— Сеньорита сама попросила, — Змей строит невинную морду, типа ему и без разницы куда щипать. Что плечо, что девичья попка!
Да-да, милый, я тебе, конечно, верю!
— Я не просила, — недовольно рявкаю я, и тут до меня доходит, что мы вообще-то разговариваем на русском. И он его знает весьма неплохо. Шесть лет назад он и английский-то «не знал».
— Ну как же, — всплескивает руками нахальный итальянец, — вы же сказали «ущипните меня».
— Так всегда говорят, когда видят кого-то, кого увидеть не ожидали, — огрызаюсь я больше на автомате, и отчаянно злясь на саму себя. Молодец, Настена. Хотела послать его подальше, теперь будешь лечить синяк.
И все же — Эрик Лусито и здесь? В России? В Москве?
Он почти не изменился, разве что в лучшую сторону. И темные кудри такие же, мягкие, зачесанные назад. Будто эти шесть лет, что прошли, добавились к его выдержке. И пусть на нем всего лишь темная майка и светлые джинсы, передо мной все равно уже не тот красивый парень, что зажигал со мной в Берлине. А шикарный молодой мужчина, горячий настолько, что кончить можно от скользящего взгляда этих темно-серых глаз, а уж если он будет сопровожден этой обворожительной улыбкой…
Не бывает таких совпадений. Не должно быть! Потому что вот сейчас встречать их обоих, двух мужчин из моего прошлого, которых мне страшно даже возрождать в памяти — ох, как это оказывается остро…
И я смертельно боюсь, что сейчас они возьмут и меня узнают!
Вспомнят меня, ту самую, что пять с лишним лет назад в одном из крупнейших клубов Берлина устроила «грязные танцы». С ними обоими!
Я…
Я была слишком пьяна тогда, чтоб себя контролировать…
— Твой этаж, Эрик, — хмуро роняет Эмиль, глядя на меня своими пронзительно-голубыми глазами. Будто понимает, что мне совершенно не по себе, после такой бесцеремонной охапки.
— Я не могу бросить фею в беде, — нахально сообщает итальянец и снова прижимает меня к себе, еще крепче чем прежде, — мы прокатимся еще на этаж повыше.
— Да прекратите же меня хватать, — раздраженно рявкаю я и дергаюсь, все-таки вырываясь из рук мужчины. Зябко ежусь, оправляю подол длинной юбки.
Вот что сделать, чтоб козлы не тянули к тебе свои наглые руки?
— Не обижайся на этого придурка, — мягко произносит Эмиль, склоняясь ко мне поближе, — он просто третьи сутки без женщин. Я после восьми к нему даже выпить не захожу, боюсь, вдруг на меня накинется, а я совсем не готов к таким экспериментам! Так-то он неплохой парень. Только озабоченный.
— Спасибо за рекламу, друг, — фыркает его приятель, — лучше расскажи сеньорите, сколь долгой и сладкой будет её агония в моей постели.
Я только сильнее ежусь, склоняя голову так, чтобы волосы поглубже прикрыли лицо. Если… Если он узнает — я со стыда сгорю. А если это еще и разойдется по соседям — ох!
Нет, вряд ли они меня вспомнят.
Эрик Лусито, он же — просто Змей, тот самый хам, что меня схватил и не отпускает — успешный итальянский танцор, известен по всей Европе, роковой красавчик.
Эмиль — вот этот вот светловолосый медведь, родился в Швеции, его семья там владеет сетью фитнес-центров. Тоже танцор, но завязал три года назад, сосредоточился на рестлинге, как сам говорил, «танцевал только для своей бабушки». При его развороте плеч можно позволить себе быть сентиментальным, посмеяться над этим осмелится только человек, у которого давно не было сотрясения мозга и он очень соскучился по этому состоянию.
С ними все понятно. Два молодых самца, от которых даже сейчас веет сексом так, что в этой маленькой кабинке лифта слишком жарко только от моих мыслей. В их постели за месяц бывает столько женщин, сколько у меня — рабочих часов в неделю. Будут они запоминать ту, с которой ни один из них так и не переспал!
Вспомнят они меня, как же.
Тем более — сейчас у меня родной цвет волос, от рыжины, такой любимой мной в безбашенные, наполненные латиноамериканскими танцами девятнадцать, я избавилась, сценического макияжа нет, а он очень сильно накладывал отпечаток на восприятие моего лица. Меня вне сцены не узнавали даже те, кто следил за моей танцевальной карьерой.
Я сейчас мышь. Серая. Блеклая. И все-таки мне страшно что узнают. Настолько, что путь между этажами занимающий секунды две кажется мне вечностью.
Когда двери лифта наконец все-таки разъезжаются и я пулей вылетаю наружу. На Алинкин этаж.
— Настена, ты будто привидение увидела, — замечает Алинка, встречающая меня в своей прихожей.
Нет. Не привидение. Но совершенно неожиданно получила напоминание о том вечере, который мне вспоминать очень стыдно!
— Ну, давай, рассказывай, — Алинка смотрит на меня, как будто боится мне сказать, что у меня нож из спины торчит. Хотя об этом я знаю. — Что у тебя такое случилось? Почему ты сбежала из дома? Назаров, что, все-таки съехал с катушек окончательно и поднял на тебя руку?
Это, конечно, симптомчик — то что она первым делом спрашивает об этом. Только сейчас вот эта мысль в мою голову не помещается.
— Нет, — земля под моими ногами вздрагивает. И по Алинкиной двери я все-таки сползаю, давясь слезами. — Он мне... Изменяе-е-ет…
2. Настя. Разбитая вдребезги
Вой рвется из груди снова и снова, пытаясь разодрать меня на части. Мне хочется думать, что люди так не воют. Волчицы — да. Голодная, одинокая волчица…
Так я хотя бы могу себя утешить, потому что в зеркало мне сейчас смотреть страшно. Я отражусь в нем красная, с всклокоченными, сбитыми в колтун волосами, которые я пыталась выдергать. Так. Кому они сейчас нужны, волосы эти? Женская краса, мать её! Остригу нахрен.Теперь-то не перед кем трепетать и уважать его мнение.
Боже, но больно-то как, почему-у-у-у!!!
И почему Назаров такая неверная мразь?
— Настен, — Алинка барабанит, — я принесла тебе платки и виски.
В этом вся она — сопли можно утереть, но запить их гораздо лучше. Обеззаразить сердечные раны, так сказать.
Сколько над этим издевался Дэн? Каждый раз жирно подчеркивая, что уж, мол, на такую-то дурную девку, да еще и с проблемами с алкоголем, точно никто не западет.
Дверь ванной комнаты я открываю рывком, пытаясь сделать вид, что нет, это не я тут выла как гребаная баньши, и не я даже убежала от Алинки, не в силах признаться ей, в чем дело.
— Ну, что, Назаров все-таки спалился со своим кобелизмом? — сухо интересуется подружка, когда я залпом сначала заглатываю свой виски из стакана, а уж потом зарываюсь лицом в полотенце.
А вот это удар под дых.
— Ты… Ты знала? — тихонько икаю я, высовывая нос из носового платка. — Знала и не сказала?
Да, мы не общались последние полгода, но все-таки, мы же не вдрызг разругались тогда… И если она видела его с кем-нибудь… С этой его Людочкой, например…
Неужели она разозлилась на меня настолько, что умалчивала такое?
— Нет, но до меня доходили слухи. — Алинка разочарованно морщит нос. — Я приглядывалась, но компрометирующего ничего не заметила. Настен, знай я точно, ты бы не смотрела ему в рот столько времени. И не позволяла закапывать себя в могилу.
— Я не позволяла, — всхлипываю я чуть тише, но это не потому, что я успокаиваюсь. Это потому что под придирчивым взглядом Алинки мне хочется втянуть голову в плечи.
А она же оглядывает меня с головы до ног и тихонько вздыхает.
— Скажи мне, что это за юбка?
— Нормальная юбка, — ощетиниваюсь я уже на привычную для меня тему, — обычная.
— Ну, да, как раз для бабки, которой на днях исполнилось восемьдесят восемь, — милостиво кивает мне Алинка, но поняв, что я точно не настроена разговаривать про шмотки, вздыхает и тянется ко мне с объятиями, — с кем хоть? Ты успела разглядеть?
Успела.
И разглядеть, и послушать — в те полчаса, что металась по нижнему этажу нашей квартиры и кидала в спортивную сумку все свои вещи, которые только попадались мне на глаза. В итоге — заглядывать в ту сумку я сейчас побоялась бы, потому что нечаянно выстрелившей оттуда расческой можно выбить кому-то глаз.
Я все успела!
— Она с работы, — тихо выдыхаю я, стараясь не вспоминать вызывающее декольте нашей драгоценной бухгалтерши.
А как же «Ну, что ты переживаешь, милая, разве ты не знаешь, что я куда больше ценю в женщинах скромность? И ревность тебе не к лицу, давай прекратим этот глупый разговор». Что стоят все эти громкие заявления?
Увы, спросить уже не у кого.
Дэн — этой кличкой из нашего с ним детства он не гордился, требуя называть его по полному имени, — спустился вниз, когда я уже трясущимися руками вставляла ключ в замочную скважину. Вышел за вином — я успела услышать, как его красотка просит его взять сразу бутылку и не забыть бокалы «как в прошлый раз».
— Ты сегодня рано…
— Как в прошлый раз?
Мы проговорили это почти разом, и уставились друг на друга.
Дэн смотрел на меня с каким-то усталым спокойным видом, будто ничего страшного и не происходит. Будто любовницы — это совершенно нормально для расписавшейся пары, живущей вместе пять лет. Для мужа и жены нормально, да!
Ну, да, измена настолько часто встречается, что стала обыденной вещью — так он как-то сказал.
Вот только от обыденной вещи нет такого ощущения, будто тебе между лопаток с размаху пристроили топор.
Нет, я понимаю Людмилу. Кто бы её понимал, если б не я — та самая, что с пятого класса школы была влюблена именно в Дэна. Чуть в обморок не упала, когда он пригласил меня на его выпускной бал, а после проводил домой. А с годами он не испортился, только приобрёл лоск, поднабрав мужественности и уверенности в себе. И как я гордилась, что он женился именно на мне. Вот он, да. Этот обаятельный мужчина, с известнейшим кулинарным видео-блогом. У него столько поклонниц, а он любит меня. Меня! Я из кожи была готова выпрыгнуть, лишь бы соответствовать.
Ради него я на многое была готова. Кроме, разве что, прощения измены.
— С мамой меня подменил отец, — кривлю я губы через лютейшую боль, бушующую за ребрами.