Странная штука веселье. Люди могут тысячу раз принимать ту или иную сторону конфликта разумом, но стоит удачно пошутить – и смех в ту же секунду демонстрирует смену симпатии. Над лепным потолком ДК разгулялся гогот.
Максим нахмурился, покачал головой:
– Нечего списывать собственные огрехи на других. Ваша техника требует доработки. Больше практики, сударыня. И всё получится.
– Да вы совсем что ли? – Анна привстала на стуле и повела смычком над головами. – У нас тут половина инструментов на ладан дышат!
Подражая книжному прототипу, Урфин сделал вид, что более не замечает девушку, упрямо вскинул подбородок:
– Продолжим с интерлюдии, товарищи. Три-четыре…
Прокручивая этот разговор, Анна уткнулась в подушку. М-да… Таким макаром внимание Максима не завоюешь. Буду как бабушка – всю жизнь одна.
Часы пробили половину третьего.
Ни дать ни взять судейский молоток, приговаривающий преступника к бодрствованию строгого режима. С конфискацией жизненных сил.
Снова она уснет ближе к утру.
Анна толком не спала с тех пор, как сюда переехала. Чувствовала себя, словно разваренное баранье мясо, отошедшее от кости. На днях она встретила в метро знакомую девочку-фельдшера, поделилась проблемой. Та укоризненно поцокала языком:
– Почему сразу не обратилась к врачу? Нарушение сна – верхушка айсберга. Твой организм подсказывает, что-то неладно. Где-то что-то расклеилось. Не пытайся устранить симптом, Анют. Разберись в причине.
Девушка соглашалась, обещала поработать над собой. Боже! Она просто хотела спать. Хотела, чтобы ей прописали фенобарбитал – белые, похожие на сахар, таблетки в бумажной упаковке. Или мелатонин в картонных коробочках с заводской маркировкой. Простой, как три копейки, с указанием дозировки и срока годности.
Таблетки имеют одинаковый эффект.
С той разницей, что после первых всегда снятся кошмары, а вторые вызывают привыкание. Без них ты больше не уснешь.
Фельдшер посоветовала как-то отвлечься: посчитать овец, цитировать Пушкина. Глядишь, и сон наладится.
Внезапно за стеной раздался грохот. Тарелку они что ли уронили?
– Дениска! Да Дениска же! – возмущалась женщина. – Руки бы тебе оторвать, паршивец…
Анна медленно села. Она впервые расслышала что-то, кроме невнятного гомона. Затаила дыхание, стала прислушиваться. Сама не заметила, как заклевала носом.
В эту секунду и пришла спасительная идея.
До Нового года осталось пять часов. Скоро пробьют куранты.
Анна открыла форточку и втянула авоську с дефицитным шампанским (хорошо, что остался талон). Воробей и не подумал улететь, сердито запрыгал по карнизу. Хотел было заглянуть в комнату, но не смог – мешали ледяные рисунки на стекле.
Этажом ниже, как всегда, орал телевизор:
«Родины нашей просторы радуют сердце и глаз – реки, леса и озёра, суровый Урал и Кавказ».
Ясно. По второй программе начался «Клуб путешественников». Глухая карга опять врубила на полную катушку.
Ладно хоть так. Всё лучше, чем репортаж о падении Берлинской стены.
В смежной квартире что-то кричали. Непонятно, радовались или бранились.
Девушка поставила бутылку на стол и поморщилась. Неделю назад она, затаив дыхание, слушала голоса соседей, а сегодня ей было наплевать. Хоть затыкай уши! Один чёрт ничего не разберешь. Звук и звук. Какофония.
К новому жильцу снизу она так и не привыкла.
Баба Нина перебралась в общежитие в начале декабря и тем перечеркнула скрипачке всю жизнь. Которая, между прочим, едва стала налаживаться.
Старушка прервала короткий период удач и перемен. С её появлением надежда вновь сменилась отчаянием. Точь-в-точь как у…
«Сто дней Бонапарта».
Именно так Анна, иронично улыбаясь и смахивая слезы, именовала минувшую осень. Французский император вернул власть ровно на сто дней, прежде чем окончательно продуть в битве с судьбой и на веки вечные застрять на острове Святой Елены.
Идея, пришедшая в голову в начале сентября, заключалась в том, чтобы вместо сольфеджио прислушиваться к голосу стен, разбирать, о чем толкуют соседи.
Вначале затея казалась безнадежной. Бу-бу-бу да тра-ля-ля. Однако упорство принесло результат, словно пес брошенную палку. Да, с отметинами зубов и в слюнях, пропахшую мокрой псиной, но зато прямо в руки хозяина. Собачку следовало бы назвать «Бессонницей». На первый взгляд, бестолковая глупая тварь, а приглядишься – есть польза и от неё. Какая-никакая.
Уже на четвертую репетицию после той достопамятной ночи Анна стала уверенно выделять партии фагота и валторны в общем звучании оркестра. Хотя до этого с трудом разбирала звук собственного смычка.
Так вышло, что в конце сентября Максим вдруг объявил «Колосу» о слепом прослушивании через ширму. Оригинальный способ выявить таланты, исключив предвзятость. Большинству терять было нечего. А вот любимчики разом приуныли. Светка и вовсе пыталась отговорить дирижера от, как она выразилась, пустой траты времени.
Когда Анна уселась на стул, её колени подгибались, пальцы немилосердно дрожали. Эх, была не была!..
Выбрала самую сложную партию. Начала играть.
Голос Урфина полыхнул в сознании шаровой молнией: «Смело! Оригинально! Да у вас абсолютный слух, милая! Кто за ширмой? Света, ты? Клянусь, это то, что нужно – какой тембр! Какая фактура… Теперь понятно, отчего Лядов собственной рукой трижды подчеркнул фрагмент, обозначив его как «Вой призраков»!»
Воробьёва едва не выронила скрипку. Неужто ей доверят сольную партию…
Вот что творит чудодейственная беспристрастность. Виват слепому прослушиванию! Виват говорливым соседям, что научили Анну разбирать звуки на атомы!
Сразу после новогодних праздников ей предстояло прослушивание перед Львом Яковлевичем Кнышем (нелюдимым мужчиной в неизменном полосатом пиджаке и очках на тринадцать диоптрий). Дирижер мог лишь инициировать смену артистов, а утверждение из запасных в примы – прерогатива художественного руководителя. Не говоря уже о номенклатуре зарубежных гастролей.
Урфимов обещал Анне экзамен. Назначил дату: одиннадцатое января. Видя смятение девушки, пригласил ее в кафетерий ДК. Угощал индийским чаем (со слоном на пачке), бутербродами с повидлом и леденцами «Барбарис». Жал руку, как мог приободрял. Господи, даже шутил!
Никакой он не Урфин Джюс, решила Анна и немедленно переименовала его в Артура Грея. Разумеется, мысленно.
Подумать только: она могла бы целую неделю провести рядом с ним. Такси, аэродромы, автобусы, поезда. Невероятное путешествие в Болгарию!..
А теперь… Теперь всё кончено.
Баба Нина и ее проклятый телевизор напрочь сорвали занятия. Голоса соседей вновь превратились в невнятный гомон. Как прикажете играть в таких условиях?
Невыносимо.
«Да чтоб тебя кондрашка хватила!» – подумала Анна и потянула деревянную пробку. Раздался хлопок. Пена бешеными порогами заструилась по костяшкам пальцев.
Внезапно, несмотря на шум телевизора, она отчетливо услышала голос соседского мальчишки – Дениса:
«Скорую! Бабе Нине плохо! Сердце!»
Не раздумывая, Анна выбежала на улицу. Через дорогу телефон-автомат. Вмиг заледеневшие пальцы покрутили наборочное колесо: 03.
Ответили почти сразу. Анна сказала, что нужно прислать машину на Малую Савельевскую по поводу сердечного приступа, возможно, потребуется госпитализация, поэтому дежурного врача обязательно должны сопровождать санитары с носилками. Если свободных экипажей нет, она наберет областную больницу.
– Ишь командирша! – буркнула телефонистка. – Вот и звонили бы в областную да разговаривали там повелительным тоном.
– Просто у нас мало времени, – терпеливо объяснила Анна. – Если доктор приедет один, мы не сможем перенести пациента в «скорую». Больная – немощная бабушка. На носу праздник, ещё немного – и поздно будет.
– Хорошо-хорошо! Диктуйте имя больной и адрес, – примирительным тоном произнес голос с того конца трубки. – Как вы сказали: «Малая Савельевская»? Тут близко. Не придется долго ждать.
Ждать и впрямь оказалось недолго. Анна почти не успела замёрзнуть, лишь крепче запахнулась в пальто да надвинула на глаза шаль. Воробушек кружил над девушкой, норовил усесться на запорошенное плечо.
Санитары не понадобились. Пока доктор поднималась на второй этаж, пока ставила купирующий укол, два дюжих молодца стояли у подъезда, смолили папиросы.
– Правильно сделали, что нас вызвали, – сказала врач, собирая чемоданчик и пряча под шапочку белые колечки явно закрученных на бигуди волос. – Ещё бы чуть-чуть, и… Вы предотвратили инфаркт миокарда. Можно сказать, спасли человека. У Нины Петровны есть кто-нибудь? Нет? Тогда вам придётся с ней посидеть. Какое-то время. Если что – звоните, не стесняйтесь. До свидания. С наступающим!
– И вас с наступающим…
Проводив доктора, Анна вернулась к бабе Нине. Впервые как следует её рассмотрела.
Тяжело дыша, в кресле сидела седенькая, невысокая, словно в старину кем-то был введён запрет рослых людей, бабушка. На ногах тапочки, поверх клетчатого халата – плед. Начала с извинений, что обременила, предложила выпить чаю.
В её детские годы визит доктора непременно заканчивался чаем – густым, как сама эпоха, из фаянсовых чашек в ситцевых чехлах. Неписанное правило старины.
Нина Петровна, с её милой улыбкой и обходительными манерами, сама будто шагнула в этот мир с дореволюционной открытки. Живой, проницательный взгляд. Мелкие лучики-морщинки в уголках глаз и рта.
Анна поспешно отвернулась. И чего ради она боялась спуститься на этаж ниже и поговорить с бабушкой? Попросить убавить громкость телевизора.
– Спасибо, дочка. Коль не ты…
Скрипачка сделала вид, что любопытствует, насколько быстро машина скорой помощи выедет со двора и скроется за углом булочной.
– Нина Петровна, вам нужно благодарить не меня. Мне сообщили, что с вами приключилась беда.
– Дениска? – старушка понимающе кивнула, в ее глазах сверкнула лукавая искорка.