, Каландар-ага. Только директор базы не особенно-то охотно с нами разговаривает.
— А ты от моего имени!
— Ладно, Каланда-ага.
— Ашхабад ничего не просил передать?
— А у них всегда одна и та же музыка. Только и знают — ускорьте сбор.
— Директор базы у себя?
— Вообще-то должен быть.
— Ну-ка соедини меня с ним, — распорядился Ханов и вошёл к себе в кабинет.
— Возьмите трубку, — просунув в дверь усы, сказал ответственный секретарь.
— Ну, как дела? — привычно развалившись в своём мягком кресле, обратился Ханов к директору базы. — Как у тебя, харман растёт?
— Растёт, товарищ Ханов, только медленно. Хорошо бы, если вы ещё поднажали на председателей.
— Ты ведь влажный принимаешь?
— Как вы сказали, так и делаем. Назад ничего не отправляем.
— Молодец! Если будешь меня слушаться, не прогадаешь.
— Уж мы и так стараемся… — заверил директор базы.
— Слушай! — прервал его Ханов. — Вот какое дело. Некоторые упрямцы, вроде Тойли Мергена, не отправляют вовремя хлопок. Ссылаются, понимаешь ли, на влажность. Ленятся просто… Так вот, надо бы направить твоих людей к таким, пусть составят акты. Будет не во вред делу, если и ты иной раз тоже вылезешь из своего кабинета.
Хотя Ханов и говорил об «упрямцах» во множественном числе, директор базы отлично понимал, о ком идёт речь.
— Если уж вы не можете наставить его на путь истинный, то мне Тойли Мерген и вовсе не по зубам, — взмолился директор. — Тут как-то послал я к нему человека: дескать, следите получше за сортностью хлопка, так он его опозорил и прогнал.
— Ничего, сегодня я уже побывал у него и вроде бы сделал пригодным для твоих зубов. Ты скажи своим людям, пусть не гнутся перед каждым, пусть требуют покруче! — заключил председатель исполкома и положил трубку.
Часы пробили девять. Кругом царила тишина. Не хотелось вставать из кресла.
«Как выехал на рассвете, так ни минутки не отдыхал, — подумал Ханов. — Куда теперь — заскочить домой или прямо к Алтынджемал?»