ди семейной выгоды, а это противоречило правилам.
Желая поскорее прекратить споры, я взял Эдуара Симона третьим проводником, потому что он уже начал собираться в путь.
Он был бы мне ни к чему, если бы я отправлялся на восхождение один. Но со мною в гору шел товарищ, и третий проводник становился просто необходим.
Уладив дело, я пошел предупредить Донасьена Левека. Тот спал сном праведника, преодолевшего накануне пятнадцать километров по горным склонам. Пробудить его стоило некоторого труда; пришлось сперва вытащить из-под него простыню, потом подушку и, наконец, матрас. Только после этого результат был достигнут, и мне удалось растолковать ему, что я готовлюсь в большое путешествие.
— Ну, ладно! — зевая сказал он. — Я буду сопровождать вас до Больших Мулов и там дождусь вашего возвращения.
— Браво! — ответил я. — У меня как раз есть лишний проводник, я выделяю его для вас.
Мы купили необходимые для передвижения во льдах вещи. Палки с железными наконечниками, гетры из грубого сукна, очки с зелеными стеклами, плотно прилегающими к глазам, перчатки с меховой подкладкой, зеленого цвета накидки и меховые ушанки — ничего не забыли. У каждого были превосходные башмаки с тройными подошвами, которые проводники подковали шипами. Эта последняя деталь необычайно важна, потому что в подобного рода экспедициях случаются моменты, когда всякое скольжение будет смертельным, причем не только для поскользнувшегося, но и для всей связки.
Подготовка наша, как и сборы проводников, длилась около двух часов. Наконец к восьми часам нам подвели мулов, и мы двинулись по направлению к шале у Остроконечного Камня, которое находилось на высоте 2000 метров, то есть в 1000 метров над долиной Шамони и в 2800 метрах ниже вершины Монблана.
Добравшись к десяти часам до Остроконечного Камня, мы встретили там испанского путешественника, господина N., в сопровождении двух проводников и носильщика. Старший из проводников, по имени Паккар, был родственником доктора Паккара, того самого, кто вместе с Жаком Бальма первым покорил Монблан[14]. Он уже восемнадцать раз был на вершине. Господин N. также намеревался подняться на Монблан. Он много странствовал по Америке. Выйдя из Кито[15] и преодолев по снегу самые высокие перевалы, пересек андийские Кордильеры[16]. Он, следовательно, полагал, что без особого труда справится со своей новой затеей, но тут ошибся: не учел вертикальности склонов, по которым предстояло идти, а также разреженности воздуха.
Спешу добавить, в похвалу господину N., что если ему и удалось добраться до вершины Монблана, то только благодаря редчайшей духовной энергии, потому что физические силы оставили его задолго до этого момента.
У Остроконечного Камня мы, насколько это было возможно, плотно позавтракали. Такова мера предосторожности, потому что аппетит вообще-то пропадает, как только вступаешь в районы оледенения.
Господин N. со своими проводниками часов в одиннадцать ушел к Большим Мулам. Мы же отправились в путь только в полдень. У Остроконечного Камня верховая тропа заканчивается. И теперь надо было карабкаться зигзагами по очень крутой тропинке, идущей по краю ледника Боссон, а потом вдоль самого основания Южного пика[17]. После часа довольно тяжелой работы, в самую жару, мы дошли до точки, называемой Камень-с-Лестницей; она расположена на высоте 2700 метров. Здесь проводники и путешественники связываются вместе крепкой веревкой, оставляя между собой промежутки в три-четыре метра. После этого мы должны были ступить на ледник Боссон. Этот труднодоступный ледник там и сям изрезан зияющими пропастями, дно которых увидеть невозможно. Вертикальные стенки трещин отливают каким-то неопределенным, притягивающим взгляд сине-зеленым цветом. Когда с тысячей всевозможных предосторожностей приближаешься к краю и заглядываешь в таинственные глубины, некая неведомая сила овладевает тобой, и кажется вполне естественным шагнуть в непостижимые бездны.
Мы продвигались очень медленно, обходя трещины либо преодолевая их то с помощью лестниц, то по сомнительной прочности снежным мостам. Вот здесь-то и нужны веревки. Их держат в натяжении при пересечении опасных мест: если снежный мост вдруг рухнет, проводник или путешественник повисают над бездной. И тогда путников, отделавшихся легкой контузией, вытаскивают наверх. Иногда, если трещина очень широкая, но неглубокая, вся связка спускается на дно, а потом поднимается с другой стороны. В этом случае необходимо вырубать во льду ступеньки, и два идущих впереди проводника, вооруженные «ледорубами», эдакой своеобразной разновидностью топора или, скорее, тесла[18], принимаются за эту тягостную и опасную работу.
Одно обстоятельство делает вход на Боссон опасным. На ледник попадают от подножия Южного пика, проходя под кулуаром[19], по которому часто срываются каменные лавины. Ширина этого кулуара составляет около 200 метров. Его надо пересечь быстро, и во время перехода один из проводников ведет наблюдение, чтобы предупредить в случае малейшей опасности.
В 1869 году на этом месте убило проводника, а его тело, отброшенное камнем в пропасть, разбилось о скалы в трехстах метрах ниже по склону.
Нам об этом сообщили, и мы ускорили темп, насколько это позволяло сделать отсутствие опыта, но, покинув одну опасную зону, вступили в другую, ничуть не менее сложную. Речь идет об отрезке, покрытом сераками — огромными ледяными глыбами, чье происхождение еще не объяснено удовлетворительным образом. Сераки располагаются обычно на краю плато и представляют угрозу для всей находящейся под ними долины. Нормальное движение ледника или даже легкое колебание атмосферы могут вызвать их падение, приводящее к очень тяжелым последствиям.
«А сейчас, господа, сохраняйте полное молчание и пойдемте побыстрее», — эти слова один из проводников произнес очень резким тоном, сразу оборвав нашу беседу. Мы быстро двигались в тишине. Наконец, подвергаясь всё новым и новым треволнениям, мы вышли к месту, называемому Соединением, хотя вернее его надо было бы назвать «Насильственным разделением горой Ребро ледников Боссон и Таконе». В этом месте пейзаж стал совершенно неописуемым: ледниковые трещины, переливающиеся всеми цветами радуги, снежные иглы копьевидной формы, нависающие сераки с ажурными отверстиями, маленькие озера цвета морской воды — все это перемешалось в невообразимом хаосе. Добавьте к этому гул водных потоков где-то на дне ледника, зловещий, то и дело повторяющийся скрежет глыб, откалывающихся и низвергающихся в пасть трещин, дрожь растрескивающейся под вашими ногами почвы — и вы получите тогда представление об этих угрюмых и пустынных краях, где жизнь проявляется только как разрушение и гибель.
Миновав Соединение, некоторое время мы шли по леднику Таконе и добрались до ребра, ведущего к Большим Мулам. Ребро это, сильно наклоненное, извилисто уходит вверх. Когда выпадает свежий снег, проводник, идущий во главе группы, обычно заботится о том, чтобы пересечь эти извилины под углом примерно в тридцать градусов. Это помогает уберечься от лавин.
И вот после трехчасового пути по льду и снегу мы подошли к Большим Мулам, скалам двухсотметровой высоты, доминирующим, с одной стороны, над ледником Боссон, а с другой — над пологими снежными равнинами, простирающимися до подножия купола Гуте.
Маленькая хижина, построенная проводниками у вершины первой скалы и расположенная на отметке 3050 метров, предоставляет путешественникам убежище и позволяет дожидаться под кровом часа выхода к вершине Монблана.
В приюте ужинают, кто чем может, и спят, как придется. Только пословица «кто спит, тот ужинает» на этой высоте не имеет смысла, потому что здесь трудно получить и то, и другое.
— Ну, — сказал я Левеку после некоего подобия отдыха, — не преувеличил ли я красоты пейзажа, не жалеете ли вы, что добрались сюда?
— У меня так мало сожалений, — ответил он, — что я твердо решился дойти до вершины. Можете на меня рассчитывать.
— Отлично, — сказал я, — только знайте, что самое трудное еще впереди.
— Перестаньте! — прервал он. — Мы выдержим до самого конца. А пока что пойдемте посмотрим заход солнца. Он должен быть великолепным.
В самом деле небо было на редкость чистое.
Хребет Еревана и Красных Пиков простирался у наших ног. За ним виднелись скалы Физ и пик Варан[20], вздымавшиеся над долиной Саланш[21] и отодвигавшие на третий план горы Флёри и Репозуара[22]. Еще правее глаз различал снежную вершину Бюэ[23], чуть дальше — Южный Зуб[24], возвышающийся пятью своими клыками над долиной Роны. А за нами были вечные снега, купол Гуте, Проклятые горы[25] и, наконец, Монблан.
Мало-помалу тени заполнили долину Шамони, а потом достигли по очереди каждой из вершин, вздымавшихся на западе. Лишь массив Монблана по-прежнему сверкал; он казался окруженным золотым нимбом.
Вскоре тень добралась до купола Гуте и Проклятых гор. Но вершину альпийского гиганта она еще щадила. Мы с восхищением следили за медленным и постепенным исчезновением света. Какое-то время светлое пятно удерживалось на последней вершине, давая нам безумную надежду, что оно так и останется там. Но через несколько минут все помрачнело, живые краски сменились мертвенно-синеватыми, трупными тонами смерти. Я нисколько не преувеличиваю, и тот, кто любит горы, меня поймет.