Сотканный мир — страница 2 из 13

Рождения, смерти и браки

"А! Полночь языком своим железным

Двенадцать отсчитала!

Спать скорее!

Влюбленные, настал волшебный час!"

У. Шекспир «Сон в летнюю ночь»

IВстреча

1

Когда Кэл вышел из дома, было жарко. Даже ветер дул будто не с реки, а из пустыни. Когда он дошел до Рю-стрит, ему казалось, что мозг в его черепе медленно закипает.

К тому же он не мог найти эту чертову улицу. В прошлый раз он не запоминал дорогу, а глядел на птиц. Пришлось спросить дорогу у мальчишек, играющих в войну, но они, то ли из вредности, то ли по незнанию, послали его не в ту сторону. Он долго блуждал, все более выходя из себя. Шестое чувство, казалось бы, должное помогать ему найти страну его мечты, безмолвствовало.

По чистому везению он в конце концов вышел прямо к дому, где прежде жила Мими Лащенски.

2

Сюзанна все это утро пыталась выполнить то, что обещала доктору Чаю: известить дядю Чарли в Торонто. Но это оказалось совсем непросто. Маленький отель, где она остановилась, имел лишь один телефон, и к нему постоянно стояла очередь. К тому же ей пришлось звонить нескольким родственникам, прежде чем она узнала телефон дяди Чарли. Когда она около часа наконец дозвонилась до единственного сына Мими, он воспринял новость без особого удивления. Не было никаких обещаний бросить все и примчаться к смертному одру матери; только вежливая просьба к Сюзанне – позвонить, когда «все уладится». Видимо, это подразумевало похороны.

Потом она позвонила в больницу. В состоянии пациентки изменений не произошло. Дежурная фраза: «она держится», – что вызывало в уме курьезный образ Мими, цепляющейся за край скалы. Она спросила об имуществе бабушки, и ей ответили, что такового не имеется. Вероятно, стервятники, о которых упоминала миссис Памфри, уже растащили из дома все, включая шкаф, но проверить не мешало.

Она перекусила в итальянском ресторанчике рядом с отелем и поехала на Рю-стрит.

3

Грузчики прикрыли ворота на заднем дворе, но не заперли, и Кэл смог беспрепятственно войти.

Если он и ожидал каких-либо открытий, то зря. Там не было ничего примечательного. Только чахлая травка, проросшая сквозь бетон, и всякий хлам, брошенный за бесполезностью. Даже тени, в которых могла скрываться тайна, были легкими и нетаинственными.

Стоя в середине двора, где все случилось, он впервые серьезно усомнился.

Но, быть может, внутри что-нибудь есть, что-то, что может спасти его от этой бездны сомнений. Он прошел через место, где лежал тогда ковер, и вошел в дом. Грузчики не заперли и эту дверь, или кто-то уже сломал замок. Во всяком случае, она была приоткрыта.

Внутри, по крайней мере, тени были гуще; оставалось место для тайн. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Неужели он был здесь всего лишь двадцать четыре часа назад? Неужели он входил в этот самый дом, думая лишь о пропавшей птице? Теперь ему предстояло найти гораздо большее.

Он прошел через холл, прислушиваясь к звукам, как накануне. С каждым шагом его надежды таяли. Здесь были тени, но пустые. Волшебство ушло отсюда вместе с ковром.

На полпути вверх он остановился. Что толку идти дальше? Ясно, что он упустил свой шанс. Если он хочет найти что-то, то нужно искать в другом месте. Только упорство – наследство Эйлин – заставляло его карабкаться дальше.

Воздух наверху был таким тяжелым, что трудно было дышать. Когда он подошел к двери в спальню, за его спиной раздался какой-то шум. Грузчики вытащили на площадку несколько шкафов, потом решили, что они не представляют ценности, и оставили там. Шум доносился оттуда.

Он подумал, что это крысы. Похоже на царапанье маленьких лапок. Живи и давай жить другим, подумал он. У него не больше прав быть здесь, чем у них. А может, и меньше. Они, должно быть, живут тут многие поколения.

Он открыл дверь и вошел в спальню. Задернутые шторы еле пропускали свет. Посреди комнаты валялся опрокинутый стул, а на каминной полке стояли зачем-то три ботинка. Больше в спальне ничего не было.

Он постоял там немного и, услышав на улице смех, подошел к окну. Прежде чем он обнаружил источник смеха, он шестым чувством почувствовал, что кто-то вошел в комнату за его спиной. Отпустив штору, он повернулся и увидел крупного мужчину среднего возраста, одетого чересчур хорошо для этого запустения. Подкладка его расстегнутого пиджака переливалась. Но в первую очередь привлекала внимание его улыбка. Профессиональная, как у актера или священника.

– Могу я вам помочь? – осведомился он. Его голос был дружелюбным, но не мог прогнать шок, охвативший Кэла от его внезапного появления.

– Помочь?

– Может, вы желаете приобрести этот дом?

– Приобрести? Да нет... Я это... просто смотрю.

– Прекрасный дом, – сообщил незнакомец с улыбкой, твердой, как рукопожатие хирурга, и такой же стерильной. – Вы разбираетесь в домах? Я торговец. Моя фамилия Шэдвелл. А вы?

– Кэл Муни. Кэлхоун.

К нему потянулась рука. Кэл шагнул вперед – он был дюйма на четыре ниже мужчины, – и пожал ее. Только прикоснувшись к его холодной ладони, Кэл почувствовал, что вспотел, как свинья.

Руки разжались, и дружелюбный Шэдвелл извлек из внутреннего кармана пиджака ручку. При этом открывшаяся подкладка засверкала, словно была сшита из крохотных зеркал.

Шэдвелл посмотрел ему в глаза. Его голос был легче перышка.

– Вы видите что-нибудь, что вам нужно?

Кэл не доверял ему. Из-за этой улыбки или из-за кожаных перчаток – он не мог понять. Но он хотел как можно быстрее уйти отсюда.

Но в пиджаке что-то было. Что-то, что заставило сердце Кэла забиться сильней.

– Пожалуйста, посмотрите.

Рука Шэдвелла потянулась к пиджаку и приоткрыла его.

– Скажите мне, – промурлыкал он. – Есть ли здесь что-нибудь, что нужно вам?

На этот раз он полностью раскрыл пиджак, и Кэл увидел, что подкладка действительно светится.

– Я торговец, как уже было сказано, – объяснил Шэдвелл, – и всегда ношу с собой образцы товаров.

Что это там, драгоценности? Большие, блестящие и, наверняка, поддельные. Он попытался разглядеть получше, а торговец продолжал говорить:

– Ну, скажите мне, что вы хотите, и оно ваше. Заманчиво, не правда ли? Такой блестящий молодой человек должен уметь выбирать. Выбирайте и берите! Свободно и бесплатно. Не упустите свой шанс.

"Отвернись, —сказала часть Кэла. – Ничто не дается бесплатно. За все придется платить".

Но он не мог оторвать глаз от таинственных вещей, запрятанных в недрах пиджака.

– Смелее... скажите... что вам нужно...

Да, вот это вопрос.

– ...и оно ваше...

Он видел давно забытые сокровища, вещи, от сладкого желания обладать которыми когда-то сжималось его сердце. Большинство их было бесполезно, но все они будили старые мечты. Очки с рентгеновскими лучами (Смотрите сквозь стены! Удивите друзей!), которые он видел в рекламе, но никогда не мог купить. Теперь они были здесь, сверкая пластиковой оправой, а он вспоминал октябрьские ночи, когда не мог уснуть, думая, как они работают.

А кроме них? Еще один фетиш его детства – фотография дамы, одетой только в поясок и ножные браслеты, зазывно приподнимающей руками свои пышные груди. Кэл видел ее у приятеля, который стащил ее из бумажника своего дяди, и так хотел, что ему казалось, что он умрет, если ее не получит. И вот она глядит на него из подкладки пиджака Шэдвелла.

Но она уже меркла, и на ее месте возникали новые сокровища.

– И что же вы видите, мой друг?

Ключи от машины, которую он хотел иметь. Призовой голубь, чемпион бесчисленных гонок, владельцу которого он так завидовал...

– Скажите, и это ваше!

Казалось, он может смотреть час, два, целый день, пока весь желанный и недостижимый мир не спрячется в пиджаке торговца.

Но все это была иллюзия. Что-то за этим скрывалось, что-то, ради чего Шэдвелл затеял все это. Пока он не мог этого понять.

Он не сразу услышал, что торговец опять обращается к нему. Теперь в его тоне было заметно удивление.

– Как, мой друг... почему вы ничего не хотите?

– Я... не могу... разглядеть...

– Смотрите лучше! Сосредоточьтесь!

Кэл сосредоточился. Перед ним проплывали и гасли бесчисленные образы.

– Вы не пытаетесь, – укорил его Шэдвелл. – Вам нужно очистить восприятие.

Попытка сделать это привела к неожиданному результату. В груди и в горле встал какой-то ком; часть его словно пыталась вырваться наружу и слиться с блестящей подкладкой пиджака.

Опять заговорил предостерегающий голос, но он уже не мог сопротивляться. Что бы там ни было в пиджаке, оно притягивало его, и он смотрел и смотрел, пока на висках не выступил пот.

Непрекращающийся монолог Шэдвелла изменил тон. Сахарная оболочка треснула и ссыпалась, обнажив горькую и жестокую начинку.

– Ну же. Не мямли. Есть здесь что-нибудь, что тебе нужно? Плохо. Скажи скорее. Ждать нечего. Если будешь ждать, твой шанс ускользнет.

Один из образов становился ярче, четче...

– Скажи мне, и оно твое.

Кэл почувствовал дуновение ветра, и внезапно он снова парил над раскинувшейся внизу Страной чудес. Ее горы и долины, реки, башни – все уместилось на подкладке пиджака.

Он судорожно вздохнул.

– Что там? – забеспокоился Шэдвелл.

Кэл только смотрел, не в силах ответить.

– Что ты видел?

Чувства Кэла пришли в смятение. Он был снова заворожен видом волшебной страны, но боялся цены, которую он должен заплатить (или уже платит) за это зрелище. Шэдвелл явно был опасен, несмотря на все его улыбки.

– Скажи мне.

Кэл не хотел говорить, не хотел открывать секрет.

– Что ты видел?

Голос был слишком требователен, чтобы сопротивляться.

Ответ выходил сам собой.

– Я... («Молчи!» – цыкнул поэт)... Я видел... видел...

– Он видел Фугу.

Голос, закончивший фразу, принадлежал женщине.

– Ты уверена? – спросил Шэдвелл.

– Посмотри на него.

Кэл почувствовал себя глупо – он был так зачарован зрелищем, что не мог заставить себя отвести глаза и посмотреть на женщину.

– Он знает, —сказала она. В ее голосе не было никакого тепла. Никакой человечности.

– Ты была права. Оно было здесь.

– Конечно.

– И то хорошо, – Шэдвелл, наконец, запахнул пиджак.

На Кэла это произвело катастрофическое воздействие. Лишившись того мира – Фуги,как она назвала его, – он ощутил себя слабым, как ребенок. Все, что он мог – это держаться прямо. Наконец его глаза нащупали женщину.

Она была прекрасна: это он подумал в первую очередь. В пурпурном, почти черном платье, плотно обтягивающем ее тело, она казалась запутанной от горла до ног, но одновременно и раздетой. Тот же парадокс прослеживался во всех ее чертах. Волосы ее были острижены до длины двух дюймов, брови выщипаны, что придавало ее лицу невинное, почти детское выражение. Кожа лоснилась, как намазанная маслом, но никаких следов косметики не было видно. Несмотря на внешнее спокойствие, за ее сжатым ртом и горящими глазами, то янтарными, то золотыми, скрывались чувства, о сути которых Кэл мог только гадать. Быть может, отвращение к этой обстановке, способное в любую минуту вызвать гнев, который Кэл никак не хотел испытать. И еще легкое презрение – по всей видимости, к нему, – и холодное, сосредоточенное любопытство, словно она собиралась тут же, на месте, его вскрыть.

Но ее голос не отражал никаких чувств.

– Когда ты видел Фугу?

Он не мог долго выдерживать ее взгляд и уставился на трехногую обувь на каминной полке.

– Не понимаю, о чем вы, – сказал он.

– Ты видел. Ты увидел ее снова в пиджаке. Не пытайся это скрывать.

– Лучше отвечай, – предупредил Шэдвелл.

Кэл перевел взгляд на дверь. Они не закрыли ее.

– Идите вы к черту, – сказал он тихо.

Шэдвелл, похоже, улыбнулся.

– Нам нужен ковер, – сказала женщина.

– Он принадлежит нам, понимаешь? – пояснил Шэдвелл. – Мы его владельцы.

– Поэтому, будь добр, – губы женщины скривились от такой вежливости, – скажи нам, где ковер, и мы пойдем туда.

– Так просто, – поспешил разъяснить торговец. – Скажи нам, и мы уйдем.

Играть в невинность было бессмысленно. Онизнали, что онзнал. Они знали и о существовании его волшебного мира, Фуги. Желание как можно скорее уйти отсюда сменилось желанием узнать от них что-нибудь новое об этом мире.

– Может, я его и видел, – начал он.

– Никаких «может», – отрезала женщина.

– Было жарко... Я что-то помню, но не уверен...

– Ты не знал, что Фуга здесь? – спросил Шэдвелл.

– Откуда ему знать? Это случайность.

– Но он видел.

– Многие Кукушата это видели. Но не понимали. Чем он лучше других?

Кэл не все понял, но в целом согласился с ней. Это была случайность.

– То, что ты видел, это твое дело, – вновь обратилась она к нему. – А сейчас скажи нам, где ковер, и забудь обо всем.

– У меня нет ковра.

Лицо женщины как будто потемнело, зрачки, как черные луны, налились апокалиптическим светом.

Снаружи снова послышалось шуршание. Теперь Кэл не был уверен, что это крысы.

– Слушай, мне надоело церемониться с тобой. Ты вор.

– Я не...

– Да. Ты влез в дом к старой женщине и увидел то, что не должен был видеть.

– Мы теряем время, – напомнил Шэдвелл.

Кэл пожалел, что остался. Нужно было сразу же убегать. Шум за дверью становился все громче.

– Слышишь? – спросила женщина. – Это ублюдки моей сестры. Ее отродья.

– Они отвратительны, – сообщил Шэдвелл.

Он мог в это поверить.

– Ну? Где ковер?

– Не знаю, – снова сказал он, теперь уже жалобно.

– Тогда мы заставим тебя сказать.

– Осторожнее, Иммаколата, – предупредил Шэдвелл.

Если женщина и слышала его, то не обратила внимания. Она потерла средним и безымянным пальцами правой руки о ладонь левой, и этот молчаливый знак повел детей ее сестры в атаку.

IIИзбавление

1

Сюзанна приехала на Рю-стрит около трех и прежде всего зашла к миссис Памфри, чтобы рассказать о состоянии бабушки. Та зазвала ее в дом и напоила чаем. Они говорили минут десять – главным образом, о Мими. Вайолет Памфри говорила о старухе без осуждения, но портрет получился довольно неприглядный.

– Ей отключили газ и электричество уже давно, – сказала она. – Она не оплачивала счета. Жила очень бедно, мы, как соседи, не могли этого не видеть. Помочь ей не было никакой возможности – она держалась замкнуто и даже грубо, – она немного понизила голос. – Извините, что я так говорю, но, по-моему, она была не вполне нормальной.

Сюзанна пробормотала что-то невнятное.

– Все, что у нее было – это свечи. Ни телевизора, ни холодильника. Бог знает, чем она питалась.

– Вы не знаете, есть ли у кого-нибудь ключ?

– Что вы, она никому не доверяла. У нее там больше замков, чем у вас было горячих обедов.

– Я просто хотела туда заглянуть.

– Но там же были грузчики. Наверное, там открыто. Я могла бы заглянуть, но мне не хотелось. Знаете, некоторые дома... выглядят неестественно. Понимаете, что я имею в виду?

Она понимала. Оказавшись в конце концов у порога дома 18, Сюзанна снова вспомнила свои старые страхи. Эпизод в больнице только подтвердил отношение к Мими, сложившееся в их семье. Она была другой.Она могла вызвать галлюцинации простым касанием руки. И наверняка сила, которой она обладала, распространялась и на этот старый дом.

Сюзанна почувствовала, как прошлое вновь окутывает ее, и теперь это были не просто детские страхи. Она смутно предвидела, что что-то должно случиться, и Мими приготовила ей в этой драме главную роль.

Она взялась за ручку двери. Слова Вайолет не подтвердились – заперто. Она заглянула в окно и увидела кучу пыльного хлама. Зрелище неожиданно показалось ей уютным, успокаивающим. Может, все ее страхи беспочвенны? Она обошла дом сзади, и здесь ей повезло больше. Задняя дверь оказалась открытой.

Она вошла. Та же обстановка, что и спереди. Фактически, все следы пребывания Мими Лащенски, кроме свечей и бесполезного хлама, исчезли. Ее чувства были смешанными: она жалела, что ничего не осталось, но и испытывала облегчение. Конечно, она еще помнила прежний вид этих комнат, но это было в памяти, а сейчас ничто здесь не могло нарушить ее спокойствия.

Она прошла через холл и приблизилась к лестнице. Теперь та была не такой высокой, не такой темной, но прежде чем она начала подъем, наверху раздался какой-то шум.

– Кто здесь? – громко спросила она.

2

Эти слова помешали Иммаколате сконцентрироваться. Отродья ее сестры в нерешительности застыли, ожидая дальнейших инструкций.

Кэл не упустил момента и бросился к двери, пнув ногой ближайшую из тварей.

Она представляла собой голову-обрубок, из которой росли четыре мохнатых конечности и свешивались какие-то пузыри, похожие на мокрые и светящиеся кишки. От удара один из пузырей лопнул, взорвавшись вонючей жидкостью. Раненая тварь кинулась наперерез Кэлу, брызгая слюной. Один плевок угодил в стену рядом с головой Кэла; обои задымились. Омерзение прибавило ему скорости, и через секунду он уже был в двери.

Шэдвелл побежал следом, но одна из отродий вцепилась ему в ногу, как рассерженный пес, и прежде чем он смог стряхнуть ее, Кэл выскочил на лестницу.

Женщина, кричавшая снизу, подняла к нему лицо. Она показалась ему ярким днем по сравнению с ночью, оставленной позади. Большие серо-голубые глаза, каштановые кудри, обрамляющие лицо, рот, готовый раскрыться в недоуменном вопросе.

– Бегите! – крикнул он ей, скатываясь по ступенькам. Она стояла на месте.

– Дверь! Откройте дверь!

Он не слышал, гонятся ли за ним, но сверху раздался крик Шэдвелла:

– А ну стой, вор!

Женщина поглядела на торговца, потом на Кэла, потом на переднюю дверь.

– Откройте! – крикнул Кэл снова.

На этот раз она послушалась – то ли из жалости к ворам, то ли из-за антипатии к Шэдвеллу. Дверь распахнулась, осветив холл солнечными лучами, в которых танцевала потревоженная пыль.

– Бегите! – еще раз крикнул он ей и выскочил на улицу.

Отбежав немного, он обернулся, чтобы поглядеть, последовала ли за ним эта девушка с серыми глазами, но она все еще стояла в холле.

– Вы идете? – прокричал он.

Она открыла рот, чтобы что-то ответить, но тут спустившийся Шэдвелл оттолкнул ее в сторону. Между ними было всего несколько шагов, и Кэл побежал.

Мужчина с зализанными волосами не пытался всерьез преследовать беглеца. Он явно уступал молодому человеку в скорости. Сюзанна невзлюбила его с первого взгляда, поэтому, когда он спросил: «А тебе что здесь надо?» – она не удостоила его ответом. Ее внимание было приковано к той, что спускалась сейчас по лестнице – к сообщнице или хозяйке мужчины.

Ее черты были безмятежными, как у мертвого ребенка, но Сюзанна никогда не видела лица страшнее, чем у нее.

– Убирайся с дороги, – скомандовала она, спускаясь. Сюзанна уже шагнула было назад, но потом возмутилась такой наглостью и вместо того, чтобы отступить, сделала шаг вперед, преградив женщине дорогу. При этом по жилам ее пробежал адреналин, словно она стояла перед мчащимся поездом.

Женщина остановилась и силой своего взгляда подняла голову Сюзанны и заглянула ей в глаза. Сюзанна поняла, что приток адреналина вполне оправдан – этот взгляд мог убить, сжечь дотла. Но не сейчас. Сейчас она разглядывала Сюзанну с любопытством.

– Он твой друг? – спросила она.

Сюзанна слышала слова, но не видела, чтобы губы женщины шевелились, произнося их.

Мужчина сзади проворчал:

– Проклятый вор.

Потом он больно схватил Сюзанну за плечо.

– Слышишь, что я говорю?

Сюзанна пыталась повернуться к нему и потребовать, чтобы он убрал руки, но женщина продолжала держать ее своим взглядом.

– Она слышит, – ответила за нее женщина. На этот раз ее губы двигались, и Сюзанна почувствовала, что хватка ослабевает. Она вся дрожала, шея и грудь покрылись гусиной кожей.

– Кто ты – спросила женщина.

– Пусти ее, – вмешался мужчина.

– Я хочу знать, кто она. Зачем она здесь, – ее взгляд с мужчины вновь переместился на Сюзанну, и теперь он был угрожающим.

– Она нам ни к чему.

Женщина игнорировала эту реплику.

– Послушай, отпусти ее...

В его голосе слышался испуг, и Сюзанна порадовалась этому вмешательству.

– Здесь слишком много людей...

После бесконечно долгой паузы женщина еле заметно кивнула, соглашаясь с ним. Внезапно она, казалось, потеряла к Сюзанне всякий интерес и повернулась к лестнице. На верхней площадке, где Сюзанну когда-то поджидали неведомые страхи, что-то шевелилось. Туманные формы, такие неясные, что Сюзанна не могла сказать, видит ли она их или просто чувствует их присутствие, стлались вниз по ступенькам, как ядовитый туман. К моменту, когда они достигли женщины, ждущей их снизу, они потеряли всякие очертания.

Она повернулась и пошла к двери мимо Сюзанны. Пятна тумана ползли за нею, как будто призрачные создания теперь цеплялись за ее платье, чтобы незаметно войти в залитый солнцем человеческий мир.

Мужчина уже вышел, но его спутница прежде чем оставить дом опять повернулась к Сюзанне Она ничего не сказала, только посмотрела, и взгляд ее не сулил ничего хорошего.

Сюзанна отвернулась. Когда она смогла вновь посмотреть на дверь, пары уже не было. Она вышла, глубоко вдохнув свежий воздух. Вечерело, но солнце еще было ярким и теплым.

Ее не удивило, что мужчина и женщина, как по команде, перешли улицу и пошли по теневой стороне.

3

В двадцать четыре года люди обычно уже имеют сформировавшиеся представления о жизни. Еще недавно и у Сюзанны они были вполне определенными.

Конечно, присутствовали в них и пробелы, и тайны, как во внешнем мире, так и во внутреннем. Но это только подкрепляло ее решимость не позволять этим тайнам властвовать над ней и мешать ее личной жизни и работе. В любви она всегда старалась сочетать страсть с практичностью, избегая сумятицы чувств, горькие плоды которой она так часто видела. И в дружбе она соблюдала тот же баланс: ни холодности, ни излишней привязанности. И в ее работе, В изготовлении горшков и ваз тоже сказывался ее прагматизм; искусство должно быть практически полезным.

Глядя на самую роскошную вазу, она могла задать вопрос: не протекает ли она? И так она относилась ко всему.

Но эта проблема отвергала все простые решения, выводила ее из равновесия, лишала покоя.

Сперва воспоминания. Потом Мими, полуживая, но все еще способная передавать мысли на расстоянии.

И теперь эта женщина, чей взгляд таил в себе смерть, но заставил ее сильнее чувствовать жизнь, чем когда-либо.

После этого она покинула дом, не завершив своих поисков, вышла к реке и, сидя на солнце, стала обдумывать происшедшее.

На Мерси не было судов, и воздух был таким чистым, что она видела облака над холмами Клайда. Но в душе ее не было такой ясности. Только хаос чувств, кажущихся знакомыми, будто они таились в ней все эти годы, пока она пряталась от них за завесой прагматизма. Как эхо, ждущее в глубине гор крика, чтобы появиться на свет.

Сегодня она услышала этот крик. Встретилась с ним лицом к лицу там, где шестилетней девочкой стояла и дрожала, боясь темноты. Эти два события были как-то связаны, хотя она и не знала как. Она знала лишь, что внезапно вновь очутилась в мире детства, где все ее взрослые привычки и установления теряли силу.

Она лишь мимолетно ощущала бродящие в этом мире страхи и надежды, как пальцы ощущают туман. Но со временем она узнает их лучше: она была уверена в этом. Узнает и – да поможет ей Бог – примет, как свою собственность.

IIIПроданный рай

– Мистер Брендан Муни?

– Да, это я.

– У вас есть сын по имени Кэлхоун?

– А вам какое дело? – и прежде чем незнакомец успел ответить Брендан спросил. – С ним ничего не случилось?

Тот покачал головой, энергично пожимая его руку.

– Вы просто счастливчик, мистер Муни, смею вам сказать.

Брендан знал, что это ложь.

– Что вам надо? – спросил он. – Вы что-то продаете? Чтобы это ни было, я в нем не нуждаюсь.

– Продаю? – переспросил Шэдвелл. – Что вы! Я даю, мистер Муни. Ваш сын – смышленый парень. Он назвал ваше имя, и компьютер выбрал...

– Повторяю, мне ничего не надо, – Брендан стряхнул руку Шэдвелла и попытался закрыть дверь, но торговец успел сунуть туда ногу.

– Прошу вас, оставьте меня. Мне не нужны ваши призы. Ничего не нужно.

– Что ж, тогда вы редкий человек, – Шэдвелл раскрыл дверь шире. – Можно сказать, уникальный. Неужели вы не хотите совсем ничего в этом мире? Удивительно!

Из комнаты раздавалась музыка – пластинка Пуччини, которую Эйлин купила несколько лет назад. С, тех пор, как она умерла, Брендан, который ни разу не переступал порога оперы и гордился этим, постоянно слушал дуэт из «Мадам Баттерфляй» и каждый раз плакал. Сейчас он больше всего хотел вернуться назад, пока музыка не кончилась. Но торговец был настойчив.

– Брендан. Могу я вас так называть?

– Не называйте меня никак.

– Послушайте, нам с вами есть о чем поговорить. Прежде всего о вашем выигрыше.

Подкладка его пиджака переливалась. Брендан никогда не видел такой блестящей материи.

– Вы уверены, что ничего не хотите? Абсолютно уверены?

Дуэт достиг кульминации; голоса Баттерфляй и Пинкертона сливались в страстной мольбе. Брендан слушал, но его внимание все больше привлекал пиджак. Да, там действительно былонечто, что он хотел.

Шэдвелл заметил в глазах этого человека вспыхнувшее пламя желания. Трюк сработал, как всегда.

– Так вы что-то видите, мистер Муни?

– Да, – тихо сказал Брендан. Да, он видел, и его сердце едва не выпрыгнуло из груди от радости.

Эйлин когда-то сказала ему (тогда они были молоды, и мысль о смерти была для них всего-навсего еще одним поводом высказать любовь друг к другу): «Если я умру первой, я найду способ рассказать тебе, на что похож рай. Обещаю, что найду». Тогда он прервал ее поцелуем и сказал, что, если она умрет, он умрет тоже.

Но он не умер. Он прожил уже три долгих, пустых месяца и много раз за это время вспоминал о ее легкомысленном обещании. И теперь, когда он совсем уже было отчаялся, в дверях возник этот посланец небес. Странный выбор – появиться в обличье торговца, но у ангелов свои резоны.

– Так вы хотитеэто, Брендан?

– Кто вы? – выдохнул Брендан.

– Моя фамилия Шэдвелл.

– И вы принесли это мне?

– Конечно. Но вы должны отплатить мне одной небольшой любезностью.

Брендан не мог оторвать глаз от того, что скрывалось в недрах пиджака.

– Все, что хотите.

– Нам нужна ваша помощь.

– Разве ангелу может понадобиться помощь?

– Иногда может.

– Тогда конечно. Почту за честь.

– Ну что ж, – торговец улыбнулся. – Тогда берите.

Брендан знал, как должно выглядеть и даже пахнуть письмо от Эйлин задолго до того, как взял его в руки. Все было, как он ожидал. Письмо было теплым, пропитанным ароматом цветов. Без сомнения, она писала его в саду. В райском саду.

– Так мы договорились, мистер Муни?

Дуэт закончился; в доме за спиной Брендана было тихо. Он прижал письмо к груди все еще боясь, что это сон, что сейчас все исчезнет.

– Все, что хотите.

– Замечательно, – улыбнулся посланец небес. – Я хочу знать о Кэле.

– Что?

– Можете сказать мне, где он сейчас?

– Он на свадьбе.

– Прекрасно. А адрес не можете дать?

– Да. Конечно.

– У нас есть кое-что и для Кэла. Счастливчик!

IVСвадьба

1

Джеральдина в течение многих часов знакомила Кэла со своим генеалогическим древом, чтобы на свадьбе Терезы он знал кто есть кто. Разобраться было довольно сложно: семья Келлуэев отличалась редкой плодовитостью, а Кэл имел плохую память на имена. Поэтому неудивительно, что о большинстве из ста тридцати гостей, собравшихся в этот теплый субботний вечер на торжество, он не имел ни малейшего представления. Но это его мало беспокоило. Среди стольких людей он чувствовал себя в безопасности, а льющееся рекой спиртное еще более заглушило его тревогу. Поэтому он не возражал, когда Джеральдина провела его перед шеренгой дядей и теть, каждый из которых осведомился, когда он собирается провозгласить их чадо своей законной супругой. Он играл в игру: улыбался, шутил и вообще всячески притворялся нормальным.

В такой атмосфере его маленькие странности некому было заметить. Грандиозные планы Норманна Келлуэя по устройству свадьбы дочери росли вместе с ее животом, поэтому вся церемония представляла собой торжество излишеств над здравым смыслом. Зал от пола до потолка был изукрашен гирляндами и бумажными фонариками. Разноцветными лампочками завесили не только стены, но и деревья во дворе. В баре хватало пива и спиртного, чтобы споить целый полк, а еда заваливала длиннейшие столы, вокруг которых сновала дюжина официантов.

Даже при открытых дверях и окнах в зале скоро стало жарко, как в пекле, чему немало способствовали те из гостей, кто выделывал посреди зала па под сложный аккомпанемент рока, кантри и буги-вуги, вызывая иронические овации старшего поколения.

Сзади толпы, у самой двери, стоял младший брат жениха в компании двух былых поклонников Терезы и еще одного парня, присутствие которого здесь оправдывалось лишь тем, что все стреляли у него закурить. Им было нечем поживиться; немногие девицы постельного возраста либо конвоировались поклонниками, либо были так страшны, что пристать к ним можно было лишь с отчаяния.

Повезло только Элрою, бывшему ухажеру Терезы; он сразу положил глаз на одну из подруг невесты, и она уже дважды оказалась рядом с ним у стойки бара – многообещающая статистика. Теперь он ждал у двери, пока объект его желаний не выйдет в холл.

Свет в зале померк, и быстрые танцы сменились медленными, с объятиями.

Элрой счел момент подходящим и решил пригласить девушку танцевать. После пары танцев он, оценив попутно ее достоинства, предложит ей подышать воздухом. Несколько парочек уже перекочевала под сень кустов, где занимались тем самым, что освящается браком.

Раньше он видел, как с ней разговаривал Кэл, и решил попросить его представить их друг другу. Он протолкался к Кэлу через толпу танцующих.

– Как дела, приятель?

Кэл посмотрел на Элроя, лицо которого расплывалось в парах алкоголя.

– Нормально.

– Терпеть не могу все эти церемонии. Слушай, можешь оказать мне услугу?

– Что такое?

– Хочу тут одну.

– Кого?

– Вон ту, у стойки. Видишь, блондинка?

– Лоретта? Она кузина Джеральдины.

Странно, но в состоянии опьянения он стал лучше разбираться в генеалогии семьи Келлуэев.

– Она пялится на меня весь вечер.

– Правда?

– Я имею в виду... можешь нас познакомить?

Кэл рассеянно взглянул на Элроя.

– По-моему, уже поздно.

– Почему?

– А она ушла.

Прежде чем Элрой успел выругаться, кто-то опустил руку на плечо Кэла. Это оказался Норманн, отец новобрачной.

– На пару слов, Кэл.

Элрой ретировался, боясь, как бы и его не прихватили.

– Как тебе, нравится?

– Конечно, мистер Келлуэй.

– Слушай, брось. Зови меня «Норм».

Он плеснул из припасенной бутылки солидную порцию в бокал Кэла.

– Так скажи мне, когда я спущу с рук свою следующую дочку? Не думай, что я тороплю тебя, сынок. Но пора тебя пристраивать к делу.

Кэл отхлебнул виски, ожидая помощи от поэта, но тот молчал.

– У меня тут есть работа, – молчание Кэла отнюдь не смутило Норманна. – Хочу, чтобы мой ребенок имел свой дом. Вот я и хотел тебе предложить... Ты хороший парень, Кэл, и жена говорит то же...

Он взял бутылку в другую руку и полез во внутренний карман пиджака. Этот невинный жест бросил Кэла в дрожь, напомнив ему Рю-стрит и Шэдвелла. Но дар Норманна был куда проще.

– Возьми сигару, – сказал он и вернулся к гостям.

2

Элрой подхватил со стойки банку пива и пустился в сад на поиски Лоретты. Воздух снаружи был холодным, и его сразу повело. Сунув пиво в карман, он отошел в глубь сада, рассчитывая без помех поблевать.

Огни кончались в нескольких футах от дома, куда доставал кабель, и дальше была влекущая темнота. Он выплеснул содержимое желудка под куст рододендрона, утерся и вернулся мыслями к прелестной Лоретте.

Невдалеке от него что-то зашевелилось. Он пригляделся, но было темно. Послышался женский вздох.

Трахаются, решил он. Может, это Лоретта, с задранной юбкой и спущенными трусами. Это зрелище разорвет ему сердце, но он должен взглянуть.

На втором шаге что-то дотронулось до его лица, и он отпрянул. Это походило на холодные, мокрые сопли, но они двигались и явно были частью чего-то большего.

В следующий миг липкая влажность окутала его грудь и ноги, потянув его вниз. Он попытался закричать, но вещество уже залепило его губы. Потом он почувствовал холод в промежности. Его штаны разорвались. Он отбивался, но безуспешно. Липкое обхватило его ноги, и его член провалился в какую-то дыру, которая могла бы быть плотью, если бы не ее могильный холод.

Слезы бессилия и ужаса застлали ему глаза, но он увидел, что существо под ним похоже на человека – без лица, но с тяжелыми грудями (именно такие ему нравились). Хотя это была далеко не Лоретта, его похоть все же воспламенилась, и он толчками задвигался в распростертом под ним вязком теле.

Он поднял голову, желая получше рассмотреть обладательницу грудей, и тут перед ним предстала другая тень – противоположность его мерцающей любовницы. Высокая, худая фигура с дырами на месте рта, пупка и промежности, такими большими, что сквозь них просвечивались звезды.

Он снова начал сопротивляться, но это не замедлило ритма его партнерши. Несмотря на панику, он снова начал чувствовать знакомое сладкое напряжение.

В полузабытьи ему представлялись смутные картины; тощая ведьма, присевшая перед ним, вдруг показалась ему Лореттой с соблазнительно обнаженной грудью и высунутым языком. Не в силах сопротивляться такой порнографии, он выбросил содержимое своего члена в холодную дыру. Сразу после этого печать спала с его рта. За коротким удовольствием пришла долгая, незатухающая боль.

– В чем дело? – спросил кто-то из темноты. Он не сразу понял, что лежит на земле и кричит. Открыв глаза, он увидел над собой силуэты деревьев... и все.

Он снова закричал, мало заботясь о том, что штаны его спущены до колен. Ему хотелось только убедиться, что он еще жив.

3

Первый тревожный знак Кэл разглядел через дно стакана, выпивая последний глоток налитого Норманном виски. Он увидел, что двое служащих с фабрики Келлуэя, исполняющих на свадьбе роль вышибал, беседуют у дверей с крупным мужчиной в безупречно сшитом костюме. Смеясь, мужчина в то же время внимательно оглядывал зал. Это был Шэдвелл.

Пиджак застегнут на все пуговицы: чтобы пройти сюда, торговцу вполне хватило одного обаяния. На глазах Кэла он потрепал одного из парней по плечу, словно они были приятелями с детских лет, и проскользнул внутрь.

Кэл не знал, оставаться ли ему на месте, надеясь затеряться в густой толпе, или попытаться уйти, рискуя привлечь внимание преследователя. Но выбора его лишила одна из тетушек Джеральдины, которой его недавно представили.

– Скажите, – проговорила она, взяв его под руку, – вы были в Америке?

– Нет, – отрезал он, отворачиваясь от ее напудренной физиономии в поисках торговца. Тот быстро продвигался через толпу, расточая улыбки направо и налево. Его приняли, как своего: кто-то протягивал руку, еще кто-то спрашивал, что он будет пить. Он отвечал всем с любезной улыбкой, рыская глазами по сторонам.

Скоро Кэл понял, что его шансы скрыться стремительно уменьшаются. Вырвав у тетушки свою руку, он поспешил спрятаться в гуще танцующих. На дальнем конце зала что-то случилось – кого-то, кажется Элроя, притащили из сада в разорванной одежде. Это не привлекло особого внимания собравшихся, спешащих насладиться дарами Бахуса.

Кэл оглянулся через плечо. Танцы и веселый шум продолжались, но теперь все это казалось ему вымученным совершающимся просто по обязанности. Конечно, Шэдвелл знает это и сумеет этим воспользоваться.

Ему захотелось подбежать к эстраде, остановить музыку, рассказать всем, как опасна акула, которую они беспечно впустили в свою гущу. Но что они ответят? Рассмеются и тихо напомнят друг другу, что он – потомок сумасшедшего?

У него здесь не было союзников. Безопаснее просто пробраться к выходу, а потом бежать как можно быстрее и дальше.

Он начал свой путь, благодаря провидение за то, что в зале мало света. Сзади послышались крики. Оглянувшись, он увидел Элроя, бьющегося в припадке посередине толпы. Лицо его было перекошено. Кто-то громко звал доктора.

Кэл вновь повернулся к выходу, и тут акула оказалась рядом с ним.

– Кэлхоун, —тихо проговорил Шэдвелл. – Твой отец сказал мне, где ты.

Кэл не ответил, притворившись, что не слышит. Торговец не посмеет что-нибудь сделать ему среди стольких людей, а на его пиджак он может не смотреть. Да-да, главное – не смотреть на пиджак.

– Куда ты? – спросил Шэдвелл, когда Кэл повернулся к двери. – Мне надо поговорить с тобой.

Кэл не отреагировал.

– Мы можем помочь друг другу...

Кто-то окликнул Кэла, спрашивая, что случилось с Элроем. Он покачал головой и продолжал раздвигать толпу. Его план был прост: разыскать отца Джеральдины, чтобы тот велел вышибалам выставить Шэдвелла вон.

– ...скажи, где ковер, – продолжал говорить торговец, – И я не дам ее сестрам разделаться с тобой. Я не прошу. Просто сообщаю информацию.

– Я же сказал, – пробормотал Кэл, зная, что это бесполезно. – Не знаю я, где ваш ковер.

Они были уже в дюжине ярдов от вестибюля, и с каждым шагом вежливость Шэдвелла сходила на нет.

– Они высосут тебя досуха. Ее сестрицы. И я не смогу удержать их. Они мертвы, а мертвые не слушаются никаких доводов.

– Мертвы?

– Именно. Она сама их убила, еще в утробе. Задушила их же кишками.

Образ этот был тошнотворным. Еще более тошнотворной казалась мысль о прикосновении одной из сестер. Кэл попытался отогнать эти мысли, но Шэдвелл не замолкал.

– Если ты не согласишься помочь мне, ты покойник. Я и пальцем не шевельну, чтобы спасти тебя.

Кэл увидел вышибал и окликнул их. Они нехотя оторвались от своих бокалов.

– В чем дело?

– Этот тип... – начал Кэл, кивнув на Шэдвелла.

Но тот исчез. В считанные секунды он покинул Кэла и затерялся в толпе.

– Что-нибудь не так? – осведомился один из парней.

Кэл в отчаянии поглядел на него. Пытаться что-либо объяснять было бесполезно.

– Нет... Все нормально. Я просто хотел подышать воздухом.

– Перепил? – участливо спросил другой, выпуская Кэла на улицу.

Прохлада немного отрезвила его. Он глубоко вдохнул чистый воздух ночи, и тут из темноты раздался знакомый голос:

– Хочешь домой?

Джеральдина стояла невдалеке, накинув на плечи пальто.

– Я в порядке, – сообщил он ей. – Где твой отец?

– Не знаю. А зачем он тебе?

– Здесь есть кое-кто, кого не должно быть, – сказал Кэл, подходя к ней. Спьяну она казалась ему гораздо красивее; глаза ее сверкали, как темные самоцветы.

– Может, прогуляемся немного? – предложила она.

– Мне нужно поговорить с твоим отцом, – пытался настаивать он, но она уже повернулась и пошла, улыбаясь, куда-то в темноту. Он последовал за ней. Ее силуэт был виден впереди неотчетливо, но он слышал ее смех и шел за ним.

– Куда ты?

Она в ответ только рассмеялась.

Над их головами быстро неслись облака, сквозь которые просвечивали звезды, слишком тусклые, чтобы осветить что-либо внизу. Кэл, посмотрев на них, опустил глаза и увидел, что Джеральдина повернулась к нему.

Но в призрачном свете, внезапно выхватившем из темноты ее лицо, он увидел такое, от чего у него перехватило дыхание. Лицо Джеральдины оплыло, как растаявший воск, и под этим осыпавшимся фасадом оказалась другая женщина. Выщипанные брови, узкие, неулыбающиеся губы – это была Иммаколата.

Он хотел бежать, но тут в висок ему уперлось холодное дуло, и голос торговца сказал:

– Пикнешь – будет очень больно.

Он молчал.

Шэдвелл ткнул пальцем в сторону стоящего невдалеке черного «Мерседеса».

– Вперед.

Кэл повиновался, все еще не веря до конца, что это происходит на той самой улице, где он с детства знал каждую выбоину на мостовой.

Его впихнули на заднее сиденье машины, отделенное от его похитителей толстым стеклом. Все, что он мог – беспомощно смотреть, как они садятся в машину.

Он знал, что никто его не заметил. Все просто решат, что он устал и ушел домой. Он в руках врагов, помощи ждать неоткуда.

Что бы сделал на его месте Чокнутый Муни?

Ответ пришел в следующее мгновение. Он достал из кармана сигару, которую вручил ему Норманн, откинулся на сиденье и закурил.

«Молодец», – сказал поэт; пользуйся тем, что имеешь, пока есть, чем пользоваться. И получай удовольствие.

VВ лапах Мамаши

В облаке страха и сигарного дыма он скоро потерял направление, в котором они двигались. Когда они наконец остановились, единственным ориентиром был явственный запах реки. Ее близость подтверждала и липкая черная грязь од ногами – здесь она тянулась на акры и пугала его еще Детстве. Он никогда не ходил сюда один, без взрослых.

Торговец велел ему выходить. Он послушно вылез из машины – трудно не быть послушным перед дулом пистолета. Шэдвелл вырвал у него изо рта сигару, растоптал ее ногой и провел его в какие-то низкие ворота. Только теперь Кэл понял, где они находятся. Городская свалка. Раньше заброшенные свалки в городе расчищались и засаживались растительностью, но сейчас у муниципалитета не было средств, и эта свалка так и осталась свалкой. Ее запах – ветошь и гниющие овощи – забивал даже запах реки.

– Стоп, – скомандовал Шэдвелл.

Кэл оглянулся на его голос. В полутьме он заметил, что торговец спрятал пистолет, и это побудило его бежать. Он пробежал, быть может, шага четыре, когда его ноги в чем-то запутались, и он упал. В следующий момент его опутали какие-то беспорядочные переплетения скользких конечностей. Без сомнения, отродья сестры. Он был рад, что в темноте их не видно, но он ощущал их прикосновения и слышал, как щелкают их зубы.

Но им не велели причинять ему вред – он понял это довольно скоро. Они просто держали его так крепко, что хрустели суставы, пока перед ним вырисовывалась в воздухе женская фигура.

Это была одна из сестер Иммаколаты: обнаженная женщина, чья плоть мерцала и дымилась, как сгусток тумана, пронизанный красноватыми жилками, в котором то тут, то там вырисовывались отдельные, чудовищно деформированные части тела. Отвисшие груди; раздутый живот, как на последнем месяце беременности; опухшее лицо, в складках которого прятались невидящие бельма глаз. Это объясняло нерешительность ее продвижения – прежде чем сделать шаг она ощупывала землю своими туманными конечностями.

При свете, исходящем от омерзительной Мамаши, Кэл смог яснее разглядеть ее детей. Среди них были богато представлены все уродства: тела, вывернутые наружу, демонстрируя желудок и легкие; отвисшие ряды грудей; петушиные гребни на головах. Но они были послушными и любящими чадами: их глаза внимательно следили за каждым движением Мамаши.

Внезапно она завопила. Поглядев на нее, Кэл увидел, что она стоит, широко расставив ноги, запрокинув голову, откуда исходил истошный крик.

Рядом с ней появилась другая фигура, тоже обнаженная, но мало напоминающая женскую. На иссохшем до состояния черепа лице выделялись лишь спутанные волосы и зубы. Она бережно держала сестру, вопль которой тем временем стал просто невыносимым. Из раздувшегося живота вырвался на землю сморщенный сгусток светящегося вещества. Увидев его, отродья разразились приветственными криками.

Мамаша родила.

Вопль ее перешел в серию кратких выкриков, когда дитя, размером с кошку, поползло по земле, шевеля конечностями. Повитуха, быстро нагнувшись, оборвала светящиеся нити, тянущиеся от него к материнскому лону. Мамаша, окончив свои труды, встала и замерла, предоставив новорожденного заботам сестры.

Из темноты выступил Шэдвелл.

– Видишь? – спросил он Кэла. – Я предупреждал. Скажи, где ковер, и я попробую не дать этим тварям разделаться с тобой.

– Я не знаю. Клянусь, что не знаю.

Повитуха отошла в сторону. Шэдвелл, с притворной жалостью в лице, последовал за ней.

В грязи перед Кэлом детеныш встал во весь рост. Расправив члены, он достиг размеров шимпанзе. Сквозь его кожу в отдельных местах торчали внутренности... С живота свисали несколько пар карликовых ручек, а между ног болтался внушительный кожаный мешок, дымящийся, как курильница.

С первого вздоха это создание знало свое дело – устрашать. Его лицо, еще выпачканное слизью последа, повернулось к Кэлу.

– О Боже...

Кэл повернулся к торговцу, но тот скрылся из виду.

– Я же говорю! Я не знаю, где этот чертов ковер!

Шэдвелл не отвечал. Ублюдок Мамаши был уже совсем рядом.

– Боже, Шэдвелл, вы слышите меня?

– Кэл, —раздался чей-то голос.

Он замолчал и, не веря своим ушам, уставился на отродье.

– Кэл, —опять сказало оно.

Оно подняло голову, и его лицо, хоть и лишенное черепа, было узнаваемым. Фамильное сходство с Элроем окончательно доконало Кэла, и он начал вопить, как безумный, умоляя Шэдвелла забрать от него это существо.

Единственным ответом было эхо его собственного голоса. Детеныш вдруг рванулся и вцепился длинными пальцами в лицо Кэла, прильнув к нему скользким, вонючим телом. Чем сильнее Кэл сопротивлялся, тем крепче становилась хватка.

Остальные отродья окружили его, оставив своему младшему. Нескольких минут от роду, он уже обладал поразительной силой, стиснув Кэла так, что трудно было дышать.

Приблизив лицо к Кэлу, он вновь заговорил, но на этот раз из гниющего рта исходил голос не его отца, а Иммаколаты.

– Скажи! Скажи, что ты видел!

–Я только видел место... – пробормотал он, пытаясь увернуться от ручейка слюны, стекающего с подбородка твари. Слюна все же попала ему на кожу, обжигая, как кипящий жир.

– Ты знаешь, чтоэто за место?

– Нет... Не знаю...

– Но ты мечтал о нем? Искал его?

– Конечно. Кто же не мечтал о рае?

Мгновенно он перенесся мыслью от теперешнего кошмара к тогдашней радости. К его полету над Фугой. Воспоминание придало ему силы. В этот момент он готов был скорее погибнуть, чем позволить Шэдвеллу наложить лапы на эту красоту.

Казалось, сын Элроя почуял это. Его хватка сделалась еще крепче.

– Я скажу! – крикнул Кэл. – Скажу все!

И внезапно он начал говорить. Но это было совсем не то, что они хотели слышать. Он повторял расписание электричек от Лайм-стрит, которое помнил наизусть. Это началось в одиннадцать лет, когда он увидел по телешоу человека с феноменальной памятью, помнящего все футбольные матчи – состав команд, голы, подачи – с 1930-х годов. В высшей степени бесполезное свойство, но Кэла оно впечатлило, и он стал тренировать память. Он целыми днями заучивал, расписание местных линий и запомнил его надолго, хотя с трудом мог вспомнить имена некоторых знакомых.

Конечно, эти сведения устарели, но откуда Шэдвеллу и его шайке знать об этом?

Поэтому он снабдил их информацией в избытке. Поезда на Манчестер, Крю, Стаффорд, Бирмингем, Ковентри, Челтенэм-Спа, Ридинг, Бристоль, Эксетер, Солсбери, Лондон, Колчестер; время прибытия и отправления; какие из них ходят в будни, а какие – по выходным.

«Я – Чокнутый Муни», – подумал он опять, читая воображаемое расписание чистым, радостным голосом дебила. Эта шутка совершенно обескуражила монстра, который смотрел на Кэла непонимающими глазами.

Иммаколата опять что-то угрожала, но он ее едва слышал. Ритм расписания захватил его. Объятия детеныша становились все крепче; скоро кости Кэла должны были хрустнуть. Но он продолжал говорить, уже не слыша своего голоса.

«Это как поэзия, сынок, – сказа Чокнутый Муни – Ты не слышишь своих стихов сам. Только читаешь их».

Может, так оно и было. Строфы дней и строки часов становились стихами перед лицом смерти.

Он знал, что они убьют его, когда окончательно поймут, что он их дурачит. Но он надеялся, что его дух впустят в Страну чудес.

Он уже перешел к шотландскому направлению – поезда на Эдинборг, Глазго, Перт, Инвернесс, Абердин, – когда появился Шэдвелл. Торговец покачал головой и что-то сказал Иммаколате – вроде того, что нужно спросить старуху, – потом повернулся и пошел в темноту.

Похоже, скоро развязка.

Хватка вдруг ослабла. Он напрягся в ожидании последнего удара, но его не было. Вместо этого тварь отпустила его и засеменила за Шэдвеллом, оставив Кэла лежать на земле. Он едва мог двигаться от боли во всем теле.

Он понял, что неприятности еще не кончились, когда пот на его лице похолодел. Мамаша ужасных детей нависла над ним, потом навалилась всей бесплотной тяжестью, похоронив его лицо меж своих массивных грудей. Он содрогнулся от отвращения, но оно сменилось другим чувством, когда она втиснула ему в рот сосок. Он начал сосать, чувствуя во рту горький привкус. Этого его сознание уже не выдержало, и ужас сменился сном.

Ему снилось, что он лежит в темноте, на мягкой постели а женский голос поет ему тягучую бессловесную колыбельную. Легкие пальцы пробегали по его животу и промежности. Они были холодными, но знали больше любой шлюхи. Его судорожное дыхание готово было прорваться криком, и пальцы успокаивали его, продолжая свою игру, пока его мужское естество не напряглось. Несмотря на эрекцию, он был беспомощен, как дитя, и она склонилась над ним, как мать, укачивая в объятиях.

Волны наслаждения уносили его в темноту, где звучала только песня без слов. Наконец, и она смолкла.

Он проснулся в слезах. Кое-как умудрился встать. На его часах было без девяти два. Последняя электричка давно ушла, а до рассвета оставалось еще много часов.

VIБольные души

1

Иногда Мими спала, иногда просыпалась. Но полный беспокойства сон мало отличался от бодрствования, пронизанного обрывками мыслей, бессвязных, как сны. Однажды ей показалось, что в углу комнаты плачет маленький ребенок, который умолк только когда вошла сестра. В другой раз ей неясно, как через матовое стекло, привиделось какое-то место, которое она знала, но забыла, и ее старые кости заныли от желания попасть туда.

А потом пришло еще одно видение, которое ей больше всего хотелось прогнать. Но оно не уходило.

– Мими? – сказала черная фигура.

Болезнь затуманила зрение Мими, но она узнала незваную гостью. После долгих лет наедине с ее тайной кто-то из Фуги, наконец, нашел ее. Но с этой женщиной у нее не могло быть радостной встречи. Колдунья Иммаколата явилась исполнить свое обещание, данное еще до того, как Фуга была спрятана – что, если ей не суждено править Чародеями, она уничтожит их. Она утверждала, что происходит по прямой линии от Лилит, и ее уважали, но ее притязания власть могли вызвать только смех. Чародеи не привыкли кому-либо подчиняться и обращали мало внимания на генеалогию. Насмешки и бессильная злоба сделали эту женщину тем, чем она была сейчас, – одержимой. Теперь она стояла перед последней Хранительницей ковра и была готова ко всему.

Когда-то Совет преподал Мими кое-что из Древней Науки чтобы она могла защитить себя в таких ситуациях. Конечно, это были слабые чары, способные только заставить врага растеряться. Но они очень помогли ей, когда она осталась жить в Королевстве одна, без любимого Ромо. За эти долгие годы к ней не приходил никто – ни чтобы отобрать ковер, ни чтобы сказать, что ожидание окончено. Напряжение первых лет спало, она сделалась ленивой и многое забыла. Так было со всеми ими.

Только в конце, когда она осталась одна и осознала, как хрупко ее существование, она стряхнула с себя оцепенение и попыталась послать мысленный сигнал, но безуспешно. Потом удар. У нее ушло полтора дня на то, чтобы написать письмо Сюзанне – письмо, где она вынуждена была приоткрыть краешек тайны. Приходилось спешить – времени оставалось мало, и она чувствовала приближение опасности.

Видимо, Иммаколата услышала ее зов, обращенный ко всем Чародеям, живущим в Королевстве. Это была ошибка. Как она могла забыть о Колдунье?

И вот она явилась к ее смертному одру.

– Я сказала сестре, что я твоя дочь, – сказала она, – и что мне необходимо побыть с тобой наедине.

Если бы у Мими были силы, она бы сплюнула от отвращения.

– Я узнала, что ты умираешь, и вот зашла попрощаться. Мне сказали, что ты лишилась дара речи, поэтому я не жду от тебя признаний. Мы же обе знаем, что можно говорить и без слов, правда?

Она подошла чуть ближе.

Мими знала, что Колдунья права: были способы заставить тело – даже столь близкое к смерти, как ее, – выдать свои секреты. Иммаколата это умела. Убийца собственных сестер, вечная девственница, она знала все секреты. Нужно попытаться обезоружить ее, иначе будет поздно.

Краем глаза Мими увидела в углу ведьму, сестру Колдуньи, с приоткрытой беззубой пастью. Другая сестра, Магдалена, заняла стул для посетителей. Они ждали, когда начнется потеха.

Мими открыла рот.

– Хочешь что-то сказать? – осведомилась Иммаколата.

Мими использовала свои последние силы, чтобы поднять левую руку. Там, на ладони, красной хной был нанесен знак, так часто подрисованный, что стерлась кожа – знак, пользоваться которым ее учил перед Великой Работой Бабу из Совета.

Она давно забыла его смысл, но помнила, что это одно из немногих оставшихся у нее средств зашиты.

Чары Ло были физическими, и сейчас она не могла их использовать, как и музыкальные чары Айя, которые она забыла одними из первых из-за их сложности. Йеми, Ткачи, не обучили ее ничему – в те последние дни они были чересчур заняты, создавая ковер, скрывающий Фугу от врагов.

Но и то, чему ее научил Бабу, было трудно применить – ведь она не могла произнести нужные заклинания. У нее остался только этот еле заметный знак на ладони.

И он не действовал. Она попыталась вспомнить какие-либо дополнительные инструкции Бабу, но вспомнила лишь его лицо, улыбку и солнечный свет, падавший сверху сквозь ветви деревьев. Она тогда была молода и, несмотря на тревогу, счастлива. Все это казалось ей приключением.

Теперь приключения кончились. Осталась смерть.

Вдруг раздался свист, и из ее ладони освобожденный, может быть, воспоминаниями вырвался сгусток энергии. Иммаколата отшатнулась, увидев летящий к ней светящийся шар.

Колдунья не замедлила с ответом. Менструм, струя ослепительной тьмы, кровь ее эфирного тела, излился из ее ноздрей и поплыл по воздуху. Мими не более десятка раз видела в действии эту иглу, всегда исходящую от женщин, сублимирующую их желание и сметающую на своем пути все преграды. Когда Древняя Наука была доступна всем Чародеям, менструм сам выбирал себе хозяев. Некоторые, не выдержав его силы, покончили с собой, но сумевшие его обуздать овладели невиданной мощью.

Несколько струй вещества устремились к созданию чар Пабу и в момент погасили его, лишив Мими последней защиты.

Иммаколата смотрела на нее, ожидая, что будет дальше. Она подозревала, что Совет снабдил старуху средствами обороны, и пыталась избежать прямого столкновения. Они с Шэдвеллом долго прорабатывали разные варианты действий, но все они вели в тупик. Сокровище куда-то исчезло, единственный свидетель, Муни, лишился рассудка, и ей пришлось рискнуть и явиться сюда, не зная, чем ее может встретить Мими.

– Ну, давай, – сказала она.

Но старуха лежала неподвижно.

– Некогда ждать. Если у тебя остались чары, действуй.

Никакой реакции.

Иммаколата не могла ждать дальше. Она шагнула к кровати: пусть эта стерва покажет, что у нее в запасе. А может, она ошиблась, и никаких чар нет? Может ли быть, что последняя Хранительница беззащитна?

Она коснулась стертого знака на ладони Мими и ощутила только слабое покалывание. Энергия ушла.

Если Иммаколата могла чувствовать радость, то она почувствовала ее в этот момент. Хранительница лежала перед ней безоружная. Если у нее и были чары, возраст и болезнь уничтожили их.

– Пора тебе исповедаться, – сказала она, простирая руки над трясущейся головой Мими.

2

Дежурная сестра поглядела на часы. Прошло уже полчаса, как она оставила плачущую дочь наедине с миссис Лащенски. По правилам та должна была дожидаться утренних приемных часов, но она приехала на ночь глядя, видимо взволнованная; к тому же, пациентка могла и не дожить до утра. Но гуманность гуманностью, а полчаса вполне достаточно.

Выйдя в коридор, она услышала крик из старухиной палаты, сопровождаемый шумом падающей мебели. В две секунды она оказалась возле двери. Закрыто. Она постучал в дверь.

– В чем дело?

Внутри Колдунья смотрела на груду костей на кровати. Откуда эта женщина брала силы, чтобы сопротивляться ей, сопротивляться менструму, тысячью игл вонзающемуся в ее мозг?

Совет не зря выбрал ее одной из трех Хранителей Сотканного мира. Даже сейчас, когда менструм разрушал ее сознание, она не сдавалась. Иммаколата видела, что она пытается заставить себя умереть прежде чем невыносимая боль вынудит ее выдать тайну.

Сестра за дверью подала голос:

– Откройте! Пожалуйста, откройте дверь!

Пора кончать. Не обращая внимания на сестру, Иммаколата закрыла глаза и принялась рыться в мыслях Мими, ища разгадку. Значительная часть сознания старухи уже была закрыта смертью, а встающие в оставшейся части мысли и образы оказались слишком туманны. Прежде чем Колдунья смогла разглядеть одно лицо, показавшееся ей знакомым, Мими чудовищным усилием приподнялась и упала с кровати на пол – мертвая.

Иммаколата вскрикнула в бессильной ярости, и тут дверь распахнулась.

Сестра никогда не забыла того, что увидела в палате Мими. И никому об этом не сказала, чтобы ее не посчитали сумасшедшей. К тому же сказать об этом – значило признать, что такое возможно, а для этого у нее не хватало ни сил, ни ума.

Кроме того, они сразу же исчезли – две обнаженные, светящиеся женские фигуры у кровати, – и остались только всхлипывающая дочь и ее мертвая мать на полу.

– Я вызову доктора, – сказала сестра. – Пожалуйста, оставайтесь здесь.

Но когда она вернулась, женщины уже не было.

3

– Что случилось? – спросил Шэдвелл в машине.

– Она умерла, – сказала Иммаколата и замолчала, пока они не отъехали мили за две от больницы.

Шэдвелл не торопил ее. Она все скажет лишь тогда, когда захочет сама.

И она сказала.

– У нее не было чар, кроме одной дурацкой штуки.

– Как такое могло быть?

– Может, она выжила из ума.

– А остальные Хранители?

– Кто их знает? Наверное, умерли. Во всяком случае, она осталась одна, – Колдунья как-то странно улыбнулась, почти радостно: раньше он за ней такого не замечал. – Я боялась, что у нее чары, но у нее не было ничего. Ничего.Обычная старуха, умирающая в грязной постели.

– Если она последняя, значит, между нами и Фугой больше никого нет?

– Похоже, что так, – и Иммаколата замолчала снова, глядя на спящее Королевство, проплывающее за окном.

Это место ей все-таки нравилось. Не своим убогим внешним обликом, но своей непредсказуемостью.

Они состарились здесь, Хранители ковра. Они – которые любили Фугу достаточно, чтобы отдать ради нее всю жизнь, – устали на своих постах и впали в забывчивость.

Но ненависть помнится куда дольше любви. Она и жила этим, мечтая о том, чтобы отыскать Фугу и разбить ее сверкающее сердце.

И теперь поиски близились к концу. Фугу выставят на аукцион, ее обитатели – четыре великих Семейства – попадут в рабство к Кукушатам и навсегда останутся в этом безрадостном месте. Она поглядела в окно. Холодный электрический свет, бетон и кирпич лишали ночь остатков очарования.

В таком мире магия Чародеев не могла долго жить. А без чар что они значат? Затерянное племя, вечно одолеваемое мечтами и не способное воплотить их в жизнь.

Тогда им найдется о чем потолковать с этим проклятым городом.

VIIШкаф

За восемь часов до смерти Мими в больнице Сюзанна вернулась в дом на Рю-стрит. Вечерело, и здание, пронизанное лучами янтарного света, выглядело изящно и таинственно. Но скоро солнце переместилось в другое полушарие, дом погрузился в привычную темноту, и она была вынуждена зажечь свечи, оставшиеся на полках и подоконниках. Их свет был ярче, чем она ожидала, и придавал обстановке таинственность. Она ходила из одной простой комнаты в другую в их желтоватом мерцании и впервые думала, что Мими могла быть счастлива здесь.

Она удивилась, отыскав в нагромождении мебели на верху лестницы знакомый старый шкаф. Когда она разгребла окружающий хлам и заглянула со свечой в нижнее отделение, ее ждало еще большее удивление.

Стервятники, вычистившие дом, забыли заглянуть в шкаф. На вешалках все еще висели платья и пальто Мими, пропахшие нафталином. Похоже, их никто не надевал с тех пор, как Сюзанна последний раз заглядывала в эту сокровищницу. При этой мысли она кое-что вспомнила и наклонилась, говоря себе, что глупо искать здесь ее подарок – и зная,что он тут.

Ее странное предчувствие оправдалось. Там, среди свертков и старых туфель лежало что-то, завернутое в коричневую бумагу и помеченное ее именем. Подарок нашел ее, пусть и через много лет.

Ее руки начали дрожать. Узел на ленте, которой был завязан предмет, задержал ее на целую минуту. Наконец она развернула бумагу.

Это оказалась книга. Не новая, судя по пожелтевшей бумаге, но в красивом кожаном переплете. К ее удивлению, книга была на немецком. На титуле значилось «Geschichten der Geheimen Qrte», что она приблизительно перевела как «Истории о потаенных краях». Но даже если бы она не знала этого, по иллюстрациям можно было понять, что это книга сказок.

Она уселась на ступеньку и стала изучать фолиант более внимательно. Все истории были знакомыми; она сотни раз встречала их в том или ином виде – как мультфильмы, как ученые исследования, как материал психоанализа. Но их очарование не могли разрушить ни наука, ни коммерция. Ребенок в ней жаждал услышать эти сказки снова, хотя она знала в них каждый сюжетный извив и вспоминала конец еще до того, как прочитана первая строчка. Но разве это плохо?

Жизнь преподавала ей немало уроков, и большинство их были суровыми. А эти сказки учили другому. Вовсе не казалось странным, что смерть похожа на сон, но что от этого сна можно пробудить простым поцелуем – это было знание другого порядка. Она говорила себе, что это просто выдача желаемого за действительное. Ни один волк, если ему разрезать брюхо, не отпускал своих жертв живыми и невредимыми. Золушки не превращаются в принцесс, а зло не развеивается от одних лишь доброты и благородства. Конечно же, это выдумка, над которой посмеется любой прагматик.

Но эти сказки увлекли ее, как могут увлекать реальныевещи. Она не проливала над ними слез умиления – они были грубы, даже жестоки. Если и было о чем плакать, так это о детской вере в чудеса, от которой она избавилась вместе с детскими страхами и разочарованиями; о мире, полном тайн, который она покинула и никогда уже туда не вернется.

Кроме того, в сказках она нашла образы, помогающие ей преодолеть охватившее ее смятение. Вернувшись в Ливерпуль, она испытала настоящий шок, все ее представления о мире пришли в беспорядок. Но на страницах книги она нашла мир, где не было ничего устойчивого, где властвовала магия. И этот мир не показался ей неуютным; она могла даже представить себя его обитательницей.

Раньше ей мешал думать об этом ее прагматизм. Перед лицом жизненных испытаний лучшим выходом было сохранять спокойствие. Она оставалась спокойной даже после смерти родителей, сумев погрузиться в какие-то мелкие бытовые заботы.

Но теперь, перед этой книгой, полной неясностей и двусмысленностей, ее прагматизм не стоил и ломаного гроша. Из мира, учившего ее спокойствию и компромиссу, книга вновь звала ее в волшебный лес, где девушки укрощают драконов, и у одной из этих девушек по-прежнему было ее лицо.

Пролистав три-четыре сказки, она вернулась к титулу, разыскивая надпись.

Краткое посвящение «Сюзанне с любовью от М.Л.» соседствовало со странной эпиграммой:

«Das, was man sich vorstellt, braucht man nie zu verlieren».

Она, с ее порядком заржавевшим немецким, с трудом смогла перевести это как:

«То, что можно вообразить, неистребимо».

Думая об этом странном изречении, она вернулась к сказкам, разглядывая иллюстрации, которые сначала показались ей безыскусными, но при ближайшем рассмотрении выявили множество скрытых деталей. Рыбы с человеческими лицами таились под зеркальной гладью озера; двое гостей на пиру обменивались репликами, сгущавшимися в воздухе над их головами; из листвы деревьев выглядывали выжидающие лица.

Время шло незаметно и, пролистав книгу от корки до корки, она склонилась над ней и задремала. Проснувшись, она обнаружила, что ее часы остановились на двух. Огарок свечи рядом с ней давно погас. Она встала, энергично походила по площадке, пока не отошли затекшие конечности, а потом вернулась в спальню за новой свечой.

Отдирая ее от подоконника, она заметила во дворе внизу какое-то движение. Сердце ее так и подпрыгнуло, но она стояла спокойно, чтобы не привлечь к себе внимания, и наблюдала. Когда фигура вышла из тени на освещенный луной участок, она узнала молодого человека, которого видела здесь накануне.

Она пошла вниз, захватив свечу. Ей хотелось поговорить с ним и узнать, почему и от кого он убегал вчера днем.

Когда она вышла во двор, он уже выходил из ворот.

– Подождите, – окликнула она его. – Это я, Сюзанна. Это имя ничего для него не значило, но он остановился.

– Кто?

– Я видела вас вчера. Вы убегали...

Девушка в холле, вспомнил Кэл. Которая заслонила его от Шэдвелла.

– Что с вами? – спросила она.

Вид у него был ужасный: одежда изорвана, лицо в грязи и насколько она могла видеть, в крови.

– Не знаю, – сказал он хрипло. – Я уже ничего не знаю.

– Почему вы не войдете внутрь?

Он продолжал стоять.

– Давно вы здесь? – спросил он.

– Несколько часов.

– И в доме никого нет?

– Кроме меня, никого.

Услышав это, он вошел в дом следом за ней. Она зажгла свечи, и свет подтвердил ее опасения. На лице у него была кровь; и от него пахло чем-то странным и неприятным.

– Здесь есть вода? – спросил он.

– Не знаю. Можно поискать.

Им повезло; водопровод еще не отключили. Кран на кухне гудел и плевался, но в конце концов из него хлынула струя ледяной воды. Кэл стащил куртку и вымыл лицо и руки.

– Я поищу полотенце, – сказала Сюзанна. – Как вас зовут?

– Кэл.

Когда она ушла, он снял рубашку и протер холодной водой грудь и спину. Не успел он закончить, как она вернулась со старой наволочкой.

– Из того, что я нашла, это больше всего похоже на полотенце.

Она поставила в нижней гостиной два уцелевших стула и зажгла свечи. Они сели.

– А почему вы вернулись? – спросила она. – После вчерашнего?

– Я видел здесь кое-что, – неопределенно ответил он. – А вы? Почему вы здесь?

– Это дом моей бабушки. Она в больнице, умирает. Я зашла просто посмотреть.

– А эти двое, которых я видел вчера, – они что, друзья вашей бабушки?

– Очень сомневаюсь. Что они от вас хотели?

Кэл понял, что вступает на зыбкую почву. Как пересказать ей все, что случилось в последние дни?

Трудно объяснить. В смысле, я не уверен, что вы меня правильно поймете.

– Постараюсь.

Он смотрел на свои ладони, как хиромант в поисках будущего. Она разглядывала его: его грудь была исцарапана, как будто он дрался с волками.

Он поднял, наконец, свои голубые глаза, встретился с ее черными и покраснел.

– Вы сказали, что кое-что видели здесь. Можете сказать что?

Это был простой вопрос, и он решил ответить на него. Если она не поверит – это ее проблемы. Но она поверила. Когда он начал описывать ковер, ее глаза расширились.

– Конечно! – воскликнула она. – Ковер!

– Вы знали о нем?

Она рассказала ему про то, что случилось в больнице, и про видение, которое Мими пыталась передать ей.

Его нерешительность окончательно исчезла. Он поведал ей все, с момента бегства голубя. Ковер; Шэдвелл и его пиджак; Иммаколата; ее сестры и их отродья; события на свадьбе и после. Она дополняла его сведения тем, что было известно ей о жизни Мими в этом доме за запертыми дверями, как в осажденной крепости.

– Она, похоже, знала, что рано или поздно за этим ковром кто-то должен прийти.

– Не за ковром, – уточнил Кэл. – За Фугой.

Она увидела, как блеснули его глаза при этом слове, и представила то, о чем он рассказывал: холмы, озера, леса. Ей хотелось спросить: были ли там, среди леса, девушки, укрощавшие драконов песней? Но вместо этого она спросила:

– Значит, ковер – это дверь в этот мир?

– Не знаю.

– Нужно спросить Мими. Может, она...

Прежде, чем она закончила. Кэл вскочил.

– О Боже, —только сейчас он вспомнил слова Шэдвелла о старухе.

Он имел в виду Мими, разве не так? Натягивая рубашку, Кэл сказал об этом Сюзанне.

– Нужно ехать к ней. Господи! Но как я мог забыть?

Его возбуждение передалось Сюзанне, которая потушила свечи и вместе с ним направилась к выходу.

– Мими в больнице. Она в безопасности.

– Никто из нас не в безопасности, – сказал он, и она знала, что так и есть.

У двери она повернулась, снова зашла в дом и появилась с большой книгой в кожаном переплете.

– Дневник? – спросил он.

– Нет. Карта.

VIIIЗа путеводной нитью

1

Мими была мертва. Ее убийцы исчезли в ночи, не оставив никаких следов преступления.

– В смерти вашей бабушки нет ничего таинственного, – сказал доктор Чай. – Все к этому шло.

– Здесь кто-то был ночью.

– Да. Ее дочь.

– У нее была только одна дочь: моя мама. А она умерла два с половиной года назад.

– Кто бы это ни был, он тут ни при чем. Миссис Лащенски умерла от естественных причин.

Сюзанна поняла, что спорить бесполезно. Иначе ее просто высмеют. К тому же, смерть Мими открыла новую серию загадок. Главная из них: что знала старая женщина или кем она была, и как это все отразится теперь на ней, Сюзанне? Один вопрос тянул за собой другой, и оба, за отсутствием Мими, оставались без ответа. Единственным возможным источником информации была та, кто беспощадно добила умирающую старуху: Иммаколата. А к противостоянию ей Сюзанна отнюдь не была готова.

Они вышли из больницы. Ее била дрожь.

– Может, поедим? – предложил Кэл.

Было только семь утра, но они отыскали кафе и заказали завтрак. Яичница с беконом и кофе с тостами подкрепили их силы, хотя бессонная ночь давала о себе знать.

– Можно позвонить моему дяде в Канаду, – сказала Сюзанна. – Сказать, что случилось.

– Все?

– Нет, конечно. Это наша тайна.

Он был рад такому ответу. Не потому, что боялся распространения информации, а потому, что хотел делить тайну именно с ней. Эта Сюзанна не походила на женщин, которых он встречал раньше. Она не играла. А эта ночь и печальное утро внезапно сделали их совладельцами тайны, которая, хоть он едва не погиб из-за нее, наполняла его радостным трепетом.

– О Мими никто не будет особенно плакать, – сказала Сюзанна. – Ее не любили.

– Ты тоже?

– Я ее и не знала толком, – и она вкратце рассказала Кэлу о жизни Мими. – Она всегда держалась замкнуто. И теперь понятно, почему.

– Это возвращает нас к ковру. Нужно найти тех грузчиков.

– Сперва нужно выспаться.

– Нет. Ко мне пришло второе дыхание. Только зайду сперва домой, покормлю голубей.

– Они не потерпят несколько часов?

Кэл пожал плечами.

– Если бы не они, я ничего бы не узнал.

– Извини. А что если я пойду с тобой?

– Конечно. Может, отец обрадуется.

2

Но Брендан был уже рад; Кэл не видел его таким счастливым со дня смерти матери. Он радушно пригласил их в дом, все время улыбаясь.

– Хотите кофе? – и он скрылся на кухне. – Кстати, Кэл, тут Джеральдина заходила.

– Что она хотела?

– Принесла какие-то книги, которые ты ей давал; сказала, что они ей больше не нужны. Она говорит, что ты вел себя очень странно.

– Похоже, это наследственное, – сказал Кэл, и Брендан ухмыльнулся. – Пойду посмотрю птиц.

– Я их уже покормил. И почистил клетки.

– Тебе и вправду лучше.

– Конечно. У меня тут были люди.

Кэл кивнул, не вполне понимая. Потом повернулся к Сюзанне.

– Хочешь посмотреть на чемпионов?

Они вышли из дома. Уже было тепло.

– С отцом что-то странное. Два дня назад он был на грани самоубийства.

–Может, просто кризис прошел.

– Может быть, – согласился он, отпирая дверь голубятни. В этот момент где-то рядом прогрохотал поезд, так, что вздрогнула земля.

– Девять двадцать пять до Пензанса, – заметил Кэл.

– А птиц это не беспокоит? Все эти поезда?

– Они привыкли к ним еще в скорлупе.

Она смотрела, как он разговаривает с птицами, просовывая пальцы сквозь проволочную сетку. Странный парень, конечно, но не более странный, чем она. Она подумала, что в том мире, на краю которого они стояли, небольшая странность была совершенно необходимой вещью.

Кэл резко повернулся.

– Гилкрист! – воскликнул он. – Я вспомнил! Они говорили о человеке по фамилии Гилкрист.

– Значит, нашли.

– Что за паника? – крикнул Брендан из кухни, пока Кэл отчаянно названивал по телефону.

– Ничего, ничего, – успокоила его Сюзанна.

Брендан налил ей кофе.

– Вы не местная?

– Я живу в Лондоне.

– Никогда не любил Лондон. Бездушное место.

– У меня студия на Максвелл-хилл. Вам бы она понравилась, – когда Брендан изумленно взглянул на нее, она пояснила. – Я занимаюсь керамикой.

– Нашел, – сказал Кэл. – "К.В.Гилкрист. Торговец старыми вещами".

– Что все это значит? – спросил Брендан.

– Я туда позвоню.

– Сегодня же воскресенье, – напомнила Сюзанна.

– Такие заведения часто работают по воскресеньям, – возразил Кэл, опять направляясь в холл.

– Покупаете что-нибудь? – осведомился Брендан.

– Можно так сказать.

Кэл набрал номер. На другом конце ответил женский голос:

– Гилкрист.

– Добрый день. Я хотел бы поговорить с мистером Гилкристом.

Воцарилось молчание, потом женщина сказала:

– Мистер Гилкрист умер.

Господи, подумал Кэл, Шэдвелл не медлит.

– Он умер восемь лет назад, – продолжала она. – А что вы хотели?

– Ковер.

– Вы хотели приобрести ковер?

– Нет. Не совсем. Я хотел узнать насчет ковра, который попал к вам по ошибке.

– По ошибке?

– Именно. И я хочу забрать его назад.

– Думаю, вам нужно поговорить с мистером Уайльдом.

– Тогда дайте мне его телефон.

– Он сейчас на острове Уайт.

– А когда он вернется?

– В среду утром. Позвоните тогда.

– Но это... – он прервался, услышав гудки.

– Черт! – воскликнул он. У двери кухни стояла Сюзанна. – Не с кем говорить. Что нам делать?

– Забраться туда самим, – тихо сказала она.

3

Когда Кэл с девушкой ушли, Брендан сел у окна, по своей привычке глядя на сад. Скоро он им займется: письмо Эйлин вывело его из оцепенения.

При мысли о письме он вспомнил небесного посланца, мистера Шэдвелла.

Повинуясь внезапному порыву, он встал, отыскал визитку, которую ангел вручил ему на прощанье, и набрал указанный там номер. Радость от письма заставила его забыть, о чем они говорили, но он помнил, что это как-то касалось Кэла... и еще какой-то услуги.

– Это мистер Шэдвелл?

– Кто это?

– Брендан Муни.

– О, Брендан. Рад вас слышать. У вас какие-то новости для меня? Что-нибудь о Кэле?

– Он пошел в магазин. Мебельный.

– Значит, там мы его найдем и осчастливим. А он был один?

– Нет. С женщиной.

– Ее имя?

– Сюзанна Пэрриш.

– А что за магазин?

Брендана вдруг охватило сомнение.

– А зачем вам Кэл?

– Я же говорил. Выигрыш.

– А-а, да.

– Магазин... Чудесно. Значит, мы договорились, Брендан.

Брендан потрогал письмо – оно еще было теплым. Что он волнуется? Какой может быть вред от сделки с ангелом?

Он назвал магазин.

– Они говорили о каком-то ковре, – добавил он.

В трубке что-то звякнуло.

– Вы здесь?

Но небесный посланец уже улетел.

IXНаходка и потеря

1

Магазин подержанной мебели Гилкриста когда-то был кинотеатром. Тогда кинотеатры походили на дворцы, и с тех времен остался нелепый фасад под рококо, но в обстановке ничего дворцового уже не сохранилось. Магазин стоял на Док-роуд среди всеобщего запустения – все прочие дома вокруг сгорели или стояли заколоченными.

Кэл, стоя на углу Джамайка-стрит и глядя на эту картину, удивлялся: зачем покойный мистер Гилкрист завел магазин в столь жалком месте? Бизнес здесь явно не процветал.

Часы работы магазина красовались на облезлой доске, где когда-то висели афиши. Воскресенье: с 9.30 до 12. Сейчас был уже второй час. На дверях висели устрашающего вида замки плюс железная решетка.

– У тебя есть навыки взлома? – спросил Кэл Сюзанну.

– Теоретические. Но я быстро учусь.

Они подошли ближе. Скрываться было незачем: на улице не было ни машин, ни пешеходов.

– Должен быть какой-то ход, – сказала Сюзанна. – Ты осмотри с этой стороны, а я с той.

– Правильно. Встретимся сзади.

Они разделились. Путь Кэла увел его в тень, Сюзанна вышла на солнце. Жара заставила ее кровь петь, как будто у нее в голове звучали позывные какой-то далекой радиостанции.

Пока она прислушивалась к ним, из-за угла появился Кэл.

– Я нашел, – и он повел ее к тому, что было когда-то аварийным выходом кинотеатра. Там тоже висел замок, но куда более скромный. После нескольких ударов кирпичом Кэл уперся плечом в дверь и надавил. Внутри что-то зазвенело – разбилось зеркало, но образовалась щель, достаточная, чтобы они смогли проскользнуть в нее.

2

Внутри они нашли некое подобие Чистилища, где тысячи вещей – кресла, гардеробы, большие и маленькие лампы, занавески, ковры – ждали Судного дня, сваленные в пыльные штабеля. Пахло старым деревом и ветошью – большей части вещей явно предстояло сгнить здесь в ожидании покупателей.

И за запахом вещей – другой запах, более горький, более человеческий. Пот больных, въевшийся в кровать или в ткань абажура лампы, горевшей всю ночь до рассвета, который ее владелец так и не увидел. Сколько подобных историй могли рассказать все эти предметы!

Они разделились и начали искать.

– Увидишь что-нибудь похожее – зови, – сказал Кэл, оглядывая штабеля мебели.

Свист в голове Сюзанны в тени не унялся, а стал еще сильнее. Может быть, это было следствием непосильности задачи, которую она взвалила на себя, как вопрос в сказке, на который не ответить без помощи магии.

Та же мысль, только выраженная по-другому, вертелась голове Кэла. Чем дольше он искал, тем больше сомневался. Может, они сказали не «Гилкрист», а другое имя; а может, грузчики решили поживиться сами.

Тут из груды мебели послышался какой-то шорох.

– Сюзанна? – окликнул он. Ответа не было. С бьющимся сердцем он сделал еще несколько шагов... и увидел свернутый ковер среди дюжины стульев, рядом с ветхим гардеробом. На всех этих вещах не было ценников, что означало, что их доставили совсем недавно.

Он наклонился и потянул за край ковра, пытаясь разглядеть узор. Край разлохматился, ткань была слабой, но он увидел именно то, что хотел. Это был ковер с Рю-стрит; ковер, за который отдала жизнь Мими Лащенски; ковер Фуги.

Он встал и принялся оттаскивать в сторону стулья, не слыша приближающихся шагов.

3

Сюзанна сначала увидела тень на полу. Потом она подняла глаза.

Между двух шкафов появилось лицо и исчезло прежде чем она успела окликнуть его по имени.

Мими! Это была Мими!

Она подошла к шкафам. Никого. Может, она сходит с ума? Еще этот свист в голове...

Но если они не верят в чудеса и видения, тогда зачем они здесь? Сомнение внезапно переросло в надежду – вдруг мертвые могут, сломав печать своего безмолвного мира, явиться обратно, к живым?

Она тихо позвала свою бабушку. И та ответила – не словами, а запахом лаванды. Слева, у пирамиды чайных столиков взметнулась пыль, и она пошла туда, навстречу ветру и запаху, который становился все сильнее и сильнее.

4

– По-моему, это мое, – раздался голос за спиной. Кэл обернулся. Шэдвелл стоял в нескольких футах от него, и его пиджак был расстегнут.

– Отойди, Муни, и дай мне забрать мою собственность.

Кэл пожалел, что у него не хватило ума захватить с собой оружие. В этот момент он бы, не колеблясь, прострелил Шэдвеллу голову. Но он пришел с голыми руками.

Он шагнул к торговцу, и тот отошел в сторону. За ним кто-то стоял; без сомнения, одна из сестер или их ублюдки.

Кэл не стал ждать. Он выхватил стул, стоящий в основании пирамиды, и вся дюжина посыпалась вниз, отделяя его от врагов. Один из стульев он швырнул в туманную фигуру, стоящую рядом с Шэдвеллом, потом поднял второй, но его мишень уже скрылась в лабиринте мебели. То же сделал и торговец.

Кэл изо всех сил налег на рядом стоящий шкаф, и тот рухнул, разбрасывая куски дерева. Он был рад грохоту; это привлечет внимание Сюзанны. Его руки уже ухватились за ковер, но тут кто-то невидимый мягко дернул его с другой стороны, и Кэл упал, сжимая в пальцах оторвавшийся кусок ткани.

Он лежал среди обломков и осколков стекла, тяжело дыша, когда перед ним из темноты появился еще кто-то. Одно из отродий Мамаши.

– Вставай, – сказало оно.

Он не слышал, поглощенный созерцанием лица твари. На этот раз это был не потомок Элроя. Нет, это был егосын.

Ужас сковал его. Он сразу вспомнил страшную и позорную сцену на свалке. Так вот, значит, каковы ее последствия!

Его сына нельзя было назвать красавцем. Нагое безволосое тело было уродливо перекручено, как у всех его сородичей. Пальцы одной руки вдвое длиннее, чем нужно, на другой – бесформенные обрубки. Из плеч торчали подобия крыльев – быть может, пародия на существ из его снов.

Но лицом он больше походил на отца, чем другие твари, и Кэл никак не мог оторвать от него взгляд. Сын, воспользовавшись этим, в два скачка оказался рядом и схватил его за горло своими длинными холодными пальцами. Он явно замышлял отцеубийство. Кэл попытался вырваться, но ноги его были как ватные.

Как в тумане, он слышал издевательский смех Шэдвелла, потом перед ним снова предстало его собственное лицо, как в кривом зеркале. Его глаза, которые нравились ему за их прозрачную бледность; его губы, по его мнению, слишком нежные (из-за чего он долго вырабатывал суровое, мужское выражение лица), теперь искривленные в победной ухмылке. Уши, большие и пылающие, почти клоунские...

Может быть, все люди, умирая, думают о таких тривиальных вещах? Кэл этого не знал. Думая о своих ушах, он погрузился в забытье.

ХМенструм

Сюзанна поняла, что это не ошибка, когда вышла в бывшее фойе кинотеатра. Там было темнее, чем в самом магазине, и она лишь смутно могла видеть свою бабушку, стоявшую возле кассы.

– Мими? – окликнула она в смятении.

– Это я, – и старуха протянула к ней руки.

Сюзанна насторожилась. Такие жесты никогда не были в обычае ее родственницы, и вряд ли ее привычки изменились после... после смерти.

– Вы не Мими.

– Я знаю, ты удивлена, – сказало привидение голосом легким, как перышко. – Но не бойся.

– Кто вы?

– Ты знаешь,кто я.

Не ожидая дальнейших объяснений, Сюзанна бросилась к выходу. От двери ее отделяло ярда три, но сейчас они казались милями. Едва она сделала шаг, как хаос в ее голове взорвался с новой силой.

Существо за ее спиной явно не собиралось выпускать ее отсюда, поэтому она остановилась и повернулась к нему.

Маска таяла и оплывала, сквозь облик Мими проступали другие черты, и Сюзанна была странно рада, увидев их, хотя и не чувствовала себя готовой к борьбе с этой женщиной Иммаколата.

– Моя сестра, – сказала она, и воздух вокруг заплясал откликаясь на ее слова, – моя сестра, Ведьма, отыграла свою роль. Она ведь не ошиблась? Ты – дитя Мими.

– Внучка.

– Дитя, —последовала категоричная реплика.

Сюзанна смотрела ей в лицо, завороженная бездонным горем, застывшим в ее чертах.

– Как смеешь ты жалеть меня? – воскликнула Колдунья, словно прочитав ее мысли, и тут что-то заклубилось в воздухе вокруг ее лица. Что-то яркое.

Сюзанна не успела разглядеть, что это; у нее хватило времени только уклониться от непонятного вещества. Стена за ней содрогнулась, будто от удара. К ней устремилась следующая вспышка света.

На этот раз она не испугалась. Потеряв грань между реальностью и воображением, она протянула руки к веществу, пытаясь поймать свет.

Ее ладони обожгло словно струёй ледяной воды. Струёй, в которой кишели бесчисленные рыбы, туда-сюда, быстрее и быстрее. Она сжала кулаки, чтобы схватить этих рыб, и потянула.

Это вызвало три следствия. Дико закричала Иммаколата. Звон в голове у Сюзанны неожиданно прекратился. И, наконец, все, что чувствовали ее руки – холод воды и кишение мелких существ в ней, – все это неожиданно оказалось внутри.Ее тело превратилось в поток, во что-то, состоящее скорее из мысли, чем из плоти, и невероятно древнее. Иммаколата словно разбудила в ней долго, всю жизнь дремавшие силы.

Никогда еще она не ощущала такой полноты бытия. В сравнении с ней все желания – счастья, удовольствий, власти – казались мелкими и ничего не значащими.

Она поглядела на Иммаколату и в своем новом состоянии увидела в ней не врага, а женщину, в которой бушует тот же поток, что и в ней. Да, испорченную и полную зла, но не чужую ей.

– Делаешь глупость, – сказала Иммаколата.

– Разве? – Сюзанна так не думала.

– Тебе было бы лучше, если бы тебя не нашли. Если бы ты никогда не попробовала менструма.

– Менструма?

– Теперь ты знаешь больше, чем тебе бы хотелось знать, и чувствуешь больше, чем хотелось бы чувствовать, – в голосе Иммаколаты, как ни трудно было в это поверить, появилась жалость. – И это никогда не кончится, поверь мне. Лучше, если бы ты жила и умерла Кукушонком.

– А как умерла Мими?

Ледяные глаза вспыхнули.

– Она знала, на что шла. В ней текла кровь Чародеев. Ты тоже из их породы, через эту старую дуру.

– Чародеи? —столько новых слов сразу. – Так это они живут в Фуге?

– Они уже мертвецы. Не советую искать у них ответов. Скоро они превратятся в пыль, как все в этом вонючем Королевстве. Мы это устроим. А ты одна, как она.

Это «мы» напомнило Сюзанне о торговце.

– А Шэдвелл тоже из Чародеев?

– Что? —это ее словно развеселило. – Нет, конечно. Просто я дала ему кое-какую власть.

– Зачем? – Сюзанна мало что понимала, но догадалась, что отношения между компаньонами отнюдь не безоблачны.

– Он научил меня, – рука Иммаколаты потянулась к лицу, и, когда она ее отняла, на лице сияла приветливая, хотя все равно холодная, улыбка. – Он научил меня притворяться.

– И за это ты стала его любовницей?

Колдунья издала звук, отдаленно напоминающий смех.

– Любовь я оставила Магдалене, своей сестрице. Ей это нравится. Можешь спросить у Муни...

Кэл.Она забыла про Кэла.

– ...если он захочет тебе рассказать.

Сюзанна оглянулась на дверь.

– Да-да, иди. Иди к нему. Я не стану тебя задерживать.

Свет в ней, менструм, знал, что Колдунья не лжет. Этот поток связывал их, но как и чем – Сюзанна пока не понимала.

– Битва уже проиграна, сестренка, – промурлыкала Иммаколата ей вслед. – Как только ты удовлетворишь свое любопытство, Фуга будет наша.

Сюзанна поспешила в магазин, начиная испытывать страх – не за себя, за Кэла. Она прокричала в темноту его имя.

– Поздно, – сказала Колдунья за ее спиной.

– Кэл!

Ответа не было. Она начала искать его, в промежутках выкрикивая его имя со все нарастающим беспокойством. Это место было настоящим лабиринтом; она то и дело попадала в тупик.

Сперва она заметила осколки стекла на полу, потом – распростертого рядом Кэла. Он не шевелился.

«Он был слишком хрупким, – сказал голос в ее голове, – как все эти Кукушата».

Она подавила эту чужую мысль.

– Не умирай.

Эта мысль была ее; она вырвалась из ее губ, когда она опустилась рядом с ним на колени.

– Пожалуйста, не умирай.

Она боялась дотронуться до него, боялась самого худшего, но знала, что помочь ему, кроме нее, некому. Его голова повернулась к ней. Глаза оставались закрыты, изо рта стекала струйка кровавой слюны, Она протянула руку, как бы желая погладить его волосы, но прагматизм еще не совсем покинул ее, и вместо этого она пощупала пульс у него на шее. Он бился, но слабо.

«Знаешь больше, чем тебе бы хотелось», – сказала ей Иммаколата. А знала ли она сама, что Кэл умирает?

Конечно, знала. Знала и с радостью отравила Сюзанне миг обострения менструма. Она хотела сделать ее своей сестрой по вечной скорби.

Думая об этом, она машинально отняла руку от шеи Кэла и все же погладила его по волосам. Зачем? Он же не спящий ребенок. Ему больно, ему нужна какая-то помощь. Пока она укоряла себя, менструм вскипел где-то в ее животе и начал подниматься, омывая ее сердце, печень, легкие – подниматься к ее руке навстречу Кэлу. Ему не было дела до его боли – это он сказал ей про хрупкость Кукушат, – но ее боль не оставила его равнодушным, и теперь она чувствовала, как он рвался по ее руке к нему, чтобы исцелить его.

Все оказалось необычно просто. Когда в последний момент он вдруг не захотел выходить, она прижала руку ко лбу Кэла, и менструм послушно заструился в него. Она поняла, что распоряжается теперь этим чудом, и сердце ее забилось сильнее.

Она попыталась отнять руку от его лба, но мышцы не подчинились. Казалось, менструм мстит ей за настойчивость и забирает власть над ее телом.

Но тут он решил, что хватит, и отпустил ее. Она поднесла дрожашие руки к лицу. Пальцы пахли Кэлом. Понемногу дрожь начала проходить.

– Ты в порядке? – спросил Кэл. Она отняла руки от лица и взглянула на rtero. Он привстал с земли, ощупывая свои ушибы.

– Думаю, да, – ответила она. – А ты?

– Вроде бы. Не знаю, что случилось... – тут память вернулась к нему, и в лице проступила тревога.

– Ковер...

Он принялся осматривать пол.

– Я же держал его. Господи, я держал его!

– Они его забрали, – сказала она.

Ей казалось, что он сейчас заплачет, но его лицо исказил гнев.

– Проклятый Шэдвелл! – крикнул он, пнув стоящий рядом шкаф. – Я убью его!

Она тоже встала, чувствуя себя слабой и опустошенной. Поглядела вниз, и тут глаза ее наткнулись на что-то среди осколков стекла. Знакомый узор. Да, это был кусок ковра. Она подняла его.

– Они забрали не все.

Он схватил клочок и стал его внимательно разглядывать. Даже на таком маленьком кусочке переплеталось с десяток линий, но он не видел никаких фигур.

Сюзанна смотрела на него. Он держал ткань так осторожно, будто боялся ушибить. Потом он высморкался и вытер нос ладонью.

– Проклятый Шэдвелл, – повторил он, но уже спокойнее.

– Ну и что теперь делать?

Он взглянул на нее, и теперь на глазах его были слезы.

– Пошли отсюда, – сказал он. – Послушаем, что скажет небо.

– Что?

– Извини. Так сказал бы Чокнутый Муни.

Часть третья