Соседи по планете Млекопитающие — страница 3 из 60

Мы, друзья животных, стараемся спасти

от уничтожения существа,

соседствующие с нами на этой планете,

которых считаем не менее благородными и

достойными жить на Земле, чем мы сами.

Бернгард Гржимек


Показательная история трех австралийцев

Австралия — страна удивительная. В этой удивительной стране живут удивительные животные. О многих из них мы еще поговорим подробно в следующей части этой книги. А сейчас очень полезно вспомнить три весьма показательные истории. Одна — о том, как уничтожили животных, другая — о том, как животных уничтожают сейчас и неизвестно, удастся ли их сохранить для будущего, и третья — о том, как в недалеком прошлом уничтожали животных и как людям удалось их спасти.

Эти истории характерны для того неровного, неустойчивого, неопределившегося полностью отношения человека к своим соседям по планете, которое существует сейчас. Сначала речь пойдет о звере, которого Б. Гржимек назвал «величайшим чудом природы» и который когда-то жил и в Австралии, и на острове Тасмания. Потом этот зверь остался только в Тасмании, а теперь…

Называется он сумчатый волк. Некоторые ученые считают: исчезновение сумчатого волка вызвано тем, что в Австралии появились динго, быстро вытеснившие конкурента. (Хотя сумчатый волк и был сильнее, но почему-то не оказал сопротивления, не дал динго отпор.) В Тасмании волк сохранялся до тех пор, пока и туда не завезли динго и пока за истребление сумчатого волка не взялись люди.

Зверь этот, которого первые переселенцы за полосы на спине и боках назвали тасманийским тигром, был открыт для науки в 1808 году и получил научное имя «сумчатая собака с волчьей головой». А уже через 55 лет естествоиспытатель Джон Гульд писал: «Если этот относительно небольшой остров будет плотно заселен и его девственные леса из края в край пересекут проезжие дороги, число этих удивительных зверей резко пойдет на убыль. Их просто истребят… и вскоре будут описывать, как вымершее животное».

Гульд оказался прав. Фермеры, обвинив сумчатого волка в нападении на овец, объявили ему беспощадную войну. С конца прошлого века до 1914 года, по официальным данным, было застрелено более 2,5 тысячи волков. На самом деле было убито, конечно, гораздо больше. За убитого взрослого зверя правительство платило фунт стерлингов, за уничтожение щенков выдавалась награда в 10 шиллингов. И очень скоро сумчатый волк «дошел до такой грани, от которой нет возврата, и никакие, даже самые лучшие намерения, его уже не спасут», — писал главный зоолог острова Тасмания Майкл Шарленд.

Истребление сумчатых волков шло настолько быстро, что зоологи не успели как следует изучить это животное. Даже вопрос, ночной это зверь или дневной, еще не прояснен до конца. Так, например, советский ученый Э. Рогачева и английский специалист Н. Саймон считают, что сумчатый волк был животным ночным, а Б. Гржимек, изучив свидетельства людей, видевших этого зверя, сопоставив отрывочные сведения, имеющиеся у разных зоологов, пришел к выводу, что тасманийский волк был дневным хищником.

Разные мнения существуют и относительно прожорливости этого зверя, и о степени вреда, который он приносил. В одном лишь сходятся все, кому удавалось так или иначе встречать сумчатого волка: он никогда не нападал на человека.

По наблюдениям, сделанным в зоопарках, и по рассказам очевидцев ученым удалось восстановить некоторые стороны жизни сумчатого волка. Например, известно, что за добычей он не бежал, а шел неутомимо по следу. Известно, что у сумчатых волков было максимум по 4 детеныша в помете, и носила их самка в серповидной сумке, образованной складкой кожи. Такая сумка полностью не могла удержать детеныша, и малыш ни на секунду не выпускал изо рта соска, держась таким образом за мамашу. Через три месяца малыши перекочевывали в специально устроенное родителями гнездо, но по-прежнему продолжали питаться молоком матери.

Известно также, что сумчатые волки иногда могли подыматься на задние ноги и скакать в таком положении некоторое время, очень напоминая этим кенгуру. Они могли прыгать до двух метров в высоту, но бегали не быстро. Основной пищей сумчатых волков были мелкие кенгуру, рептилии, а впоследствии — грызуны, появившиеся на Тасмании вместе с человеком. На овец сумчатые волки действительно нападали, тем более что овцы представляли легкую добычу. Но такова уж природа хищника. За это он и поплатился.

И вот сейчас сумчатый волк находится под охраной закона — за убийство этого животного налагается крупный штраф. Но с 1938 года — с того времени, как это животное было взято под охрану, штрафа еще никто не платил. Мало того: за это время сумчатого волка даже никто не видел — последний был застрелен в 1930 году, а в 1933 еще один попал в ловушку, поставленную на кенгуру. И все! Правда, время от времени поступают сведения, что в отдельных районах Тасмании находят следы, клочки шерсти, капли крови, которые, как показывают тщательные исследования, могут принадлежать сумчатым волкам. Находятся очевидцы, которые время от времени видят необычных животных, похожих по описаниям на сумчатых волков. Однако твердых доказательств существования сумчатого волка пока нет.

Другие австралийцы, о которых мы сейчас будем говорить, — крупные кенгуру. Они еще не истреблены, их пока много. Но как сложится их будущее? Об этом будущем люди спорят: одни считают, что кенгуру надо сохранить, другие утверждают, что кенгуру — помеха овцеводству и их надо уничтожить.

С тех пор как европейцы появились на Австралийском континенте, 4 вида кенгуру истреблены полностью, а 9 или 10 находятся на грани исчезновения. Причем именно эти виды особенно красивы и интересны.

Что же касается крупных кенгуру, в частности большого рыжего, то тут дело обстоит так: в одних частях Австралии он полностью истреблен, в других, напротив, несмотря на хозяйственную деятельность человека (а точнее, даже благодаря этой деятельности), поголовье рыжих кенгуру увеличивается. Причин тут несколько. Во-первых, фермеры, освобождая места под пастбища, сводят леса, лишая тем самым серых кенгуру их исконных мест обитания и создавая благоприятные условия для жителей равнин — рыжих. Во-вторых, уничтожая хищных зверей, нападающих на овец, люди обеспечивают безопасность и кенгуру. В-третьих, создавая водопои для домашних животных, люди облегчают существование и кенгуру. И, наконец, поедая сочную траву на пастбищах, овцы не трогают жесткий злак спинифекс, который охотно поедают кенгуру. А злак этот после уничтожения конкурентов быстро и бурно разрастается. Таким образом, овцеводство создает и обильную кормовую базу для рыжих кенгуру.

Существует мнение, а за ним стоит большая сила — армия фермеров, что кенгуру являются серьезной помехой австралийскому овцеводству. И чтобы избавиться от кенгуру, фермеры идут на всё. Так, например, для спасения сравнительно небольшой плантации в одном из районов Западной Австралии решили отравить водоемы. В течение двух месяцев погибло 13 тысяч кенгуру. В другом месте на одной только ферме за пять лет было отравлено 90 тысяч кенгуру. Это частные случаи. Вообще же уничтожение кенгуру ядами приняло такие размеры, что вызвало негодование общественности Австралии. «Символ нашей родины подкармливают стрихнином!» — писала австралийская газета «Шутинг».

Однако яды — не единственное оружие против кенгуру (ежегодно специальные бригады охотников убивают их сотнями тысяч), мнимая конкуренция с овцами — не единственная причина их уничтожения. Считается, что кожа кенгуру — прекрасный материал для изготовления лыжных костюмов и ботинок, а мясо — прекрасное сырье для изготовления консервов. С 1964 года из Австралии ежегодно вывозится более 3000 тонн кенгурового мяса. Для того чтобы получить такое количество, надо застрелить более полумиллиона кенгуру. (Если же учесть, что среди убитых было очень много самок, а при гибели матери гибнет и детеныш, то лишь на мясо убивается в год около миллиона животных.) В том же 1964 году лишь в одном штате через руки торговцев прошло почти полтора миллиона шкур кенгуру. (Опять же детеныши, погибшие вместе с родительницей, не учитывались.)

Можно привести еще немало цифр, но все они будут достоверны лишь в той или иной степени: предприятия по переработке мяса и шкур кенгуру принадлежат различным фирмам, а фирмы не стремятся обнародовать истинные цифры. У государства же точных данных нет. Нет точных данных ни по переработке сырья внутри страны, ни по его экспорту. Одни специалисты считают, что ежегодно уничтожается до двух миллионов кенгуру, чтобы удовлетворить спрос на их мясо и шкуры, по мнению других — не меньше десяти миллионов. Правда, сравнительно недавно генеральный прокурор Австралии, «учитывая широко распространенное среди австралийцев настроение о необходимости кенгуру», запретил вывоз изделий из шкур этих животных за границу. Однако такая мера не исправляет положения: только в штате Квинсленд ежегодно отстреливается 800 тысяч кенгуру, якобы из-за перенаселения.

Численность кенгуру сокращается не только в результате отстрела, но и в результате сжигания лесов, осушения болот и прочих хозяйственных мероприятий. По мнению главного хранителя Отдела охраны животных одного из штатов, от этих мероприятий животных гибнет гораздо больше, чем в результате охоты на них.

И все-таки, как считают некоторые эксперты, рыжие кенгуру еще достаточно многочисленны и быстро «заделывают бреши», пробитые в их рядах. Однако есть и иное мнение. Немало специалистов считают, что, несмотря на пока еще большую численность, рыжим кенгуру грозит такая же опасность, как и некоторым другим видам. Чтобы убедить фермеров не отстреливать кенгуру, ученые пытаются доказать, что кенгуру не такие прожорливые и не такие уж яростные конкуренты овец. И это отчасти удалось доказать: сейчас, например, известно, что кенгуру поедают травы значительно меньше, чем овцы. Доказано, что основная пища рыжих кенгуру — трава, которой овцы пренебрегают. Ученые организовали исследования миграции кенгуру, и выяснилось, что, если благодаря дождям даже в относительной близости появился сочный корм, кенгуру не стремятся в эти места. Предпринимаются другие попытки доказать, что кенгуру не вредные и не опасные животные. Правда, австралийских фермеров переубедить нелегко. Но даже если допустить, что люди перестанут уничтожать кенгуру, перестанут вывозить шкуры и мясо, то и этого окажется еще недостаточно. «У животных должно быть жизненное пространство, дающее им возможность выжить», — пишет известный знаток кенгуру австралийский зоолог Гарри Фрит. А вот этого жизненного пространства как раз и не остается у кенгуру: даже считавшиеся в недалеком прошлом непригодными для сельского хозяйства и скотоводства земли сейчас быстро осваиваются. И вопрос о существовании кенгуру остается открытым. При желании решить его, конечно, можно, хотя, наверно, не так просто.

Но ведь смогли же австралийцы спасти коала, а это тоже было нелегко!

Считают, что слово «коала» означает на языке некоторых австралийских племен «не пьет» или «не пить». А так как этот зверек действительно почти никогда не употребляет воды, то его имя, очевидно, соответствует истине. Иногда коала называют медвежонком. Свое «медвежье имя» он получил благодаря сходству с плюшевыми игрушечными медвежатами. (На самом деле никакого отношения к медведям коала не имеет.)

Коала — животные малоподвижные. По многу часов сидят в одной и той же позе, обхватив лапами ствол. Так и спят. А когда не спят — продолжают сидеть неподвижно, лишь время от времени поворачивают голову то в одну, то в другую сторону. На землю коала спускается очень редко: на земле ему делать нечего, ведь его еда — листья эвкалипта — тут же на деревьях. Кстати, из-за того, что коала питается исключительно листьями эвкалиптов, этих зверьков невозможно держать в зоопарках. (Кроме Австралии.) Попытки переселить коала делались неоднократно. Люди прилагали максимум усилий, тратили много средств на заготовку кормов, на выращивание эвкалипта, создавали специальные эвкалиптовые леса для коала-переселенца. И все напрасно. Причин неудач много. Одна из них — разборчивость коала в еде. Они удивительные гурманы: в Австралии растет примерно 350 видов эвкалиптов, а коала едят листья всего семи-восьми видов. Причем коала одного штата не едят листья эвкалиптов, растущих в других штатах Австралии. Почему так — пока загадка. Впрочем, с питанием коала была связана и другая загадка, разгадать которую удалось недавно.

В листьях эвкалиптов имеется синильная кислота — сильный яд, смертельный даже для таких крупных животных, как овцы. Коала же поедает эти листья без всякого вреда. Почему?

Наблюдая за коала, люди обратили внимание, что эти животные иногда меняют свое меню: переходят с одного вида эвкалипта на другой. Оказалось, что в разное время года количество яда в листьях разных видов эвкалипта неодинаковое. И коала, будто зная это, выбирает наиболее безопасную пищу, то есть переходит на те деревья, где в данное время яда меньше.

Раз в два года самка коала производит на свет потомство: у полупудовой родительницы появляется пятиграммовый сынок или дочка (чаще дочка — среди коала самок больше). Детеныш забирается в сумку матери и полгода блаженствует. Повиснув на ее соске, малыш многие недели не выпускает его ни на секунду и регулярно каждые два часа получает «впрыскивание» молока — сокращая особые мышцы, мать таким образом кормит детеныша. Кстати, такой способ кормления характерен почти для всех сумчатых. И как почти у всех сумчатых, у детишек коала воздух поступает непосредственно из ноздрей в легкие — иначе малыш во время кормежки не мог бы дышать и захлебнулся бы материнским молоком.

За время пребывания в сумке детеныш вырастает раз в десять: новорожденный имеет в длину сантиметра два, шестимесячный — двадцать. Но и тогда, когда молочная диета кончается и малыш уже не умещается в сумке, он еще не начинает самостоятельную жизнь, а перебирается на спину матери. Там он остается долго — иногда до года, а иногда даже до трех лет. И все это время мамаша терпеливо носит своего великовозрастного потомка, прижимая к себе во время сна, обогревая в ненастную погоду. Некоторые специалисты утверждают, что появившееся за это время новое поколение тоже перебирается на спину многотерпеливой родительницы. И если не умещается на спине мамаши, взбирается на спину старшему брату или сестре.

Коала — животное молчаливое и невозмутимое. Да что, собственно, волноваться, куда спешить? В природе у коала врагов нет — хищные звери не трогают из-за специфического запаха эвкалипта, которым пропитан коала. Единственный его враг — человек.

Когда-то коала были обычными в Австралии. Аборигены хоть и охотились на них иногда, но никогда не занимались истреблением этого животного. Болезни, которым очень подвержены коала, сильно влияли на их численность. Но и это не послужило причиной полного или почти полного исчезновения коала. Даже выжигание лесов под пастбища не могли целиком истребить их, хотя в пламени погибало множество зверей и места их обитания сокращались.

Истребление животных началось с приходом колонистов, которые быстро оценили красивый, серебристо-серый, мягкий и прочный мех, тем более что добывать его было легко.

Коала не прятались, не убегали. Беззащитные — живые мишени, — они лишь иногда жалобно кричали от боли, и крик их был похож на плач ребенка. Но это не смущало охотников (точнее, конечно, живодеров!). И падали на землю мертвые «плюшевые мишки», а тяжелораненые оставались висеть на деревьях: люди даже не давали себе труда снять их — зачем трудиться, когда вокруг столько добычи!

«Как охотники за пушниной могли столь безжалостно уничтожать этих доверчивых, милых и безобидных животных, это выше моего разумения», — писал Джеральд Даррелл.

Но жажда наживы была выше человеческих чувств, человеческого разума. Австралийский ученый Эллис Трауфтон подсчитал, что только в 1908 году было продано около 58 тысяч шкурок коала. А в 1924 году из Австралии в Европу и Америку было вывезено более 2 миллионов шкурок коала. Это то, что известно, то, что удалось подсчитать. А ведь подсчитана лишь малая толика всех убитых коала. И не удивительно, что в том же 24-м году профессор В. Джонс, а за ним и многие другие австралийские ученые забили тревогу. Но правительство не обратило на это внимания. Правда, кое-какие ограничения местного порядка были введены, но это не помешало в 1927 году всего за несколько месяцев уничтожить более 600 тысяч коала. «Кажется прямо невероятным, что в цивилизованной стране такое беззащитное и к тому же такое редкое животное могло подвергнуться подобному безжалостному истреблению, и все ради корыстной торговли и прибыли», — писал Эллис Трауфтон.

Первыми подняли голос в защиту коала американские ученые и любители природы. По их требованию правительство США запретило ввоз шкурок коала. Однако и это не подействовало на австралийское правительство. К счастью, в Австралии нашлись люди, которые решили во что бы то ни стало спасти этих зверей. На пожертвования, на собственные сбережения, нередко распродавая все свое имущество и буквально разоряясь, энтузиасты начали создавать крошечные заповедники для коала. Первое время в этих заповедниках (их было создано два) жило всего по четыре коала в каждом. Тогда мало кто верил в успех. Но через шесть лет в одном из них насчитывалось уже шестьдесят пять обитателей. В другом заповеднике через тридцать лет жило уже 120 зверей. К 1954 году улучшилось положение и с дикими коала: правительство Австралии наконец издало постановление об их охране.

Сейчас в Австралии уже живет под охраной и надзором людей несколько тысяч коала. Их все шире расселяют по лесам. И каждый раз, когда лесничие везут этих зверьков в лес, чтобы выпустить на свободу, обязательно останавливаются около школ, открывают ящики и показывают детям коала. Пусть дети посмотрят на них, пусть увидят, какие это славные создания, пусть поймут, какие они беззащитные. Может быть, это первый шаг к сердцу человека, который еще плохо знает своих соседей по планете, и, возможно, поэтому так небрежно, а нередко и варварски относится к ним.

Красный свет — сигнал опасности

Как мы видели уже из предыдущей главки, вторая половина XX века весьма показательна для отношений людей и животных, точнее — людей к животным. Еще продолжают греметь выстрелы и процветает браконьерство, еще действуют неумные, неумелые, недальновидные люди, стремящиеся получить прибыль сегодня, не задумываясь о завтрашнем дне, не понимая, что грабят будущее. Есть еще ученые, которые проповедуют полную замену дикой природы окультуренной, и даже государственные деятели, которые обязаны, если не по внутреннему убеждению, то хотя бы по занимаемой должности, заботиться о фауне нашей планеты. А поступают все они наоборот. Еще продолжается «подавление фауны человеком… несколькими путями, наиболее действенные из них — охота и уничтожение естественных мест обитания», — пишет известный английский зоолог Дж. Фишер. (Под разрушением мест обитания имеется в виду рубка леса и распашка степей, осушение болот и уничтожение водоемов, хотя часто эти мероприятия не диктуются необходимостью.)

Но в целом человечество изменило или, во всяком случае, начинает менять свое отношение к диким животным. Достаточно сказать, что даже многие фермеры в Африке и Америке смотрят уже на диких животных не через прицельный разрез винтовок, а стараются приручить их на своих фермах или хотя бы полуприручить. Уже имеется ряд международных соглашений и по регуляции охоты, и о полном запрещении ее в ряде случаев. Есть международные соглашения об охране зверей, по их изучению и даже международная конвенция «Об ограничении торговли редкими видами животных и растений», принятая в 1973 году многими странами, в том числе и СССР.

Большинство ученых, любителей природы, прогрессивных людей мира уже ясно понимают не только важность, но и необходимость спасения диких животных. Доказательство тому — создание Международным союзом охраны природы Красной книги.

Это несколько толстых томов, и красный цвет их переплетов как бы предупреждает об опасности, которая нависла над почти шестистами видами животных, в том числе почти над 300 видами и подвидами млекопитающих.

Красная книга состоит из пяти частей или, точнее, животные, занесенные в эту книгу, разбиты на пять категорий.

К первой относятся исчезающие виды. Этих животных осталось на Земле очень мало, и спасти их можно, только приняв какие-то срочные и экстраординарные меры.

Ко второй категории относятся сокращающиеся виды. Численность животных этих видов еще не подошла к роковой черте. Однако количество их по разным причинам быстро сокращается. И чтобы животные эти не исчезли окончательно, тоже необходимы решительные меры.

Третья категория — животные, которые вообще встречаются редко (имеют естественную низкую численность или обитают на ограниченных территориях). Конечно, они тоже подлежат строгой охране, так как могут скоро исчезнуть.

В четвертую категорию входят так называемые неопределенные виды, то есть животные, о которых имеется мало сведений. (Очевидно, потому, что их вообще мало или они редки, и поэтому тоже могут исчезнуть.)

Категория пятая — те животные, которые были на грани гибели, а теперь спасены человеком и им не угрожает исчезновение.

Листы в книге могут меняться. Например, из второй категории животные могут быть перенесены в первую — это свидетельствует, что положение резко ухудшилось. Или, наоборот, из первой, второй или третьей они могут быть переведены в пятую — это значит, что животным перестала угрожать опасность. Люди спасли их. Кстати, таких животных уже немало. Человек не сидит сложа руки.

Однако в своей благородной деятельности люди сталкиваются с огромными, казалось бы, непреодолимыми трудностями. Действительно, человек строит и расширяет города, прокладывает дороги, устраивает аэродромы, проводит газопроводы. Человек не может жить без древесины, без каменного угля и нефти, не может обойтись и без многого другого. А ведь это — наступление на дикую природу.

Человек не может не распахивать земли. А ведь это — сильнейший нажим на дикую природу вообще и наступление на диких животных в частности. Все меньше и меньше остается мест, где могут жить звери. Все меньше и меньше остается им тишины и покоя, необходимого для нормального существования. Ведь даже «невинный» туризм оказывает серьезное воздействие на жизнь некоторых животных, влияет на их численность. В науке даже появился такой термин — «фактор беспокойства».

Но есть ли выход? Имеются ли пути спасения диких животных?

Оказывается, есть. И не один. Если человек твердо поверит в то, что он может существовать на планете рядом с дикими животными, что сам по себе человек и его деятельность не антагонистичны животному миру, — он добьется многого. В ответ на эту уверенность (только на это и на отсутствие желания во что бы то ни стало преследовать наших соседей по планете, то есть в ответ на проявление «доброй воли») природа ответит небольшими изменениями в поведении животных. А это поможет животным существовать рядом с человеком.

Дело в том, что многие животные обладают так называемой пластичной формой поведения, которая позволяет им приспосабливаться к присутствию человека, мириться с его хозяйственной деятельностью. Примеров тому много. Достаточно вспомнить белок, живущих в парках больших городов, лисиц, прекрасно уживающихся рядом с человеком. Там же обосновываются выдры и куницы. В Копенгагене — в парках, в подвалах домов — живет более сотни барсуков, казалось бы, таких «нелюдимых» животных. В США бок о бок с человеком живут, например, койоты, распевающие свои ночные серенады на окраинах даже таких больших городов, как Сан-Франциско. Это Европа и Америка. Азия и Африка изобилуют еще большим количеством примеров. В Индии, например, — одной из самых густонаселенных стран нашей планеты — не только в деревнях, но и в крупных городах рядом с человеком обитает большое количество диких животных, причем достаточно крупных. Это происходит при пассивном участии человека — он лишь лоялен по отношению к животным. Но человек может быть и активным в этом направлении.

Сейчас известно, что уживаются с человеком не все особи какого-то вида. Внутри вида происходит естественный отбор: более пугливые не уживаются вблизи человека, более смелые — уживаются. Второй фактор: одни могут приспособиться к новым видам питания, другие — нет. И вот уже люди стали искусственно отбирать наиболее «уживчивых» животных и селить их рядом с городами, поселениями, в достаточно людных местах. Наглядный пример тому — работа польских биологов с бобрами. На специальной ферме, где разводят бобров, ученые отбирают наиболее добрых и уживчивых (ведь среди животных есть особи с разными характерами) и выпускают их на Мазурских озерах, где всегда многолюдно. Однако это многолюдство не смущает бобров, и они себя прекрасно чувствуют рядом с людьми. (Если, конечно, люди их не пугают.)

Это лишь один путь. Здесь сделан первый, еще очень маленький шаг. Но, учитывая все расширяющуюся хозяйственную деятельность человека, его все более активное наступление на дикую природу, этот путь может оказаться очень перспективным в деле спасения многих животных.

Однако человек хоть и наступает активно на природу, еще не полностью окультивировал ее. На земле еще сохранилось немало мест, где животные могут существовать, не мешая человеку. И если человек не будет их сознательно уничтожать — животные, обитающие в этих местах, сохранятся, исчезнет опасность потери вида. Мало того, очень возможно, что спасенные животные станут играть заметную роль в экономической жизни страны.

Примером тому могут служить антилопы-сайгаки.

«Казахстанское чудо» и другие чудеса

Сайгаки на первый взгляд кажутся неуклюжими. Но внешность, как это часто бывает, обманчива. Сайгаки легки, подвижны и быстроноги — в случае опасности могут развивать скорость до 80 километров в час и бежать так довольно долго. Смешной длинный отвислый нос, скорее даже маленький хоботок, — удивительное приспособление, защищающее легкие: летом во время пыльных бурь в нем задерживается пыль, раскаленный песок. Зимою морозный воздух, проходя через хоботок, согревается. Сайгаки очень подвижны — они убегают, почуяв опасность, они постоянно кочуют в поисках пастбищ, проходя в летнее время за сутки по 300–350 километров.

Очень хорошо развит у сайгаков слух. Вообще сайгаки очень осторожны и близко к себе никого не подпускают. Время от времени то одно животное, то другое перестает пастись и высоко подпрыгивает — «делает свечки», или так называемые «смотровые прыжки». Увидев опасность, сайгак (или сайгаки, так как опасность могут увидать несколько животных, подпрыгнувших одновременно) обращается в бегство, и это служит сигналом для остальных. Через мгновение все стадо уносится прочь.

Некоторые наблюдатели считают, что ночью сайгаки «выставляют стражу», которая очень ответственно относится к своим обязанностям. Например, как утверждают эти ученые, уставший «сторож» не пойдет спать, пока не найдет себе замену и не убедится, что сменщик «заступил на пост». Специалисты даже придерживаются мнения, что по-настоящему спят только те сайгаки, которые ночью находятся в середине стада. А лежащие с краю спят «вполглаза», то есть дремлют. Поэтому ночью происходит перемещение — лежащие с краю перебираются, чтобы выспаться, в середину, а лежащих в середине продвигают к краю.

Возможно, что этот механизм не всегда действует так точно, но факт несомненный: сайгаки всегда начеку. Единственная защита сайгаков — их быстрые ноги. Но маленькие сайгачата бегать не могут. Поэтому их спасают не ноги, а окраска: ляжет такой малыш в ямку или даже просто прижмется к земле, и увидеть его становится почти невозможно. Кожные железы еще не развиты, поэтому хищнику очень трудно найти малышей по запаху. Мать приходит к сайгачатам раза три в сутки — покормить (обычно сайгачат двое и лежат они не рядом, а поодаль друг от друга: в случае чего один да останется). Приближается мать к сайгачатам особенно осторожно, лишь убедившись, что опасности поблизости нет. И задерживается она возле детенышей недолго. Но в случае опасности или услышав тревожный крик детенышей, она забывает о своей врожденной осторожности и бросается на помощь малышу. Она может вступить в бой с орлом, может попытаться отпугнуть даже человека.

Однако все это не спасало сайгаков — одних из самых древних и когда-то самых многочисленных в нашей стране копытных. Еще в начале XX века путешественники писали о несметных стадах сайгаков, хотя это были уже остатки некогда колоссальных стад. На юге они исчезли в конце XVIII века, а в начале XIX их не стало в междуречье Волги и Дона. Однако настоящее истребление сайгаков началось с середины XIX века.

Добывать сайгаков было легко. Участник одной охоты, которая происходила в конце прошлого века, признавался, что это была не охота, а «варварская, нещадная бойня». Сайгаков гнали в большие ямы, на дне которых были установлены острые камышиные колья. «Вот первая сайга наткнулась на острый и сухой камыш и села на него, проткнутая как на вертеле, за ней другая, третья, и так весь табун лег… Когда следующие табуны пойдут по трупам наткнувшихся, выскакивает девяносто человек. И вот уже начинается еще более отвратительная бойня. Они уже не режут, а только порют брюхо несчастным жертвам. Наконец, устав резать, машут и кричат верховым. Те, прискакав, принимаются за резню. Какая погибель! На тот раз было уложено 12 тысяч голов!»

И это только одна сцена. А такие побоища происходили повсеместно.

Зимой люди тоже не оставляли сайгаков в покое. Их преследовали по насту, когда животные ранили себе ноги об острые кромки ледяной корки (очевидцы рассказывали, что по снегу тянулись густые кровавые полосы шириной в сотни метров) и в конце концов теряли способность двигаться. Тут их били дубинами, резали ножами, кололи вилами.

Часто стада сайгаков загоняли на лед реки или озера, где животные оказывались совершенно беспомощными, и уничтожали всех до единого.

Люди преследовали сайгаков не только ради прекрасного мяса и отличной кожи — часто после таких побоищ трупы сайгаков оставались на льду или на снегу нетронутыми. «Охотников» (иначе как в кавычках это слово нельзя написать) интересовали лишь рога. Китайская медицина издавна использовала рога сайгаков, а в XIX веке спрос на них значительно поднялся и цены увеличились. О масштабах истребления сайгаков ради рогов можно судить хотя бы по тому, что только через Кяхту в Китай за два года (1852–1853) было вывезено около 4 миллионов пар рогов. Не удивительно поэтому, что к началу нашего века от многомиллионного стада сайгаков почти ничего не осталось. Но их все-таки продолжали уничтожать, и к 1919 году сайгаков сохранилось не больше тысячи. 27 мая 1919 года В. И. Ленин подписал постановление Совета Народных Комиссаров о запрещении охоты на сайгаков в РСФСР, а в 1923 году была запрещена охота на сайгаков в Казахстане. Многие ученые считали, что законы опоздали и уже ничто не может возродить сайгаков.

И действительно — прошло десять лет, а сайгаков по-прежнему оставалось очень мало. И лишь еще через десятилетие количество этих антилоп чуть-чуть увеличилось. Появилась надежда. И она оправдывалась: число сайгаков стало быстро расти. И вот сейчас они снова стали самыми многочисленными копытными животными нашей страны. Считают, что их уже полтора-два миллиона.

Бернгард Гржимек, побывавший в нашей стране, назвал спасение сайгаков «казахстанским чудом». Гржимек, конечно, знал, что спасти сайгаков было нелегко, и понимал, что это чудо совершилось не само собой. Его сотворили люди, любящие животных и понимающие, как важно спасать наших соседей по планете. И не случайно, когда в 1974 году в Москве состоялся Международный конгресс специалистов по млекопитающим, эмблемой этого конгресса была выбрана голова сайгака.

Итак, сайгак был спасен главным образом потому, что на него была запрещена охота и люди строго следили за тем, чтобы запрет этот выполнялся. Однако, если для сайгака или некоторых других животных (например, для лося, который тоже был почти полностью уничтожен и сейчас восстановлен в СССР) этого оказалось достаточно, то для зубров запрещения охоты было, конечно, мало. Тут требовалось очень энергичное вмешательство людей.

Едва кончилась первая мировая война и люди вернулись к мирному труду, они вспомнили о зубрах. В 1923 году по предложению польского натуралиста Яна Штольцмана было организовано Международное общество сохранения зубра, в которое вошли и представители молодой Советской Республики. Но кого сохранять? В мире имелось всего 52 или 56 зубров, которые уцелели в зоопарках 15 стран. Из этих животных чуть ли не половина — очень старые. И людей, знающих биологию зубров, почти совсем не было. Даже вопрос питания этих животных оставался спорным: одни считали, что зубрам нужна трава, а древесный корм они поедают лишь тогда, когда травы не хватает. (Это мнение явилось одной из причин неудачной попытки акклиматизировать зубров в Аскании-Нова в 1921 году.) Другие считали, что зубр — зверь лесной и трава ему вовсе не обязательна. Не знали люди и многого другого. В результате за пять лет действия Общества поголовье зубров не только не увеличилось, а, наоборот, уменьшилось: в 1927 году оставалось на Земле 48 зубров, а через несколько лет их осталось уже 30. Положение казалось безвыходным, и близилось время, когда ученый мир должен был зарегистрировать дату падения последнего на Земле зубра. Наверное, так и случилось бы, не приди в голову двум американским ученым, братьям Хейнцу и Лунцу Хекам, гениальная идея — скрещивать оставшихся зубров с их родичами — бизонами, сохранившимися тоже лишь t, очень небольшом количестве.

Когда-то часть диких быков, живших на территории Европы и Азии, по существующему тогда «мосту» переселилась в Америку. Постепенно эти быки превратились в известных уже нам бизонов. Другая часть быков, оставшихся на родине, превратилась в зубров. Братья Хек, учитывая родство зубров и бизонов, предложили метод восстановления зубров, который получил название поглотительного скрещивания. Это значит вот что: от скрещивания зубров с самками бизона появляется потомство — зубробизоны. Зубробизона, когда он вырастает, снова скрещивают с зубрами. Следующее поколение опять скрещивают с зубрами. И так далее.

Первый зубробизон имел половину крови зубра и половину бизона. И был похож и на папу и на маму. Следующее поколение, у которого бизоньей крови было лишь 1/4, а зубриной 3/4, уже начинало терять черты бизона и приобретать больше зубриных черт. Новое поколение имело лишь 1/8 часть бизоньей крови и 7/8 зубриной. Оно уже мало чем отличалось от зубров. А четвертое поколение, имеющее 15/16 зубриной и 1/16 бизоньей крови, было настолько похоже на зубров, что даже специалисты далеко не всегда могли их отличить от чистокровных зубров. И только немногие знали, что это не чистокровные (все-таки какая-то часть бизоньей крови в них была), а чистопородные (по всем статьям они соответствовали зубриной породе) животные.

Работу Хеков поначалу многие специалисты приняли в штыки. Но вскоре убедились, что были неправы. Во-первых, гибриды оказались более стойкими и жизнеспособными, чем их родители, во-вторых, скрещивание очень ускорило работу по выращиванию зубров. В-третьих, если бы не метод поглотительного скрещивания, началось бы скрещивание близких родственников (зубров ведь вообще оставалось очень мало, способных давать потомство и того меньше), и это привело бы к полному и быстрому вымиранию животных.

Вторая мировая война нанесла значительный урон поголовью зубров. И тем не менее в «Племенной книге», вышедшей после войны, значилось 98 зубров. (В первой «Племенной книге», выпущенной за 20 лет до этой, значилось лишь 30 животных.)

В 1946 году в Советском Союзе имелся лишь один чистокровный зубр. Через два года появился второй — прибыл из Польши. Еще один зубр и две зубрицы появились в нашей стране в 1948 году. Они были первопоселенцами созданного под Москвой зубрового питомника.

Конечно, для людей несведущих (впрочем, и для многих специалистов тоже) создание зубропитомника под Москвой, на берегу Оки, на территории Приокско-Террасного заповедника было неожиданностью. Просто как-то не укладывалось в сознании, что под Москвой могут жить зубры. Как-то не сочетались они с подмосковной природой. Однако крупнейший специалист по зубрам и страстный энтузиаст их спасения, советский ученый Михаил Александрович Заболоцкий, доказал, что лучшего места для разведения зубров и не подыскать. Зубрам нужны не степи с изобилием трав и не густые леса, где травы почти нет, — им нужны разреженные светлые леса с полянами и перелесками. Именно то, что имеется в Подмосковье.

Прошло всего десять лет после организации заповедника, а в нашей стране жило уже 280 этих редких животных (19 бизонов, 182 зубробизона и 79 зубров). В 1975 году в зоопарках и заповедниках нашей страны было уже 467 зубров и зубробизонов. И сейчас можно уже твердо сказать: зубр будет жить на нашей планете. А вот 50 лет назад в это мало кто верил!

Так же, как в начале нынешнего века мало кто верил, что на Земле нашей сохранятся бизоны.

В 1905 году в США было организовано «Общество защиты бизонов». Члены общества начали собирать немногих уцелевших на фермах и в национальных парках в Канаде и США животных. Но уцелело бизонов слишком мало. И тут на помощь пришел старый индеец по имени Бродячий Койот. Если бы не он, вряд ли сейчас в Америке имелись стада бизонов, вряд ли смогли бы братья Хек с помощью бизонов спасти европейских зубров.

О Бродячем Койоте сейчас вспоминают редко. А стоило бы вспоминать почаще. И потому, что он помог спасти бизонов, и потому, что показал пример благородства и мужества.

Много десятилетий, а то и столетий бизоны кормили и одевали индейцев. И вот настало время индейцам спасать бизонов. Но что они могли, если сами гибли от тех же убийц?! Бродячий Койот решил попытаться: он поймал случайно уцелевших в кровавой бойне двух маленьких бизончиков — бычка и телочку, — выкормил и вырастил их.

Трудно было индейцу, очень трудно: ведь всюду рыскали охотники за бизонами, бродяги и авантюристы, бандиты и искатели приключений. И любой с радостью всадил бы заряд в бизона, а заодно и в индейца. Но Бродячий Койот был смелым и упрямым человеком. Он прятал и укрывал бизонов, угонял их при малейшей опасности. Он не отходил от первых появившихся телят, буквально вынянчивал их. И так из года в год в течение 23 лет жил он в постоянной опасности и в постоянной тревоге за зверей. Может быть, ему везло, может быть, он действовал очень осторожно, но стадо росло. Через 23 года благодаря мужественному и самоотверженному индейцу оно состояло уже из 300 бизонов.

Однако все труднее и труднее становилось состарившемуся индейцу оберегать и укрывать своих питомцев. Индеец знал: пока сможет сделать хоть шаг, он будет около своих бизонов. Но что с ними произойдет потом?

К счастью, о стаде Бродячего Койота узнали члены «Общества защиты бизонов» и купили это стадо.

Теперь и в Америке и в Канаде бизонов уже немало. И можно считать, что они спасены. (Правда, только степные. Пенсильванский подвид уничтожен полностью, и восстановить его не удалось.)

Итак, сайгаки спасены, потому что люди перестали их уничтожать и строго следили за их сохранением. Бизоны уцелели в национальных парках, где их тоже охраняли. Зубры сохранились и размножились в зубропитомниках благодаря настойчивости, терпению и изобретательности людей.

Но есть еще одна форма заботы о животных — создание заповедников.

Охраняя и изучая…

Что такое заповедник? Одним словом или одной фразой не ответишь. Даже начать надо издалека, чтобы хотя бы вкратце рассказать, что такое заповедники.

Хочет человек того или нет, но он постоянно так или иначе воздействует на природу, и в частности — на животных. Мы уже говорили, что люди расширяют города и увеличивают посевные площади, прокладывают дороги и каналы. Кажется, непосредственного отношения к зверям, живущим, например, в лесу, это отношения не имеет. Люди вроде бы сами по себе, а животные сами по себе. Но оказывается — имеет. Хотя бы потому, что все это уменьшает количество исконных мест обитания животных. Однако имеет и по другим причинам.

Вот рядом с лесом проходит автомобильная или железная дорога. Шум, испарения бензина влияют на животных. А где-то поблизости построили завод. И он влияет на животных, потому что само его существование так или иначе изменяет окружающую среду. И еще много различных факторов влияет на диких животных. Но это при том, что человек прямо не вмешивается в жизнь леса. Однако человек, даже если бы и хотел, не мог бы не вмешиваться в жизнь природы: людям не обойтись без древесины — значит, вырубаются леса; людям нужны лекарственные травы — значит, в лесу работают специальные экспедиции; людям нужна пушнина, нужна дичь — значит, ведется интенсивная охота. Поэтому задача состоит не в том, чтоб полностью прекратить вмешательство человека в жизнь природы, а в том, чтоб это вмешательство наносило как можно меньше вреда окружающей природе. Для этого в первую очередь надо изучить, как действует вмешательство человека на природу, как ведут себя животные в новых условиях. А изучив, надо обязательно сравнить это поведение с поведением тех животных, на которых деятельность человека не повлияла. Но где же взять таких животных, если деятельность человека распространилась повсюду, даже в пустыне или на Крайнем Севере уже активно действуют люди?

И тут на помощь ученым приходят заповедники.

Первые заповедники были созданы в прошлом веке. Наиболее известные — парк Фонтенбло во Франции (1861 год) и йеллоустонский в Соединенных Штатах Америки (1872 год). Но заповедники в современном смысле, с современными задачами появились лишь в 1910–1912 годах в России. Определение заповедникам как «эталонам дикой природы» было дано одним из первых энтузиастов охраны природы, профессором Г. А. Кожевниковым, в 1908 году.

Поначалу большинство заповедников именно «эталонами» и были. Однако, кроме эталонных, появились и другие заповедники. Их цель — сохранить или увеличить количество редких зверей или птиц. Благодаря таким заповедникам сохранено много ценных животных. И в частности — кулан.

В 1775 году известный зоолог и путешественник Петр Симон Паллас писал: «Этих джигитаев нельзя, собственно, назвать ни лошадьми, ни ослами. По своему внешнему виду они представляют нечто среднее между теми и другими». Животные эти называются по-разному у разных народов — кур, кинган, онэгр, джигитай. Мы называем его куланом.

Когда-то кулан пил воду из Днепра и Амура, бродил по берегам Индийского океана. Одежду из его шкуры носили монголы и непальцы, тибетцы и индусы. А из кожи кулана делалась обувь и украшения, изготовляли знаменитый цветной сафьян шагрень. Высоко ценилось и мясо кулана. Древние римляне считали мясо молодого кулана деликатесом.

В некоторых странах поклонялись этому животному, в других считали, что его жир помогает от туберкулеза, ревматизма и прочих болезней, а печень, съеденная слепыми, возвращает им зрение. Существовало твердое убеждение, что мясо куланов делает человека сильным, мужественным, выносливым. Поэтому когда-то в некоторых странах Востока молодым воинам давали есть мясо куланов.

Естественно, на куланов активно охотились. Их подкарауливали и убивали на водопоях Аральского моря, их загоняли в воду, не давали выбраться на берег в течение нескольких дней и убивали, когда животное совершенно обессилевало. В Персии, наоборот, подолгу не подпускали куланов к водопою и убивали обессиленных жаждой животных. В Индии загоняли до изнеможения самок, которые должны были скоро родить, и убивали их копьями. В Казахстане стада куланов загоняли в топи и убивали увязших в трясине, неспособных двинуться животных.

На куланов устраивали грандиозные облавные охоты, во время которых уничтожали многотысячные стада. И тем не менее еще в прошлом и даже начале нынешнего века куланы были достаточно многочисленны. А перед второй мировой войной их осталось не больше сотни. Сейчас куланы занесены в Красную книгу и благодаря заботе человека их численность увеличилась до 800. Повсюду, где они еще остались (а таких мест очень немного, в частности в СССР он живет лишь в Бадхызском заповеднике и на нескольких островах в Аральском море), куланов строго охраняют, наблюдают за ними, изучают их. Люди пытаются найти пути сохранения этого красивого и очень интересного животного.

Кулан — не осел, хотя по неведению его часто так называют. И не лошадь, хотя тоже иногда, правда реже, его причисляют к лошадям. Действительно, у него есть признаки и того и другого. Но кулан — это кулан, животное совершенно особое.

Он красив — стройный, поджарый, мускулистый. Несколько великовата голова. Но это его не портит. И уж совсем не мешает мчаться по степям, пустыням, горным тропинкам. (Считают, что кулан — один из самых быстрых среди копытных: может развить скорость до 65 километров в час, а на коротких дистанциях — более 70.)

Он неприхотлив: питается сухой травой летом и мерзлой, доставая ее из-под снега, зимой. В воде кулан нуждается и летом всюду разыскивает ее. Однако, если не оказывается пресной, может пить и соленую.

Он смел. Убегает не от трусости — просто этот способ защиты для него надежнее. Но если выхода нет, бесстрашно бросается на врага, пуская в ход зубы и очень крепкие копыта.

Куланы легко уживаются с другими животными, хотя, правда, почему-то не любят овец и собак.

На зиму куланы собираются вместе стадом в несколько десятков животных (очевидно, когда-то стада были огромные), летом же бродят небольшие косяки по 10–20 голов. В косяках порядок полный. Вожак (некоторые наблюдатели считают, что всех членов своего косяка он знает «в лицо») не допускает в косяк посторонних жеребцов, не позволяет самкам отбиваться, но сам не прочь увеличить число своих подданных за счет другого косяка. И если какой-то вожак зазевается — происходит похищение (хотя такое встречается редко — вожаки постоянно начеку).

Вожаки следят и за молодняком: чтобы не особенно резвились, когда не следует, а главное, чтобы подростки не обижали малышей.

Малыши в косяке на особом положении. Появляются они на свет небольшими, но растут очень быстро. Первые дни пьют молоко каждые 10–15 минут. Потом — реже, но тем не менее в день выпивают по 5–7 литров. Мамаши следят, чтобы детеныш развивался как следует. И будто зная, что после еды полезен моцион, они не позволяют насосавшимся молока малышам ложиться, а заставляют их делать небольшие пробежки.

На пятый день жизни куланята начинают пробовать траву. А через месяц после рождения и почти до 10 месяцев, если же у мамаши на следующий год нет потомства — то и до 14–16 месяцев, сочетают молочную пищу с растительной.

Когда куланятам исполняется три года, вожак производит отбор: самок оставляет, самцов выгоняет из косяка. Они либо на некоторое время станут бродягами-одиночками, либо примкнут к другому косяку, а скорее всего, отбив от разных косяков несколько кобылиц, образуют свой собственный.

Хозяин в косяке — жеребец, а руководитель — старая самка. Она ведет стадо на новые пастбища и никогда не ошибается — всегда приводит на подходящее место.

Людям очень импонируют куланы по многим причинам. В частности, потому, что они нетребовательны и жизнестойки. Люди мечтают привить эти качества домашним животным. Но пока ничего не получается. И одомашнить кулана тоже пока не удается. Удается пока сохранить его. И то лишь в заповедниках.

Благодаря заповедникам сохранились и такие звери, как, например, бобры, каланы, соболи.

Судя по раскопкам, люди знали бобров очень давно: рядом с каменным ножом археологи находят кости бобров, рядом с бронзовым оружием — ожерелья с изображением этого животного. Много веков охотились люди на бобров, но как свидетельствует епископ Упсальский в своей книге, выпущенной в 1520 году, бобры тогда еще водились и на побережье Черного моря, и на Рейне, и на Дунае, и в болотах Моравии, и на северных реках. Однако с каждым годом охота на бобров усиливалась. Люди ценили шкуру бобра и мясо. (А монахи и верующие особенно: они употребляли в пищу хвост и задние ноги бобров во время постов, приравнивая это мясо к рыбе.)

Еще активнее стали охотиться на бобров после того, как были «открыты» целебные свойства «бобровой струи» — выделения мускусной железы. Она ценилась во много раз больше, чем шкурка бобра. Впрочем, целебные свойства приписывались не только этой «струе»: в XVII веке появилось несколько книг, состоящих почти целиком из рецептов и советов, как приготовлять лекарства и снадобья из кожи и жира, крови и шерсти, зубов и когтей бобров.

Бобры представляли очень удобный объект для охоты: они селились в определенных местах и найти поселения бобров было очень легко. Казалось, этих животных должны были истребить давно. Однако, видимо, в древности люди относились к бобрам с большим вниманием, чем их потомки. Еще при первобытнообщинном строе бобров не промышляли, а вели так называемое бобровое хозяйство: люди, найдя поселение бобров, не истребляли их поголовно, а убивали выборочно и только самцов или молодых — убийство взрослой самки считалось преступлением. Поэтому число бобров на Руси не уменьшалось, и еще в XV веке существовали так называемые «бобровые ловы», места, где добывали этих животных, и «бобровые гоны» — места, где велось «бобровое хозяйство».

Боброводство было и у коренного населения Зауралья. Известный советский зоолог В. Н. Скалон писал об этом: «Мы имеем перед собой систему, обладавшую, строго говоря, всеми элементами национального своеобразия и высококультурного охотничьего хозяйства».

Но последние два-три столетие оказались роковыми для бобров. И не только потому, что уменьшались площади лесов, преобразовывались реки. Главной причиной исчезновения бобров стали огромные деньги, которые платили за шкуры бобров и за «бобровую струю». Бобров стали истреблять поголовно, нарушая самые элементарные правила охоты. Примерно сто лет назад бобры практически перестали существовать в Европе. Отдельных зверей, спасшихся на глухих речушках, упорно преследовали браконьеры.

К 1917 году на территории России осталось не больше 700–900 бобров. Причем жили они маленькими колониями в пятнадцати местах нашей страны. Одна из таких колоний находилась в Зауралье, на реках Конда и Сосьва (самая крупная колония). Другая на берегу реки Березина в Белоруссии (150 голов). Третья на берегу реки Ивница неподалеку от Воронежа. В первые годы Советской власти там были организованы заповедники. Когда организовали Воронежский заповедник, в нем жило 30–40 бобров. Но уже через пять лет их насчитывалось около 125. А еще через несколько лет бобров в заповеднике стало столько, что их уже можно было отлавливать и переселять в другие области.

Сейчас в нашей стране живет примерно 300–350 тысяч бобров. Не все они выращены в заповедниках, но все они уцелели благодаря заботе людей.

Нелегкая судьба и американских бобров.

Когда европейцы появились в Америке, они застали там отлично налаженное бобровое хозяйство: индейцы знали цену этим зверям, берегли их, помогали, чем могли, и, конечно, не убивали напрасно. Бобры пользовались особым покровительством: ведь, кроме всего прочего, они были «хранителями рек» — строили плотины и не давали рекам пересыхать.

Однако белых колонистов это не интересовало. Это потом практичные американцы подсчитали, что потенциальная стоимость каждого бобрового пруда — минимум 300–500 долларов. (Сюда входят водопои для диких и домашних животных, места жительства норок, ондатр, водоплавающих птиц, противопожарная роль прудов и т. д.) А тогда людей интересовал лишь ценный мех.

Прошло какое-то время, и положение стало настолько критическим, что канадское правительство вынуждено было запретить охоту на этих зверей. Запрет дал положительный результат, и число бобров несколько увеличилось. Тогда запрет был снят. И снова началось избиение бобров. Они «погибали на глазах канадских властей в результате безрассудной, преступной резни: мудрый зверь пал жертвой постыдной человеческой жадности…» — писал польский путешественник Аркадий Фидлер.

Но канадские власти не обращали на это внимания. Тогда на сцену выступил известный индейский писатель Серая Сова — Грей Оул (Вэша Куоннезин). Аркадий Фидлер так рассказывает об этом: «В своей лесной хижине он с помощью жены написал пламенную статью в защиту бобров и послал ее в газету. Затем приготовил лекцию и стал знакомить с ней публику. Эффект превзошел все ожидания. Грэя Оула слушали затаив дыхание, его статьями зачитывались. Оул умел убеждать. Он всколыхнул общественное мнение». И канадское правительство вынуждено было наконец принять меры. Снова запретили охоту на бобров, создали несколько резерватов и заповедников. И есть надежда, что американский бобр тоже будет спасен.

А вот история еще одного, морского бобра — калана. Вообще к бобрам он никакого отношения не имеет — относится к отряду хищных и входит в семейство куньих. С бобром его роднит разве что очень красивый, ценный мех.

Открыли калана в середине XVIII века. Научное описание было сделано впервые в XX веке. А в промежутке между открытием и изучением зверь был почти полностью истреблен. Мы не знаем, сколько существовало каланов до того, как ими занялись промышленники. Видимо, много. Во всяком случае, известный исследователь русского Севера, впервые увидевший каланов, Георг Стеллер, писал, что «они покрывали берег целыми стадами». В конце XVIII — начале XIX века ежегодно добывали по нескольку десятков тысяч каланов. Только в Кантон ежегодно привозили примерно по 20 тысяч шкурок.

Истребление каланов — одна из многих позорных страниц в истории отношений людей и животных. Убийство этого зверя было делом нехитрым. Калан, несмотря ни на что, оставался доверчивым и не боялся человека. А будучи сильно привязанным к определенным местам, долго не покидал их, покорно ожидая своей очереди. И очередь рано или поздно доходила.

Убивали каланов палками, чтобы не портить шкурку. Когда же они наконец поняли, что человек не такое уж приятное и безобидное существо (к этому времени каланов осталось очень мало), промышленники стали использовать родительскую привязанность этого животного. Каланы размножаются медленно. И своего единственного детеныша мамаша очень бережет. Она постоянно держит его у себя на груди (каланы обычно плавают на спине), постоянно ласкает его, облизывает, ныряет вместе с ним и прячет, если возможно, в безопасное место.

Люди быстро поняли, что мамаша готова пожертвовать собой ради спасения детеныша. И, поймав беззащитного каланенка, заставляли его громко пищать. На голос малыша приплывала самка и, не обращая внимания на опасность, стремилась к детенышу…

К концу XIX века количество каланов резко сократилось. Но их продолжали истреблять: только американцы в районе Аляски с 1881 по 1890 год добыли 48 тысяч шкурок. Однако уже в 1900 году было добыто всего 127 шкур. Цены «взлетели до небес», как писал один американский ученый. Но ни за какие деньги уже невозможно было купить шкурку калана. В 1910 году добыли всего одного калана. Его шкуру продали за 1700 долларов. Через несколько лет еще одна шкурка была продана за 2500.

В 1911 году США вынуждены были принять закон, запрещающий охоту на каланов (в СССР такой закон был принят в 1924 году). К тому времени на всех островах, где некогда в изобилии водились эти животные, сохранилось в общей сложности чуть больше полутора тысяч.

В трагедии каланов в первую очередь повинна их шуба — бурая или темно-коричневая, блестящая, прочная и очень легкая. В отличие от других морских млекопитающих, которые в воде защищены от низких температур слоем жира, калан такого жира не имеет. Его защищает шкура с очень густым подшерстком, не пропускающим воду. (У калана на одном квадратном сантиметре 38–40 тысяч волосков, в то время как у белки или у лисы волосков 8-10 тысяч.) Такая шкура, правда, требует заботы, и калан много времени тратит на ухаживание за своим мехом: выбираясь на берег, он чистит, расчесывает волоски на своей роскошной шубе. Делает это калан передними лапами, на которых имеются очень подвижные «ладошки». (По свидетельству исследователя каланов С. В. Маракова, каланы могут держать передней лапой спичку и даже иголку.) Кстати, передними лапами каланы поднимают со дна камни, кладут их себе на грудь и, лежа на воде спиной вниз, разбивают об эти камни ракушки моллюсков и панцири крабов. Калан может взять камень под мышку и плавать с ним, если даже камень ему в данную минуту не нужен. Иногда одним камнем калан пользуется целый день.

Но при всей ловкости и даже силе лапы эти — как, впрочем, и зубы каланов — не предназначены для драк. И каланы не только не дерутся, они даже почти никогда не ссорятся. Каланы очень миролюбивы и добродушны. Может быть, это, а может, понятливость и какой-то особый «интеллект» (например, каланы, как выяснилось, догадываются сбивать замки с клеток) делали их излюбленными положительными героями алеутского фольклора.

Сейчас места, где живут каланы, объявлены заповедными, охота на них запрещена, люди проявляют максимум заботы об этих животных, и число их заметно увеличилось. Каланы останутся на земле. И люди смогут увидеть каланов либо на берегах Курильских островов, либо на кино- и телеэкранах и, может быть, кто-то вспомнит слова Георга Стеллера: «Не могу передать красоту этого животного в живом состоянии: когда оно бежит по земле, то кажется чернее атласа, и его яркая чернота сверкает».

Сходна с судьбой бобров и каланов судьба еще одного очень ценного пушного зверя — соболя.

Когда-то он был широко распространен, жил не только в сибирских, но и в европейских лесах, доходил до теперешней Белоруссии и Литвы. Много соболя было и в Московском государстве. Огромные партии шкурок вывозились из Сибири. Только в XVII веке и только Восточная Сибирь давала 80 тысяч шкурок в год. Всего же на Руси добывалось 200 тысяч соболей. Но с каждым годом соболя становилось все меньше, а шкурки его дорожали все больше. Достаточно сказать, что в начале нашего века шкурка соболя стоила 200–250 рублей. Чем дороже шкурка, тем яростнее добыча. И вот численность соболя стала катастрофически падать. Если на Ирбитской ярмарке — основном месте дореволюционной России, где торговали пушниной, — в 1896–1900 годах было продано 44 280 шкурок соболя, то в следующее пятилетие — 31 440, а в 1906-1910-х уже всего 14 400.

В европейской части соболь был уничтожен полностью, в Сибири его осталось очень мало. Например, когда в районе Баргузинского хребта решили организовать заповедник, там жило не более 20 соболей. Столько же оставалось и в Кондо-Сосьвинском районе, который еще в XVII веке ежегодно поставлял в Москву до 2000 соболиных шкурок. Соболь был на грани полного исчезновения. И вот места, где еще оставались эти зверьки, были объявлены заповедными, а на соболей запретили всякую охоту. Это, конечно, дало положительные результаты — поголовье соболей скоро значительно увеличилось. Но главное, что помогло сохранить и увеличить количество соболей, — это расселение их по стране. С 1927 по 1957 год более чем в 100 районов нашей страны завезли и выпустили 12 500 зверьков. Прошло еще несколько лет, и соболь вновь стал промысловым зверем. Уже в 1940 году в СССР было 300 тысяч соболей. Сейчас их примерно 800 тысяч. И добывают соболей теперь больше, чем двести лет назад.

Можно привести еще немало примеров спасения животных в заповедниках. Это оказалось очень действенной мерой. Не случайно сейчас более чем в ста странах мира существует свыше 1100 заповедников. Они занимают около 2 процентов всей суши нашей планеты. И это только те заповедники, территории которых более 1000 гектаров. Заповедников, площадь которых меньше 1000 гектаров, в мире, по крайней мере, 3000. Это своеобразный «полигон», где можно изучать животных в их природных условиях, не нарушенных человеческой деятельностью. Это и резерваты, благодаря которым сохранились на Земле многие животные.

Однако, как видим, только сохранить животных часто бывает недостаточно: ведь и в заповедниках может быть перенаселение. Пока речь идет о спасении, о расселении животных не думают. Но когда тот или иной вид размножится, угроза его исчезновения с лица Земли минует, появляются другие опасности: могут возникнуть болезни, эпизоотии, может начаться нехватка кормов. (Хотя в заповедниках, где животные под постоянным наблюдением и где они подкармливаются, это маловероятно.) Но животных расселяют не только для того, чтоб создать в заповеднике благоприятный режим, но и для того, чтоб обогатить фауну других областей или других стран.

Животные едут в поездах и на автомобилях, плывут на пароходах и летят на самолетах. Причем современная техника позволяет преодолевать по воздуху огромные расстояния не только таким зверям, как бобры или соболи, но гораздо более крупным.

Животные, о которых сейчас пойдет речь, много часов летели над океаном. Потом много часов везли их по морю. Потом они жили в специальных вольерах, и лишь через год их выпустили в те места, где лет 150–200 назад был убит последний из этих зверей. Так в 1974 году на полуострове Таймыр оказались удивительные животные — овцебыки.

Когда-то овцебыки были широко распространены по всей Европе и бродили вместе с мамонтами, шерстистыми носорогами, дикими лошадьми. Изменение климата и некоторые другие причины сильно повлияли на животных мамонтовой группы, в том числе, естественно, и на овцебыка. Но на Крайнем Севере он мог бы сохраниться, если бы не люди.

Овцебык не удирает от врагов, в случае необходимости он выставляет навстречу опасности свои могучие, сильно расширенные у основания и образующие что-то вроде шлема рога. При этом самцы выстраиваются в круг или квадрат, помещают в середину самок и телят и принимают на себя удар. Таким образом они отбивают атаки волков и, говорят, даже медведей. Видимо, таким же образом встречали они и охотников — падали под пулями, но не отступали.

Так было на русском Севере, где последнего овцебыка убили в конце XVIII или начале XIX века. Так было и в Северной Америке, где последнее стадо овцебыков истребили в 1860–1870 годах. Быки сохранились лишь на северо-западе Канады и на северо-востоке Гренландии. В начале нашего века люди спохватились: ведь исчезает с лица Земли очень интересное и очень ценное животное.

Овцебык интересен всем. Например, он — самое шерстистое или точнее, может быть, самое длинношерстное животное на Земле: волосы его на боках достигают 90 сантиметров длины. Он «морозоустойчив». И не только потому, что имеет такую длинную шерсть, но и потому, что умеет сохранять тепло — не суетится, двигается степенно (если нет причины бежать). Кроме того, из-за особого свойства подкожного жира, находящегося в ногах овцебыка (он плавится при температуре более низкой, чем жир в других частях тела), кровь в них циркулирует слабо, и ноги зверя безо всякого вреда для него могут сильно охлаждаться, уменьшая тем самым общие теплопотери организма.

Овцебык очень нетребователен к пище, даже северный олень по сравнению с ним — настоящий обжора: питаясь тем же скудным кормом, что и олени, овцебыки потребляют его в 4 раза меньше!

Достоинства быка (с точки зрения человека) можно перечислять очень долго. Тончайшая шерсть, вернее подшерсток, похожий на пух, очень высоко ценится. (Раньше, чтобы добыть этот подшерсток, животных убивали. Сейчас научились вычесывать быков, не причиняя им вреда.)

У овцебыков очень вкусное мясо, их молоко содержит 11 процентов жира.

Задумав спасти быков, люди решили расширить и места их обитания. Для этого сначала завезли овцебыков в Швецию, Норвегию и Исландию. Но там быки погибли от воспаления легких: без труда перенося сильные морозы в Канаде и Гренландии, они не смогли перенести влажности воздуха.

На Аляске дела пошли лучше. Вскоре там образовалось довольно крупное стадо.

В Западной Европе не отказались от идеи акклиматизации (точнее, от реакклиматизации) овцебыка. В 1929 году несколько животных было завезено на остров Шпицберген. Быки прижились, начали размножаться. Но во время второй мировой войны все стадо погибло — пришлось начинать заново.

Сейчас быки появились в СССР — их привезли с Аляски. Часть быков поселили на Таймыре, часть на острове Врангеля. Условия в этих местах для быков оказались благоприятными. Что же касается морозов и метелей — они овцебыкам не страшны. Низко опустив рогатые головы и, как врагов, встречая ледяные порывы ветра, овцебыки могут стоять сутки, двое, трое — держат «круговую оборону» против мороза и ветра, прикрывая собой малышей и их мамаш.

Страшнее для овцебыков сильные снегопады, когда невозможно доставать корм из-под снега. Но люди, взявшие на себя заботу об овцебыках, не оставляют их в беде — вездеходы, а если требуется, и вертолеты доставят еду попавшим в трудное положение животным.

Овцебыков называют еще мускусными быками, потому что в определенное время года специальные железы начинают вырабатывать секрет, напоминающий по запаху мускус. Но более употребительное название все-таки овцебык. Хотя бы потому, как точно заметил канадский исследователь Арктики В. Стефансон, «что он обладает почти всеми достоинствами коровы и овцы, а во многих отношениях превосходит их».

От Ноева ковчега до наших дней

И все-таки может так случиться, что ни в заповедниках, ни в питомниках, ни тем более в природе не удается сохранить животных. И тогда взоры любителей природы обращаются в сторону зоопарков. Впрочем, такое отношение к ним — явление новое, хотя история самих зоопарков весьма древняя.

Кто-то в шутку сказал, что первый зоопарк на своем ковчеге организовал Ной, о котором рассказывается в Библии. Он собрал в него животных и разделил их на «чистых» и «нечистых». Если же говорить всерьез, то первые зоопарки, сведения о которых дошли до нас, были созданы в очень далекие времена.

Так, древнеегипетские папирусы сообщают, что еще в 2900 году до нашей эры существовал крупный зоопарк в Саккаре. Другой зоопарк на берегах Нила был создан в XVI–XV веках до нашей эры фараоном Тутмосом III. Возвращаясь из военных походов, он привозил в свою столицу различных животных. А его мачеха даже снаряжала специальные экспедиции за животными в Пунт (теперешнее Сомали).

Примерно 31 век назад, как повествует китайская «Священная книга песен», был основан зоопарк в Китае. Он занимал площадь в 600 гектаров и назывался «Парк ума» (или «Парк разума»).

Ассирийские правители тоже были большими любителями зоопарков, причем даже специализированных: царица Семирамида предпочитала держать в неволе леопардов, ее сын Ниниа — львов, а царь Ашшурбанипал — верблюдов и львов.

В X веке до нашей эры был зоопарк и у царя Соломона.

В Европе впервые зоопарки появились, очевидно, у древних греков и римлян. Причем любознательные и просвещенные греки широко использовали зоопарки для изучения животных.

Однако доподлинные сведения о первых европейских зоопарках дошли до нас лишь из X века нашей эры.

Когда появились зоопарки в Америке, точно неизвестно, но известно, что в 1520 году, когда испанские завоеватели ворвались в столицу ацтеков, они уже застали там прекрасный, благоустроенный зоопарк.

Считалось, что первым зоопарком в России был Измайловский зверинец, устроенный царем Алексеем Михайловичем. Сначала в нем находился подаренный персидским шахом русскому царю слон, а затем стали там держать и других животных. Измайловский зверинец действительно был одним из первых зоопарков на Руси, и зоопарком довольно большим, причем животные содержались не только в клетках, но и в загонах, и даже на воле. Однако задолго до Измайловского зверинца (в 1061 году) существовал зоопарк в Новгороде, на Софийской стороне, где находился Зверино-Надеинский монастырь. В этом зоопарке содержались не только животные местной фауны, но и экзотические животные, которых привозили из дальних стран различные купцы и путешественники.

Первый в России зоопарк, который был открыт для широкой публики, — это Московский зоопарк, основанный в 1864 году. Его основатель — крупный ученый и общественный деятель профессор А. П. Богданов писал, что учреждение это должно быть не только коммерческим или развлекательным, должно служить просвещению народа, а также делу сохранения редких животных. Однако через четыре года после открытия зоопарка в Москве Богданов вынужден был отказаться от своих высоких идей, и парк превратился в чисто коммерческое заведение, где животные содержались к тому же в отвратительных условиях.

Таковы были все зоопарки, основанные в России (зоосады, как их называли), и многочисленные передвижные зверинцы, над которыми по ночам висел тоскливый вой голодных, измученных животных, а вокруг стоял тяжелый смрад от нечищеных клеток.

Передовые люди как в России, так и во многих странах мира пытались превратить зоопарки в научные и просветительные учреждения. Робкую попытку сделал в середине прошлого века Карл Гагенбек, известный торговец животными, но у него ничего не получилось. Хотя кое-что для спасения редких животных он тогда сделал.

Много сил созданию зоопарков, в которых животные по возможности меньше чувствовали бы неволю, отдал Альфред Брем. Сначала в V Гамбурге, а затем в Берлине он попытался создать зоопарки, которые стали бы и научно-просветительными учреждениями, и помогли бы сохранять редких животных. Но и Брем был сломлен долгой изнурительной борьбой с людьми, видевшими в зоопарках лишь средство обогащения. Однако заслуга Брема в том, что он сумел разработать, если так можно выразиться, теорию будущих зоопарков, которая начинает осуществляться на практике только сейчас. Только сейчас начали создаваться зоопарки, где животным созданы условия, максимально приближенные к естественным. В этих зоопарках стремятся удовлетворять «поведенческие потребности», свойственные этим животным, то есть животные не только будут сохранены физически — сохранятся их характерные черты, которые обычно теряются в неволе.

Попытки создать в Аскании-Нова зоопарк такого типа сделал в конце прошлого века Ф. Фальц-Фейн. Сын богатого помещика, он имел возможность не думать о коммерческой стороне дела, а просто держать животных в сносных условиях, заботиться о них. Однако зоопарк Фальц-Фейна был исключением. Основная масса зоопарков представляла собой зрелищно-коммерческие учреждения, куда многие люди ходили развлекаться, где даже можно было подразнить плененных зверей и птиц, поиздеваться над ними. И не удивительно, что большинство порядочных людей резко отрицательно относилось к зоопаркам и зверинцам.

Сейчас отношение к зоопаркам изменилось. И потому, что изменились сами зоопарки, и потому, что они в огромной степени стали помогать изучению животных, о которых мало известно науке. И, наконец, потому, что целый ряд животных уцелел на Земле лишь благодаря зоопаркам.

Вспомним хотя бы зубров. Ведь они существуют сейчас лишь потому, что некоторое количество их оставалось в зоопарках.

Антилопа белый орикс была когда-то широко распространена в Африке. Но вот появились охотники, вооруженные не только ружьями, но и пулеметами, установленными на автомобилях. А некоторые преследовали стада этих животных даже с самолетов, и в конце концов в природе не осталось ни одной этой антилопы. И только в зоопарках, защищенных от охотников и им подобных «любителей» природы, ориксы сохранились.

Еще более убедительный пример — история милу, или оленя Давида. Это удивительное животное с небольшой гривой и печальными глазами. У этого животного несколько названий. И одно из них в переводе с китайского означает «не похожий ни на одного из четырех». Действительно: рога у него оленьи, но на оленя это животное не похоже; хвост коровий, но и на корову оно не похоже; не похоже оно и на козу, хотя имеет козьи копыта, не похоже и на лошадь. Второе название этого животного — милу. А научное название — олень Давида — дано ему в честь путешественника и исследователя Азии Арманда Давида, который впервые увидел это животное и сообщил о нем ученым.

Увидеть милу было нелегко. Нигде в природе он не существовал. И единственное стадо в 120 голов, уцелевшее на Земле, паслось в императорском саду в Китае. Олени считались священными, их существование держалось в тайне, и постороннего, проникшего в эту тайну, ждала жестокая казнь. Арманд знал, чем он рисковал. Но он был настоящим натуралистом и перелез высокую стену, окружавшую императорский парк, чтобы увидеть оленей.

«Вылазка» Арманда Давида имела важные последствия: об удивительных животных стало известно ученому миру, и китайцы уже не могли хранить в тайне существование милу. Вскоре несколько животных попало в Европу. А через 20 лет после этого разбушевавшаяся река Хуанхэ разрушила стены парка, олени разбежались и были истреблены. Последнего оленя в Китае убили в 1900 году.

В XX веке олени Давида вообще перестали бы существовать, но, к счастью, несколько экземпляров уже прижились в Европе. И через некоторое время олень Давида появился в ряде зоопарков мира. Он хорошо чувствует себя в неволе, и к 1922 году на Земле насчитывалось уже 64 милу. В 1935-м уже 300, в 1963-м — около 400. Сейчас их гораздо больше.

Наконец, еще один пример — лошадь Пржевальского.

Знаменитый русский путешественник?. М. Пржевальский привез из своих путешествий по Монголии шкуру и череп неизвестного ранее науке животного. В 1881 году зоолог И. С. Поляков описал это животное, определив, что оно является предком нашей домашней лошади, и назвал ее в честь путешественника и первооткрывателя лошадью Пржевальского. Уже тогда эти лошади были редкими. Сейчас в природе не осталось ни одной такой лошади. Зато уцелело несколько лошадей Пржевальского в зоопарках. И благодаря этому к 1971 году на земном шаре жили уже 182 чистокровных лошади Пржевальского.

Ученые называют зоопарки «зоологическими банками», где хранятся уникальные ценности. А Джеральд Даррелл, страстный защитник диких животных, организатор знаменитого зоопарка в Англии, в котором живет 24 вида редчайших животных, так сформулировал задачу зоопарка: «Его цель — попытаться спасти от полного истребления некоторые виды животных точно так же, как музеи хранят великие творения искусства, а различные общества обеспечивают охрану древних памятников и строений. Животные, населяющие вместе с нами эту планету, не менее важны, и если еще можно представить себе рождение нового Рембрандта или Леонардо да Винчи, то никакие наши усилия, даже в век потрясающего развития технологии, не могут возродить истребленный вид фауны».

Но животные в зоопарках не только охраняются и сохраняются. Некоторые редкие виды в зоопарках так размножились, что появилась возможность возвратить их в дикую природу. Например, Мальгашская республика (остров Мадагаскар) заключила с зоопарком Сан-Диего (США) соглашение о разведении некоторых видов лемуров в зоопарке, так как из-за интенсивной хозяйственной деятельности эти животные исчезают на острове. А львов в Африку перевозят из… Лондонского зоопарка, где, как в Пражском, Базельском и в некоторых других крупных зоопарках мира, хорошо налажена работа по разведению редких животных. Однако тут люди столкнулись с неожиданными трудностями: выращенные в неволе львы часто не могут приспособиться к новым условиям. Выращенные в неволе, они часто утрачивают свои основные хищнические инстинкты и оказываются неспособными добывать корм на воле. Впрочем, это относится не только к хищникам. В 1975 году канадские биологи Р. и Б. Бриндемур по просьбе руководителей заповедника на острове Борнео организовали «школу» для орангутанов, выращенных в неволе. Оказываясь на свободе — в естественных условиях! — эти обезьяны не могут приспособиться и голодают. В «школе», организованной Бриндемурами, оранги учатся самостоятельно жить в джунглях.

Другая проблема — малое количество животных одного вида. В результате — скрещивание близких родственников, а это может привести к вырождению.

Безусловно, сильно влияет на некоторых животных и отсутствие естественного отбора.

Наконец, пока еще не все редкие или вымирающие животные, содержащиеся в зоопарке, размножаются в неволе. Однако работа в этой области фактически только начинается, и большинство ученых настроены оптимистически. Ведь в зоопарках уже успешно размножаются такие редкие животные, как карликовые бегемоты и окапи. (Из 200 окапи, живущих сейчас в зоопарках, примерно 150 родились в неволе.) В зоопарках живет и семь видов животных, в природе уже не встречающихся. И есть надежда, что благодаря зоопаркам они уцелеют на Земле.

Эту надежду поддерживает и тот факт, что многие зоопарки превратились сейчас из зрелищно-просветительных учреждений в научные (или сочетают и то и другое): ведь в зоопарках, как сейчас стало ясно, имеется прекрасная возможность изучать биологию животных. В условиях зоопарков можно наблюдать процессы, которые очень трудно, а порой и невозможно проследить в природе. «Ни в каком другом месте нельзя так хорошо изучить и исследовать, например, поведение животных во время размножения или в период роста, — пишет один из крупнейших современных зоологов, директор Берлинского зоопарка профессор Г. Дате. — Современный зоологический сад дает возможность сравнивать поведение отдельных особей одного вида и более или менее родственных видов животных».

«Дать тигру дом»

В 1972 году индийское правительство, поддерживаемое в этом вопросе Международным союзом охраны природы и Всемирным фондом охраны дикой природы, разработало проект, получивший название «Тигр».

В 20-х годах нашего века в Индии было около 40 тысяч тигров, а в 1972-м оставалось всего 1,8 тысячи. В последующие годы эта цифра явно снизилась, так как, несмотря на запрет охоты и вывоза шкур за границу, браконьерство продолжалось. Тигры стали гибнуть от ядохимикатов — были обнаружены трупы десятков отравленных животных. Но одной из важнейших причин исчезновения хищников эксперты считают все-таки интенсивное уничтожение лесов, сокращение в них диких копытных, выпас скота и тому подобные мероприятия, сильно сокращающие места, пригодные для жизни этих хищников. Вот почему ученые считают необходимым в первую очередь сохранить природные места обитания животных. И не случайно операция по спасению тигров, начатая в Индии, в Национальном парке Д. Корбетта, получила название «Дать тигру дом».

Спасение наших соседей по планете — вопрос очень многогранный. Это и запрет охоты на определенных животных, и заповедники, и разведение некоторых редких животных в зоопарках и расселение по стране (или другим странам). Но это и сохранение исконных мест обитания животных. Однако возможно ли это? И имеет ли такое сохранение смысл? Ведь существует мнение (и его высказывают многие видные ученые), что на Земле в конечном итоге не останется ни клочка дикой природы. Деградация и разрушение мест обитания животных — так принято называть в науке преобразование земель в сельскохозяйственные угодья и осушение болот, строительство городов, поселков, предприятий и, конечно же, вырубка лесов. А к чему это поведет — отвечают американские ученые: по их прогнозам, если только тропические леса будут сокращаться такими же темпами, как сокращались они до сих пор, то к началу следующего века количество видов животных на Земле уменьшится примерно на 200 тысяч. (Конечно, имеются в виду все животные, в том числе и беспозвоночные, и мелкие позвоночные, но мы же говорили — и еще будем говорить — о том, что все виды важны в природе, каждый вид по-своему неповторим и уникален.) Мы сейчас еще не знаем, чем грозит исчезновение того или иного вида. Конечно, уже исчезло немало животных, а наша планета все-таки существует, катастрофы как будто не произошло. Но откуда мы знаем, что было бы, если б эти животные уцелели? Может быть, в распоряжении людей оказались бы какие-то очень важные охотничьи или домашние животные? И не знаем мы сейчас, какие животные из тех, что в настоящее время живут на Земле, вдруг могут оказаться совершенно необходимыми или, по крайней мере очень важными. Ведь могут возникнуть самые непредвиденные обстоятельства, возникнуть необыкновенные ситуации, когда считавшиеся нейтральными или даже вредными животные вдруг станут нужными или очень полезными для людей. Или вдруг при более тщательном изучении окружающей среды выяснится, что считавшиеся маловажными или вредными виды играют огромную роль в жизни нашей планеты. Такие примеры уже есть, и их немало. Мы еще поговорим об этом в следующей главе. А сейчас нас интересует другой вопрос: как же сохранить многообразие животного мира, когда человек все активнее наступает на девственную природу и, как писал Б. Гржимек, диким животным не остается места на Земле.

У людей есть много путей для этого. О некоторых мы уже говорили. Но есть и еще один путь — в этом стремительном движении вперед человечеству следовало бы чуть-чуть приостановиться, оглянуться назад, кое-что прикинуть и кое-где подсчитать.

Сейчас уже очевидно, что охрана живой природы тесно связана со статистикой, с расчетами и подсчетами. Статистика, расчеты становятся на охрану природы!

Человек начнет считать и сталкиваться с удивительными и парадоксальными на первый взгляд цифрами и фактами, которые могут убедить даже самого закоренелого прагматика, самого убежденного противника дикой природы.

Вот лишь один пример. Когда-то на Аляске были открыты богатые россыпи золота. Вспыхнула «золотая лихорадка» — тысячи людей ринулись туда в надежде разбогатеть. И хоть многие вернулись ни с чем, золота на Аляске, видимо, было добыто много. Но вот прошел бум и, как точно заметил профессор А. В. Яблоков, «Аляска не манит больше золотоискателей, но охотники по-прежнему неплохо живут за счет живой природы, и страна богатеет». Да, золота добыли много, и в те годы стоимость этого драгоценного металла значительно превышала стоимость добываемых на Аляске мехов. Но вот кончилось золото, а дикая природа, и в частности звери, осталась. И сейчас подсчитано, что меха, добытые на Аляске, дали в десять раз больше прибыли, чем все золото, найденное там.

Это лишь один пример. Таких примеров можно привести немало. И каждый убедительно доказывает: чтобы сохранить фауну нашей планеты, человечество должно коренным образом пересмотреть свое отношение к животным, произвести, так сказать, переоценку ценностей.

Советский зоолог М. А. Заболоцкий рассказал однажды, как геологи нашли месторождение золота на территории одного заповедника. Так как заповедники тогда находились в ведении ВЦИКа, то они обратились к его председателю М. И. Калинину с просьбой разрешить разработку этого месторождения. Михаил Иванович поинтересовался, осталось ли еще где-нибудь в Советском Союзе золото. Геологи удивились такому вопросу и ответили, что золота достаточно и в других местах. Тогда Калинин им посоветовал добывать золото в этих местах, а уж когда его нигде не будет, начать разрушать заповедник.

Вот если бы так было всегда и всюду! Если бы все люди понимали, что часто все золото мира не окупит погубленной природы!

Конечно, люди не могут отказаться от прокладки дорог, строительства населенных пунктов, расширения городов и возведения плотин. Однако если еще недавно это делалось часто без тщательного взвешивания всех последствий, то сейчас уже серьезно задумываются над тем, сколько пахотной земли будет занято при строительстве плотины, сколько земли будет изъято из землепользования при прокладке дороги. Люди начинают серьезно считать, взвешивать — и это хорошо! Жаль только, что учитывают они еще не все — надо, чтобы проектировщики подсчитывали, сколько гнезд, нор, берлог будет уничтожено при том или ином строительстве и хотя бы приблизительно (настоящую стоимость никто подсчитать не может!) представляли себе, во что тот или иной проект обойдется государству: какие потери будут сегодня, завтра, через годы. Если бы такие подсчеты производились — наверняка многие проекты строительства искусственных морей или прокладки дорог, сооружения поселков или рытья каналов были бы пересмотрены, строительство было бы перенесено в другие места, а многие из-за убыточности (именно так!) были бы отменены вовсе.

Человек считает себя хозяином природы в силу имеющегося у него могучего оружия — разума. Но до сих пор хозяин не очень разумно хозяйничал на планете. Сейчас он это начал понимать. Доказательство тому — заповедники и национальные парки, Красная книга и запреты на отстрел животных, успехи зоологии и всех ее ответвлений, создание науки об охране животных и многое другое. И все-таки по-настоящему хозяином природы человек станет тогда, когда научится по-настоящему считать. И не только убитых или сохраненных животных. Человеку надо уже иметь и в этом плане дело с более крупными числами и считать, если так можно сказать, «во времени», то есть делать расчеты не только того, что имеется или имелось, но и того, что может иметься.

Вот очень простой, но в то же время весьма показательный пример: прежде чем приступать к вырубке какого-то участка, следовало бы посчитать, что выгоднее — использовать древесину или добывать на нем белок. Возможно, древесина окажется доходнее, но может оказаться и наоборот. Как же это может быть? Ведь древесина — ценнейший продукт, она нужна во всех отраслях промышленности, продукты вторичные, то есть получаемые от переработки древесины, не только многочисленны, но и очень ценны, очень важны, часто — незаменимы. Как же их можно сравнивать с мехом, пусть даже с ценным и красивым? Конечно, нельзя! Так считали долгое время, так продолжают думать многие и сейчас. Думают так по инерции. Но человечество уже начало понимать, что пора отказываться от инерционного мышления. И вот стал появляться несколько странный, но очень точный термин — «эффект неиспользования», то есть определяется выгодность неиспользования какого-то участка природы. Допустим, того же леса, о котором мы сейчас говорили. Однако слово «неиспользование» — понятие условное, и в данном случае его надо понимать как «сохранение и использование в ином плане».

Конечно, если вырубить участок леса, то доход от древесины превысит все доходы, получаемые от леса. Но доход этот будет единовременный. Доход же от обитающих в этом лесу животных хоть и меньше, зато он постоянный, ибо животный мир, при правильном и рациональном отношении к нему, постоянно воспроизводится. Вот тут и надо считать. И если мы подсчитаем стоимость, например, пушнины, добытой в этом лесу за двадцать или тридцать лет, она, возможно, значительно превысит стоимость древесины, которую мы получили бы, вырубив этот лес. Не говоря уж о других продуктах, которые дает лес, не говоря уж о главном — о том, какое значение этот лес имеет для чистоты воздуха, для охраны водоемов. Так что оказывается иногда выгоднее не доставать топоры, оставить в покое пилы.

Может показаться странным, что в этой главке мы много говорим о выгодности, о доходах, о прибылях, — в общем, о коммерческой и финансовой стороне. Относится ли это к охране животных? Но дело в том, что у человека с его соседями по планете сложились сложные, многообразные и в том числе утилитарные отношения. Правильно налаженные, эти отношения могут помочь сохранению животных в сложных условиях современного промышленного мира.

Второе, что может показаться странным в этой главке, — это призыв к защите леса во имя охоты в нем на белок. Но опять-таки — странный он лишь на первый взгляд. На самом же деле, уничтожив лес, мы тем самым обязательно уничтожим всех белок, сохранив лес, мы тем самым «дадим дом белке», то есть сохраним ее природные места обитания, сохраним главный фактор ее существования. А уж навести порядок в этом доме, то есть следить, чтоб отстрел был нормирован, чтоб зверьков было нужное количество (мало — плохо, много — тоже нехорошо), — дело уже дальнейшего.

Однако сохранять дом необходимо не только для белок или каких-то иных мелких зверей, и «эффект неиспользования» того же, допустим, леса будет не только в выгодности охоты. Напротив, охота — не единственная и отнюдь не главная сторона в отношении людей и животных. По крайней мере, сейчас она не главная. И чем дальше, тем меньшую роль она будет играть в жизни людей. Потому что настало время, когда необходим новый, совершенно иной подход к животным. Профессор Яблоков считает, что отношения должны меняться так: от промысла люди должны перейти к пастушеству, а от пастушества — к фермерству. «Промысел, — пишет Яблоков, — самая примитивная форма использования природных ресурсов, человек берет у природы готовые блага, ничего не давая ей взамен. Она хороша была лишь в первобытные времена. Теперь давно уже пора перейти на другой принцип взаимоотношения с природой: прежде чем что-нибудь взять у нее, надо ей сперва что-то дать».

Конечно, это впрямую не относится к белкам в нашем условном лесу. (Хотя, если говорить в широком смысле этого понятия, то и тут мы, во-первых, даем белкам дом, во-вторых, регулируем охоту. Так что «эффект неиспользования» вполне укладывается в рамки этого нового подхода.) Может быть, и охотники на Аляске как-то по-новому подходят сейчас к своему делу, а может быть, там еще не пришел черед менять отношения. Но вот во многих северных районах Евразии люди уже перешли к более прогрессивному отношению к диким животным. Пример тому — отношение людей к диким оленям. По сути дела, человек пасет диких оленей, то есть животных, которые ни по анатомическому, ни по морфологическому строению, ни по поведению не отличаются от тех, которые паслись здесь до того, как человек обратил на них внимание, или пасутся сейчас там, где нет поблизости человека. Конечно, имеется какая-то часть прирученных в полном смысле слова, но не о них сейчас речь. Речь идет об огромных стадах животных, природу которых человек не стремится изменить. Но он взял эти стада под контроль — перегоняет их с пастбища на пастбище, обеспечивает в случае необходимости кормом, охраняет от хищников, борется с болезнями оленей. Человек не промышляет этих животных в буквальном смысле, хотя и использует их в своих нуждах. Человек и не приручает их в прямом смысле, хотя и делает для этих животных многое. Иными словами, он помогает природе (в данном случае под природой мы имеем в виду оленей, которым человек дает все, что требуется) и берет у нее то, что ему нужно. Такое отношение человека с дикими животными получило название пастушества. Конечно, не ко всем оно применимо, не все животные нуждаются в такой форме отношений. Но мы и не пытаемся уравнять всех — в данном случае подходит пастушество, в других случаях для сохранения дикой природы подойдет еще более прогрессивная форма отношений — фермерство. Какое-то количество животных уцелеет благодаря запрету охоты на них. Люди уже ищут самые разные пути сохранения животных. Помогает им в этом и современная наука, и современная техника. Но главное — помогает людям великое мужество и преданность идее.

И мужество, и космические спутники…

На зеленом склоне холма, на самом гребне кратера Нгоронгоро, между уникальным заповедником Серенгети и выделенным из него резерватом, находится необычный памятник. На нем высечено: «Михаэль Гржимек. 12.4.35.-10.1.59. Он отдал всё, что имел, даже свою жизнь за то, чтоб сохранить диких животных Африки».

Многие посетители этого заповедника останавливаются у памятника, но далеко не все знают, что Серенгети, может быть, уже перестал бы существовать как заповедник, если бы хмурым декабрьским днем 1957 года Михаэль Гржимек вместе со своим отцом — известным зоологом Бернгардом Гржимеком не отправились на самолете в Африку.

Сейчас Международный научно-исследовательский институт Серенгети носит имя Михаэля Гржимека, там изучают животных заповедника, там разрабатываются методы спасения диких животных Африки. А четверть века назад не только не велось никакой работы — существование самих животных в Африке вообще, и в Серенгети в частности, было под угрозой.

Национальный парк-заповедник Серенгети находится на территории бывшей Танганьики. В 1964 году Танганьика, освободившись от английского господства, вместе с другой, тоже ставшей свободной страной — Занзибаром образовала Объединенную Республику Танзанию. Но в 1957 году Танганьика была подмандатной территорией Англии, а английское правительство тогда, видимо, не очень заботилось о сохранении редчайших животных, иначе оно не стало бы сокращать территорию заповедника. Уменьшение заповедника — одного из немногих в Африке, где еще уцелели стада редких диких животных, — не просто механическое сокращение на одну треть площади. Оно грозило гибелью многим животным. И профессор Бернгард Гржимек понимал это. Понимал и Михаэль — еще совсем молодой, но уже опытный зоолог, как и отец, страстный защитник животного мира Земли. Но как доказать губительность такого проекта, как показать катастрофу, к которой приведет уменьшение территории заповедника?

Профессор Гржимек уже не раз бывал в Африке, бывал он и в Серенгети. Он знал: стада антилоп, зебр, жирафов кочуют по обширной территории. Почему? Что заставляет их перемещаться с места на место? Как далеко откочевывают эти стада, и не выйдут ли они за пределы заповедника, если его границы будут сужены?

Потом Михаэль Гржимек, совершая многочисленные поездки в разные части Серенгети, соберет образцы почв и трав. Благодаря этому ученые установят, что путешествуют животные не случайно: в определенное время года они кормились в определенных зонах, причем многие из этих участков лежали далеко за пределами предполагаемых новых границ. Значит, если будет сокращена территория заповедника, то большая часть животных окажется за его пределами, станет неохраняемой и неминуемо погибнет от браконьеров.

В конце концов профессор Гржимек докажет губительность сокращения площади заповедника. Но это произойдет позже. А на первых порах необходимо было сосчитать животных и убедить английские власти цифрами и фактами.

Ученые давно поняли, что считать животных необходимо. Без учета люди не узнали бы — ни сейчас, ни в дальнейшем, — сколько осталось тех или иных животных, какие стали редкими, какие исчезают. Не будут знать зоологи и каких животных становится слишком много, а это ведь тоже опасно: слишком большое количество в одном месте приводит к истощению пастбищ, а значит, к гибели животных от голода, от массовых заболеваний. Особенно важно это в заповедниках, где человек создает животным наиболее благоприятные условия существования, где их размножение не сдерживается регуляторами, имеющимися в природных условиях.

Поняв необходимость вести «природную бухгалтерию», ученые придумали и много способов подсчета животных. Например, таких животных, как бобры, ондатры, барсуки, имеющих постоянные жилища, считать сравнительно легко: надо, во-первых, найти их жилища; во-вторых, определить, какие из них обитаемы, какие брошены; в-третьих, выяснить, сколько зверей живет в обитаемых жилищах — один, пара или целая семья. А уж потом полученные цифры сложить или перемножить.

С лисами и волками — и сложнее и проще. Сложнее потому, что жилища у них временные, сооружаются только на тот период, когда появляется потомство. Поэтому норы и логова этих зверей ищут и учитывают только в первой половине лета. А проще потому, что легко определить, брошенные эти жилища или действующие: обитаемые хорошо отличаются от необитаемых.

Есть немало животных, которые вовсе не имеют жилищ. Их считают только зимой — по снегу, по следам. Однако это тоже не просто: ведь один заяц или один лось может оставить столько следов, что покажется, будто прошло целое стадо. Для того чтоб не ошибиться, поступают так: намечают пробную площадку и по ее границам стирают все следы. Потом загонщики идут цепочкой и заставляют зверей, находящихся внутри площадки, покинуть ее. Все звери обязательно пересекут полосу, на которой стерты старые следы, и оставят свежие. Вот эти следы и подсчитывают.

Конечно, жилища зверей разыскивают не по всему лесу, а на определенном участке — какой-то части леса. Допустим, это — одна его сотая. Значит, количество зверей в лесу примерно в сто раз больше, чем на этом участке.

Есть немало и других способов, причем в последнее время применяются новейшие достижения науки и техники. Однако все они не подходили Гржимекам, потому что работа, которую им предстояло выполнить, была совершенно необычной: им предстояло подсчитать количество животных на территории в 12 тысяч квадратных километров — именно такую площадь занимал Серенгети.

Английское правительство не только отказалось субсидировать работу Гржимеков — у него даже не нашлось денег, чтоб частично оплатить поездку ученых в Африку. У Гржимеков тоже не было денег на это. Но у них имелось огромное желание спасти животных Серенгети, они видели в этом свой гражданский долг. Гржимеки отсняли фильм о диких животных. Фильм пользовался большим успехом. На деньги, полученные за фильм, они покупают небольшой самолет и, перед тем как отправиться в Африку, на некоторое время становятся учениками авиашколы.

До прибытия Гржимеков существовало мнение, что в Серенгети обитает более миллиона животных. Гржимеки начали проверять, так ли это. Считать животных с самолета очень трудно: надо пролететь над одной зоной много раз, чтоб учесть всех животных — ведь они не стоят на месте! К тому же самолет не имел глушителей, и к грохоту моторов невозможно было привыкнуть. Но Гржимеки работали, работали с каждым днем упорнее, потому что с каждым днем становилось все яснее: животных в Серенгети меньше, чем предполагалось, примерно в три раза: не миллион, а всего 367 тысяч.

Это уже само по себе было очень важным результатом. И это еще раз подтверждало, что сокращать территорию заповедника нельзя. Но надо было и обосновать такое утверждение, доказать, что животные будут выходить за пределы заповедника, если площадь его сократится. И выходить не по прихоти, не по привычке, а по необходимости, потому что кочевки для них жизненно важны.

Отец и сын пересаживаются с самолета на автомашину: надо пометить животных, чтобы можно было проследить их переходы, кочевки. При помощи специального ружья, стреляющего особыми пульками, Гржимеки усыпляли гну и газелей и надевали на них прочные, яркие и легкие ошейники. Эти ошейники не мешали животным, а людям помогали наблюдать за передвижением гну и газелей: даже издали ошейники были хорошо видны.

Метить зебр оказалось труднее: они не подпускали к себе на расстояние выстрела, приходилось их догонять на машине и ловить вручную — за хвосты. А это не только трудно, но и опасно — волосы на хвостах зебр остры как бритва.

Все же в скором времени сотни зебр щеголяли в ярких ошейниках. Теперь можно было с самолета и считать и следить, куда животные направляются.

Потом начал свои исследования Михаэль — он собрал образцы почв и трав в различных частях заповедника, и стало ясно, почему животные кочуют: в разное время года они пасутся на разных участках. Впрочем, Гржимекам это было понятно и раньше. Но надо было убедить тех, от кого зависели границы заповедника. И профессор Гржимек представляет веские доказательства, убедительно показывает, что животные в поисках корма будут обязательно выходить за пределы сокращенного заповедника. Доводы оказались убедительными настолько, что английским властям пришлось оставить заповедник в прежних границах.

А какой ценой были спасены животные Серенгети, напоминает людям скромный памятник Михаэлю Гржимеку, разбившемуся на самолете во время работы.

Впрочем, история этого памятника — особая история.

Когда весть о гибели молодого ученого разнеслась по миру (а многие люди в разных странах с интересом и волнением следили за работой Гржимеков), отовсюду в адрес отца стали поступать деньги на памятник Михаэлю. Но Бернгард Гржимек решил распорядиться этими деньгами иначе. Можно представить себе, как хотел он соорудить прекрасный памятник сыну, однако он не сделал этого, он использовал деньги на организацию лаборатории имени Михаэля Гржимека, которая сейчас превратилась в Международный научный институт. Это — настоящий памятник мужественному Михаэлю. Но самый лучший памятник ему — сотни и тысячи животных, сохранившихся в Серенгети.

А в другой части Африканского континента и тоже на крутом склоне находится могила Карла Экли — мужественного и благородного человека, который тоже отдал жизнь делу спасения диких животных, и в частности спасению горных горилл.

Горную гориллу открыл в 1902 году немецкий офицер Оскар фон Беринге. Вообще-то ученым гориллы известны давно. Но обитали они, по мнению зоологов, совершенно в другой части Африки, за тысячи километров от тех мест, где сделал свое открытие Беринге. Сначала Беринге не поверил — ведь он был офицером, занимавшимся в Африке отнюдь не зоологическими исследованиями. Но Беринге был человеком образованным и упрямым. Он собрал доказательства и представил их зоологам. Доказательства убедили ученых, и они вынуждены были признать открытие Беринге.

Открытая Беринге горилла получила название восточной горной, так как жила в горах Восточной и Центральной Африки, а известные уже ученым гориллы стали называться западными береговыми, или гориллами низменностей, так как жили на побережье Западной Африки и на обширной холмистой равнине, уходящей километров на 500 в глубь континента.

Через два десятилетия после открытия Беринге Американский музей естественной истории посылает в Африку известного натуралиста и скульптора Карла Экли с заданием застрелить нескольких горилл для изготовления чучел, которые будут находиться в музее. Пять раз стрелял Экли в этих огромных и редких животных. Пять раз слышал он отчаянные предсмертные крики обезьян. Пять раз видел он, как падал великолепный зверь, пытаясь из последних сил ухватиться за ветку, как бился на земле в предсмертных судорогах. Экли выполнил задание музея. Но потом снова вернулся в Африку. На этот раз для того, чтоб выполнить требование своей совести и своего сердца — начать борьбу за спасение горилл, которых уже тогда оставалось немного, но на которых все-таки продолжали охотиться.

Экли был свидетелем развлечения шведского принца Вильгельма, в короткий срок убившего 14 горилл. В это же время американец Бербридж погубил еще десяток. Всего за несколько лет в небольшом районе — в последнем прибежище этих обезьян — было уничтожено 54 гориллы. Экли очень хорошо понимал: если так будет продолжаться, то через несколько лет горные гориллы исчезнут.

Бельгийские колониальные власти, управлявшие территорией, на которой находилось последнее пристанище горных горилл, не очень интересовались наукой, не очень беспокоились о животных. Но Экли был упорен, настойчив и мужествен: он сумел поднять на защиту горных горилл тысячи людей — поднял прессу и ученых, поднял любителей природы во всем мире. И колониальные власти вынуждены были создать в 1925 году национальный парк Альберта. Но никто не знал, сколько осталось в нем горилл. Для того чтоб выяснить это, чтоб изучить жизнь горилл, Карл Экли снова приехал в Африку. Но ему не пришлось еще раз встретиться с животными, охране и защите которых он решил посвятить жизнь: Экли умер в самом начале экспедиции.

Его похоронили в парке, который был создан благодаря его мужеству и настойчивости. Но над могилой энтузиаста еще долго продолжали звучать выстрелы.

И все-таки горные гориллы не были полностью уничтожены. И большая заслуга в этом Карла Экли. Сейчас, когда бывшие колонии получили независимость, охрана природы в Африке значительно продвинулась вперед. На месте парка Альберта создан Национальный парк Вирунга, площадью в 800 000 гектаров, где сейчас живут примерно 200–250 горных горилл. И возможно, объявление животных этого заповедника национальным достоянием Республики Заир прекратит или хотя бы значительно уменьшит браконьерство и горные гориллы будут спасены, сохранятся на Земле.

Горные гориллы, как пишет английский исследователь Д. Фоссет, «несмотря на свое могучее сложение — одни из самых добродушных и робких животных». Но это мы знаем сейчас. Знаем благодаря ученым, таким, как этот же Фоссет, проведший много месяцев среди горных горилл, и главным образом благодаря американскому зоологу Джорджу Шаллеру, совершившему, по словам профессора М. Ф. Нестурха, научный подвиг.

Горные гориллы крупнее и мощнее береговых. Рост самцов достигает почти двух метров, а вес 300 килограммов. К тому же горные гориллы очень грозны внешне. Местные жители и некоторые путешественники описывают их как очень кровожадных и опасных животных. Но Джордж Шаллер, вооруженный лишь биноклем и фотоаппаратом, прожил среди горилл целый год, изучил их повадки, привычки, характер и объявил всему миру, что обезьяны эти, если их не пугать и не ставить перед необходимостью защищаться, — спокойные и достаточно кроткие существа. Шаллер, конечно, рисковал: при всей незлобивости горилл это все-таки дикие звери, и «наблюдатель мог бы жестоко поплатиться за нежелательность его присутствия для этих очень крупных и мощных обезьян», — писал М. Ф. Нестурх. Но Шаллер сделал то, что не делали другие, — он пошел к обезьянам, заставив себя преодолеть предрассудки, преодолеть предвзятое мнение ученых. Он вошел в мир горилл, заранее определив свою задачу: установить с ними контакт и доказать миролюбивость обезьян.

Доказать истину не легко. Нередко это стоит жизни.

Человек, о котором сейчас пойдет речь, очень любил природу, очень любил зверей. И жизнь свою он посвятил природе, зверям.

Во время Отечественной войны он стал солдатом. На фронте был тяжело ранен. Из госпиталя выписался инвалидом. Он имел право отдохнуть, мог заняться какой-нибудь легкой работой. А он, едва оправившись от ранения, уехал в тайгу. Он сутками бродил, в чащобах, спал у костра, часто жил впроголодь и уставал до изнеможения. А сил было мало. И здоровья тоже: ведь инвалидность он получил не случайно. Но человек шел на все ради того, чтобы… поближе познакомиться с тиграми, чтобы восстановить истину.

Человек этот — его звали Лев Григорьевич Капланов — был молод, но считался уже опытным зоологом. Сам он себя опытным не считал, а лишь хотел стать таким. И заветной мечтой его было — узнать правду о тиграх самому и рассказать ее людям. Это звучало несколько странно — ведь тигров люди знали давно, о них много, очень много писали. В любой книге о хищниках, будь то научный труд или записки путешественников, — всюду можно было прочитать о тиграх, узнать, какой это опасный, коварный и кровожадный зверь. Даже в знаменитом «Толковом словаре живого великорусского языка» В. Даля слово «тигр» объясняется коротко и ясно: «лютый зверь».

Правда, имелись и другие мнения. Например, еще в середине прошлого века знаменитый русский зоолог и путешественник Н. А. Северцев писал, что кровожадность и свирепость тигра сильно преувеличены, и называл это «неудачной выдумкой».

Туркестанский охотник Е. Сысоев, одно время активно призывавший к полному уничтожению тигров, в 1875 году пришел к выводу, что «это не лютый зверь, опоэтизированный в наших народных сказках и баснях, а кошка, которая показывает свои страшные когти и зубы только для защиты собственной шкуры».

О многочисленных встречах с тигром рассказывал и известный советский исследователь Дальнего Востока В. К. Арсеньев.

Но таких высказываний о тиграх было немного, большинство зоологов и путешественников считали тигров коварными и кровожадными.

Лев Капланов не верил им. Он ходил по следам тигров, он сталкивался с ними «лицом к лицу», и тигры не трогали его. Капланова убил браконьер, оказавшийся гораздо страшнее и коварнее любого хищного зверя. Но зоолог успел собрать интереснейший и ценнейший материал. И уже после его смерти вышла книга, ставшая поворотным пунктом отношения людей к тиграм.

«Тигр стоит на грани полного уничтожения, — писал Капланов. — Между тем его не только можно, но и нужно сохранить в составе дикой фауны». И собранный Каплановым ценою жизни материал показывал правоту и справедливость этих слов. После книги Капланова и работ поддержавших его затем зоологов люди стали иначе смотреть на этого зверя.

Михаэль Гржимек, Карл Экли, Лев Капланов — лишь три имени. На самом деле их гораздо больше — гораздо больше людей, отдавших жизни за спасение животных. Но еще больше людей, совершивших, подобно Шаллеру, научный подвиг.

Джейн Лавик-Гудолл было двадцать лет, когда она одна отправилась в джунгли, чтоб узнать правду о шимпанзе. Ведь и о них люди знали мало, и о них рассказывали легенды. Десять лет провела она среди обезьян. Сколько мужества и моральной силы, сколько самозабвения понадобилось этой женщине, променявшей обеспеченную и комфортабельную жизнь в городе на трудную, опасную жизнь в джунглях! Сколько доброты и терпения потребовалось ей, чтоб завоевать доверие шимпанзе, узнать их жизнь и рассказать об этой удивительной жизни людям!

А затем она и ее муж Гуго ван Лавик-Гудолл решили рассказать миру правду о гиенах, шакалах, гиеновых собаках — животных, считавшихся кровожадными и безжалостными убийцами, вороватыми и коварными прихлебателями. Но Гуго и Джейн рассказали другое, то, чего не знали даже многие ученые, — они рассказали об умных зверях, верных друзьях, преданных родителях. Для того чтоб узнать это, Гуго и Джейн много месяцев жили бок о бок с этими животными, непрерывно сменяли друг друга, наблюдая за ними. Надо было фанатически любить животных, чтоб проделать это.

А сколько любви к животным потребовалось Джой Адамсон — отважной женщине, отличному художнику, мужественному человеку, чтоб стать другом хищных кошек — львов и гепардов. Хищники верили человеку, человек верил зверям. Они были истинными, добрыми соседями по планете. Джой Адамсон, как и Лев Капланов, погибла от рук браконьеров.

Ян Линдблад был прикован к постели с детства. Любовь к природе помогла ему сделать невероятное: он не только встал на ноги — настойчивые и упорные тренировки помогли ему сделаться прекрасным танцором и одним из лучших в мире цирковым акробатом. Но славе и материальному благополучию Линдблад предпочел трудности и лишения, которые ждали его во время путешествий в джунгли или в тундру, а громкую славу артиста он поменял на скромное звание борца за спасение животных.

Их много — благородных людей, спасающих животных. У них было (или есть сейчас) разное оборудование: у Гржимеков имелся самолет, а у Экли вряд ли было что-нибудь, кроме ружья для самозащиты и бинокля для наблюдений; Шаллер взял с собой лишь бинокль и фотоаппарат, а Линдблад, чтоб рассказать людям о животных, использует новейшие достижения акустики, электроники и кинотехники.

Сейчас люди, изучающие и спасающие животных, получили возможность пользоваться новейшими достижениями техники, вплоть до космических спутников. Но какое бы оборудование у них ни имелось, главное — их личное мужество. Типичный пример тому — работа по спасению белого медведя.

Белый медведь как будто должен быть вне опасности: живет далеко, в безмолвных просторах Арктики, где врагов у него нет, да и численность зверя сравнительно не такая уж маленькая: по предположению одних ученых, белых медведей на планете сейчас 7–9 тысяч, по предположению других — даже 10–20 тысяч. Это, конечно, немного, но и не так уж катастрофически мало. А в прошлом веке белых медведей было, видимо, гораздо больше. И тем не менее уже в прошлом веке начали раздаваться голоса в защиту белого медведя.

Оказывается, несмотря на отдаленность мест обитания белого медведя, люди его знали издавна — еще в первом веке он был известен римлянам, в VII веке его хорошо знали японцы, в IX веке на него активно охотились норманны, а в XIII веке, как писал Марко Поло, белые медведи были у татарских кочевников.

В XII–XIII веках на берег Баренцева моря пришли русские, и вскоре шкуры белых медведей появились в Новгороде и в Москве.

С каждым десятилетием все больше осваивались берега северных морей, все больше становилось промысловиков, зверобоев, торговцев пушниной и мехами. Правда, надо сказать, что специально на белых медведей охотились редко — их убивали попутно охотники за тюленями и китами. (Местные жители добывали медведей, но это не могло нанести серьезного ущерба медвежьему поголовью.)

Истребление медведей началось с прошлого века, когда значительно уменьшилось число китов и тюленей, и тюленебои, как и китобои, стали уже специально охотиться на медведей. К тому же начали входить в моду ковры из шкур белых медведей (а значит, появился большой спрос на них).

Все это привело к тому, что в первой половине нашего века уже сложилась тревожная обстановка. А медведей по-прежнему продолжали истреблять: в 20-30-х годах в Арктике убивали более 2 тысяч медведей ежегодно. Рождаемость даже при обычных условиях уже не могла бы восполнить потери. А тут еще начало создаваться ненормальное положение для самок: люди осваивали Север, и все меньше оставалось удобных мест для медвежьих «родильных домов».

Количество зверей продолжало уменьшаться, но их по-прежнему истребляли местные жители, а для богатых американцев и канадцев на Аляске были устроены специальные аэродромы, где в аренду сдавались вертолеты и спортивные самолеты, с которых охотились на белых медведей. («Полярное сафари — всего 3 тысячи долларов за удовольствие подстрелить с воздуха белого медведя». И находилось множество желающих!)

Правда, в США и Канаде стали делать вид, что как-то контролируют охоту на медведей, однако в Норвегии никакого запрета не было, и белых медведей продолжали истреблять все, кто хотел. Даже в 60-е годы, по самым скромным подсчетам, убивали не менее 1,5 тысячи медведей в год. И стало ясно: над белыми медведями нависла угроза полного исчезновения.

Советский Союз первым отказался от промысла белого медведя. Еще в 1938 году зверей запретили убивать с кораблей, после Отечественной войны в ряде районов была запрещена охота на белых медведей. Но ведь зверь не признает границ: сейчас он находится в безопасности на нашей территории, а завтра может оказаться на территории США, Канады или Норвегии и угодить под выстрел. И тогда подняли голос ученые этих стран. К ним присоединились ученые всего мира. Общественность многих государств потребовала запретить охоту на белых медведей, тысячи и тысячи людей обращались к правительствам США, Канады, Норвегии, Дании. Среди них, может быть, одними из самых активных были дети, требовавшие спасти белого медведя. И правительства стран, на территории которых живут белые медведи, вынуждены были последовать примеру Советского Союза и запретить охоту на этих зверей. А в 1957 году было заключено международное соглашение по охране белого медведя.

Однако запретить охоту — это еще далеко не все. Нужны и другие меры. Но что же можно сделать, чтобы не только не сокращалось поголовье этого хищника, который, кстати, играет большую роль в сохранении биологического равновесия в Арктике, но и увеличивалось? Вот об этом и задумались ученые, вдруг понявшие, что очень мало знают о белом медведе.

Тогда была создана Рабочая группа по белому медведю, первым председателем которой стал советский ученый С. Успенский. Началось активное выяснение, где живут белые медведи и как кочуют, что, кроме охоты, угрожает их жизни и как размножаются эти звери, сколько они весят зимой и летом, каковы их болезни.

Но чтобы найти ответы на все эти вопросы (или на многие из них), нужно, по крайней мере, подойти к зверю. А это не так-то просто. Хотя и считают, что белый медведь, как правило, на людей не нападает и, по свидетельству С. Успенского, его можно отпугнуть даже позвякиванием ключей, вряд ли кто-либо из этих зверей позволит осматривать зубы или разрешит взвесить себя. А это надо, так же как надо прикрепить к ушам медведя цветные «сережки» с определенным номером, чтобы при необходимости можно было узнать, где он окольцован и куда добрался, кочуя по льдам. И надо пометить зверя, нарисовав у него на спине большие яркие цифры — их видно с воздуха, и это дает возможность зоологам наблюдать за медведями. И еще надо умудриться прикрепить к медведю маленький радиопередатчик — его укрепляют на специальном ошейнике, сделанном из стального троса (он же служит антенной), и ученые могут следить за медведем на расстоянии десятков километров. Да, все это и многое другое очень надо. И чтоб иметь возможность все это проделать, а значит, приблизиться к медведю и произвести над ним различные манипуляции, ученые применяют специальные «летающие шприцы» — приборы, которые обездвиживают медведей.

Техника пришла на помощь биологам. Причем техника самая новая: уже применяются для учета медведей во льдах приборы, улавливающие инфракрасное излучение, приборы ночного видения, приборы, позволяющие на расстоянии измерять температуру и освещенность в берлогах, даже искусственные спутники Земли стали помогать биологам, изучающим белых медведей. И все-таки главным оружием ученых было и остается их мужество. И дело не только в том, что неизвестно, на сколько времени действует укол «летающего шприца» — медведь в любую минуту может проснуться; и не только в том, что нередко приходится подходить к берлогам вплотную; и не в том, что долгие месяцы и годы проводят люди на Севере, променяв удобства и комфорт больших городов на долгие полярные ночи, на пургу и мороз. А в том, что они, как пишет один из отважных людей Севера профессор С. Успенский, «поняли, как нужен Арктике белый медведь, как он украшает эти просторы и как много они потеряют, его лишившись».

Да, новейшая техника пришла на помочь людям. Но по-прежнему основное оружие в спасении диких животных, оружие само amp; сильное, нестареющее и нержавеющее — это благородство и мужество.

Проблемы целесообразности (Человек и дикие звери)