После того, как они ушли, уже не сиделось и Ханову. Он подозвал официантку, расплатился и вышел.
То, что Чары произнёс слово «честь» и разговаривал как истинный мужчина, ввергло его в прежние раздумья. И снова вспомнился Карлыев.
«Если и есть о чём думать, так о собственной чести!» Да, эти слова вполне можно вделать в золотую оправу. Наверно, суть каждого человека определяется словом «честь».
И мысленно Ханов представил себе тех людей, которых он сегодня случайно встретил.
Кто такой директор хлопкозавода? Самый обыкновенный чинуша. Он бы вполне мог не узнать снятого с должности Ханова. Но, очевидно, посчитал это бесчестным и предложил билет в кино.
А поведение Ашота Григорьевича? Ведь он, конечно, в тот же день услышал о решении пленума райкома. Но вида не показал. Наоборот, сначала пошутил, потом вёл с ним серьёзный разговор, как с должностным лицом, как с государственным человеком. И хотя обслуживание клиентов не входит в его обязанности, он сам устраивал гостя, всячески подчёркивая своё уважение. Ну, допустим, Ашот Григорьевич — человек, много повидавший в жизни, а кто такой Чары? Молокосос! Но ведь и он не захотел мстить. А того, кто заикнулся о прошлом, остановил, напомнив о чести.
Что же это получается? Он, Ханов, никому не доверяет, подозревает в неискренности такого человека, как Карлыев, а тут и маленькие, с кулачок, людишки — во всяком случае такими он их всегда считал — оказались на голову выше его самого. Неужели они все правы и один он не прав?!
Ханов не заметил, как добрался до дома. Пёстрый пёс обычно ленился подниматься навстречу хозяину. Но сейчас, едва Ханов толкнул калитку, как он вскочил, громыхая цепью, завертелся вокруг своего колышка, завилял обрубленным хвостом, словно спешил сообщить какую-то новость.
— Чему радуешься? — неласково буркнул Ханов.
Пёс тявкнул и рванулся в сторону дома.
И тут только Ханов увидел, что в доме освещены окна.
«Наверно, мама пришла. Пожалела», — подумал он и вошёл в дом.
— Мама, это ты?
Никто не ответил..
Снимая в коридоре туфли и надевая шлёпанцы, Ханов ещё раз спросил:
— Мама! Почему ты не откликаешься? Всё ещё сердишься?
Дверь из кухни открылась. И Ханов вскрикнул от неожиданности.
Молча смотрела на него Шекер своими чёрными, печальными глазами. Он не смог выдержать этого взгляда и рванулся к жене.
— Шекер, родная, вернулась…
Шекер обняла мужа и, уткнувшись ему в грудь, горько заплакала, всхлипывая, как малый ребёнок.
Мухаммед Карлыев вышел из машины у дома Тойли Мергена. Тот лежал на краешке топчана возле веранды и, дымя сигаретой, грелся на солнышке.
— Здравствуйте, Тойли-ага!
— А, Мухаммед, это ты? Здравствуй! Заходи! — Тойли Мерген выбросил сигарету и протянул руку. — Как жизнь, как настроение?
— Наше настроение зависит от ваших успехов, Тойли-ага. Вижу, вы сегодня невеселы. Что у вас?
— Заботы, Мухаммед, заботы, — глубоко вздохнул Тойли Мерген.
— Что случилось?
— Ты же знаешь, что наша невестка — хирург?
— Знаю.
— Ведь я предупреждал её, что будет трудно. Понимаешь, решила устроить в нашей больнице хирургическое отделение, вернее, одну палату…
— И об этом знаю.
— А теперь из Ашхабада приехал её наставник. Зовут его Байры Оразов. Слыхал о таком?
— Слыхал. Человек он известный.
— Ну так вот. Этот известный человек и моя невестка уже полтора часа режут Гайли Кособокого.
— Что с ним? Он вроде бы был здоровым человеком?
— Какое здоровье устоит перед водкой, Мухаммед? А он давно знает её вкус. И вот сегодня лежит на операционном столе. Боюсь, как бы не стряслась беда. Сульгун ничего такого, правда, не говорила. А люди поговаривают, будто у него рак.
— Не надо верить слухам.
— Хорошо, если всё обойдётся, а то ведь… Случись что-нибудь, непременно скажут, что операцию делала Мергенова невестка. Есть ещё у нас такие, как Аймурадов. — Тойли Мерген не скрывал своих переживаний. — Им ведь не человека жалко, им бы только языки чесать.
— Папа! — крикнул Аман, выбежав на веранду. — Звонили из больницы. Операция прошла благополучно. У него были какие-то спайки. Здравствуйте, товарищ Карлыев!
— Здравствуй, Аман!
— Хорошо, если так! — Тойли Мерген глубоко вздохнул, словно с него свалился тяжкий груз, и вытер вспотевший лоб. — Ну, Мухаммед, пошли в дом.
— Нет, Тойли-ага, спешу.
— Теперь непременно надо посидеть, — приветливо заговорил повеселевший от хорошей вести бригадир. — Аман, ты что стоишь, разинув рот? Режь вон ту овцу!
— Из-за меня не режьте овцу, Тойли-ага. Ведь я к вам по делу. А сам тороплюсь, потому что завтра вечером должен ехать в Ашхабад. Вызывают в Центральный Комитет. В «Известиях» напечатана большая статья о Каракумском канале. Будут её обсуждать. Мне придётся выступить. А ведь ещё надо подготовиться.
— Снова, значит, будет разговор о коллекторах?
— Конечно. А вы, Тойли-ага, должны лететь в Афганистан.
— В Афганистан?
— Да. Летит правительственная делегация с дружественным визитом. Вы будете представителем от Туркмении.
— Вот так-так!..
— Вы что же, недовольны?
— Речь не о том… У нас есть люди и подостойнее.
— Достойных много, но вас предпочли другим, — улыбнулся Карлыев. — Раздумывать некогда. Надо готовиться. Нарядитесь, повесьте награды, Золотую Звезду. Пусть афганские друзья знают, кто такой Тойли Мерген!
— Интересно получается. — Тойли Мерген явно не мог прийти в себя.
— А что, собственно, удивительного? — сказал секретарь райкома. — Обычное дело.
— Ну, ладно… Когда и откуда лететь?
— Из нашего аэропорта. Завтра в восемь утра придёт самолёт из Ашхабада. На нём долетите до Ташкента. Там присоединитесь к делегации, прибывшей из Москвы, и полетите в Кабул. Вздремнуть не успеете, как окажетесь на месте. Теперь ведь не так, как во времена Махтумкули. Тогда караван целый месяц добирался… Я приеду проводить вас.
— А пока что выпей хоть пиалушку чаю.
— Правда, некогда, Тойли-ага.
Аман привёз отца в аэропорт примерно за час до отлёта. В новеньком помещении аэровокзала было много люден.
— Папа, у тебя есть сигареты?
Тойли Мерген пощупал карманы.
— Нет, сынок, забыл дома. Хорошо, что ты напомнил. Зайдём в буфет, возьмём несколько пачек, чтобы хватило на дорогу.
В буфете Аман купил сигареты и кивнул на бутылку шампанского, которую держала в руках симпатичная молодая буфетчица.
— Папа! Может быть, и мы по бокалу?
Тойли Мергену не хотелось вина, но обижать сына тоже не хотелось.
— Не возражаю!
Довольный Аман поднял бокал.
— Счастливого пути, папа!
— Спасибо, сынок!
— Восхитительная штука! — сказал Аман и закурил сигарету.
— А то ты раньше не знал, что восхитительная! Ну-ка, дай и мне сигарету.
— Знал-то я, конечно, и раньше. Но сегодня оно мне показалось особенно вкусным.
— Это тебе только показалось.
— Может, повторим, а?
— Хватит. Если часто повторять, и хорошая штука утратит свою прелесть.
— Постои, папа! Я хочу выпить второй бокал за твой успех.
— Нет, сынок. Пока ещё рановато пить за мои успехи. Здесь что-то душно. Давай выйдем.
Отец и сын вышли на площадку перед вокзалом. Было свежо, С севера дул влажный прохладный ветерок.
Тойли Мерген подставил грудь ветру.
— До чего же хорошо дышится! Не жарко и не холодно. Вот бы всегда так!
— Если всегда будет стоять прохладная погода, никогда не созреют дыни и арбузы.
— И то верно… Но я о другом подумал. Вот так же, как этот благодатный ветерок, ворвались в нашу жизнь молодые, свежие силы. И нам стало поистине легче дышать.
— Не о Карлыеве ли ты говоришь, папа?
— Да, сынок. Я говорю об этом человеке. И таких людей, слава богу, становится всё больше.
Прохаживаясь взад вперёд по площадке, они не заметили, как к ним подошёл Мухаммед Карлыев.
— О чём это вы так увлечённо беседуете, что знакомых не замечаете?
— Стоит ли говорить тебе? — хитро прищурился Тойли Мерген.
— Конечно, стоит.
— Вот мы ходим с Аманом и похваливаем свежий ветерок, а заодно и некоторых людей, от дружбы с которыми тоже легче дышится.
— Ах, вот оно что, — неопределённо протянул Карлыев и почему-то немного смутился.
В это время совершил посадку прилетевший из Ашхабада самолёт.
Карлыев внимательно оглядел Тойли Мергена. Каким же молодцом выглядел этот удивительный старик. Чёрный костюм, белоснежная рубашка, модные туфли, шапка из золотистого сура и даже однотонный галстук с блестящей ниткой. Воротник светлого расстёгнутого макинтоша чуть приподнят.
— Всё прекрасно, Тойли-ага. Но где же награды?
— Не надел, Мухаммед, — виновато улыбнулся Тойли Мерген.
— Почему?
— По правде говоря, постеснялся.
— Ну, хотя бы Звезду надели. Странный вы человек, Тойли-ага.
— Уж какой есть, Мухаммед.
— Да, кстати, сейчас встретил Ханова. Из-за него-то немного и задержался, а хотел приехать пораньше. Я ведь толком так и не видел нового аэровокзала.
— А что Ханов, — спросил Тойли Мерген, — ещё не работает?
— Да вот собирается в совхоз.
— Давайте прощаться, — напомнил Аман. — Уже почти все пассажиры прошли.
Отец с сыном крепко обнялись.
— До свидания, Мухаммед.
Карлыев пожал протянутую руку.
— Доброго вам пути, Тойли-ага.
1970
Приглашение(повесть)Перевод Ю. БЕЛОВА
Камень лежит в пыли у развилки дорог. На его пористой, исхлёстанной дождями и ветрами поверхности видны рубцы — следы былой надписи. Время стёрло её. Но люди помнят, что там было написано. Память человека крепче, чем память камня.
Шах подошёл к окну и долго стоял в молчании, опершись на резную решётку и ощущая ладонями прохладу металла.
Ему видны были чистые дорожки сада, бело-розовые, в цветении, деревья и горы вдали — с резко изломанными вершинами, ещё покрытыми снегом.