— И пошлины, — поддакнул хозяйственный Боков. — Денежку в казну собирать там сподручно выйдет. А буде хивинцы рыпнутся, канал им перекроем. Крепость у канала — им как кость в горло встанет. Вот только пушки… Чем крепость защищать?
— Придется одну артиллерийскую роту из двух здесь оставлять, — тут же резюмировал Платов. — С головы костисто, а с жопы говнисто: и в Бухаре нам пушки пригодятся, и здесь. Ничо, Бог даст, из России крепкий сикурс пришлют — с правильной крепостной артиллерией.
— Когда это будет? — вздохнул Бузин.
— Когда будет, то не нашего ума дело, — отрубил Матвей Иванович.
— А местные орудия? Те, что в цитадели захватили? — хмуро буркнул Боков, главный заинтересант в крепостном вопросе — его прочили в хивинские генерал-губернаторы, такие разговоры среди казаков ходили.
— Мы нашли в замке 12 медных и чугунных пушек отряда Бековича, они почти век тут без дела провалялись. Карпов ими занимается, но кто знает, получится ли их в порядок привести. И лафетов у них нет, а новые сладить — то не быстро, — сообщил Денисов (1).
— Балалаечка без струн, балалаечка дристун: вот что за пушки были у хана, все никудышные! — откликнулся в своей грубой манере наш походный атаман.
Генералы рассмеялись — такой Платов им нравился больше. Но он в роль походного атамана вошел уже плотно и начал четко ставить задачи.
— Генерал-майор Боков! Тебе поручаю! Место под новую крепость выбери лично. Персам из таборов, бывшим невольникам-догма — стены копать, ров и волчьи ямы — хай свободу свою отрабатывают. Пороховой погреб ладить крепкий, с каменным перекрытием. Фасы с фланкирующими огнем возводить по науке. Бастионы с банкетами. Верки укрепить кирпичом. Магазины с продовольствием для гарнизона не меньше чем на полгода. Казармы-землянки. Баня. Госпиталь. Огороды, чтоб зеленушка под рукой была на случай цинги. В Кунграде из инвалидов и выздоравливающих составить гарнизон. Новый форт защитить полком-двумя из твоего корпуса. Назвать новую крепость российскую Орловской!
— Слушаюсь, господин походный атаман!
У меня мороз прошел по коже. Вот, вот оно мое воздействие на историю! Значит, я все же Игрок? Не было такого, чтобы Россия плотно встала на берегу Аму-Дарьи и на три четверти века раньше перекрыла кислород невольничьему среднеазиатскому мерзкому бизнесу! Сколько жизней русских сохраним! Скольких сломанных судеб избежим! Сотни тысяч!
А какая заварушка сейчас начнется в Азии, в европейских кабинетах с важными господами в париках! Это же перекройка политической карты мира!
Лишь бы удержать Хиву, лишь бы все получилось!
Шансы есть и неплохие. Главным людоловам, туркменам, хорошо по хребтине врезали. Три полка — Астаховский, Атаманский и Мироновский — железной метлой прошлись по зимовкам йомутов. Да так, что те бросились на откочевку в пустыню, в сторону Персии. Вот только отпустили их с голым задом — почти весь скот и скарб потеряли, хотя за свое дрались отчаянно, отважно и до последнего. Но не сдюжили…
— Что с Бухарой, Матвей Иванович? — вернул меня к действительности голос Андриана Карповича. — Когда в поход, как с эмиром поступим?
В Бухаре давно не было хана. Власть в ней у чингизидов перехватил узбекский род Мангитов. Потому и называли свое царство эмиратом.
— С Бухарой все сложнее, — начал Платов непростой рассказ. — Царь-батюшка повелел и Хиву, и бухарцев наказать. Да только политическая экспедиция, к походу прикрепленная, внесла поправочку. Если с ханом у нас отношения не ладились, если должок за ним, за псом шелудивым, имелся за Бековича, то Бухара к нам постоянно отправляла свои посольства, да и торговля наша с Азией через бухарцев идет. Сложно с Бухарой. И в жузах киргизских ее влияние велико. Мутил турецкий султан, когда мы его воевали, воду в Бухаре, на нас науськивал, а чрез нее — и киргизов. А эмир у нас помощи просил против персов, послов присылал. Нырнул, а зад видать: хотел, чтоб мы за него угольки из костра потягали…
— И что же будем делать? Ручкой им помашем из-за реки? Аль ждать, пока бухарцы сами прибегут пардону просить? — задал вопрос Денисов.
— Может, и прибегут. А может, и нет. Что-то слабо мне верится, чтобы они по доброй воле наших пленников освободили. Просили их, и не раз, а все без толку.
— Так, может, в рожу им дать? — по-простецки высказался Бузин, не отвыкший от вешенских станичных манер.
— Время нам выпало больно подходящее! Папаша нынешнего эмира всего ничего как копыта отбросил, свара у бухарцев из-за власти, нету промеж них согласия. Готовиться к драке нужно. Но! — поднял палец атаман. — По пескам бегать — для нас в новинку. Вот ты, Дрюня, и займись — каюки, чтобы тяжести по Аму-Дарье поднять, разведка колодцев, верблюды с лаучами опытными, бунты с провиантом по пути следования… Сам сообразишь, не дитятя.
— Понял! — кивнул головой Денисов. — Время, я так понимаю, у нас есть до осени? По жаре не попрем?
— Бой в степи вести, не на Москве портками трясти. И поспешать не след, и сиднем сидеть, — уклонился Платов от прямого ответа.
— А мне что делать? — спросил у него Бузов.
— А ты, казаче, раны свои лечи!
Генерал-майор промолчал, а Денисов не удержался от попытки вернуться к старой теме. Видно, зацепила она его крепко.
— Бухара Бухарой, но что с Индией?
— Будет день, будет пища. Придет время, и об Индии подробно поговорим, — грамотно свернул Платов сложный разговор. — Ну что? Всё обсудили? Тогда еще раз помянем нашего атамана. Петро, хорош уши греть, топай до стола, налей-ка генералам, — гаркнул Платов.
Я развернулся, изобразил всем своим видом полнейшую невиновности и образец добродетели, убрал шашку в ножны и прошел к столу. Подхватив бутылку и выдернув зубами пробку, плеснул в чаши, стараясь не морщиться — водка воняла мочой, ее покупали у заезжих бухарских евреев.
— Дай Бог генералу от кавалерии, Василию Петровичу Орлову, легко в земле лежать, да в очи Христа видать! — строго произнес Денисов.
Все выпили.
Платов пригорюнился.
Навалился грудью на стол и тихо запел:
Ай-и, в зголовье вы поставьте всё животворящий крест,
Ай-и, во резвы-то ноги да всё мине поставьте коня доброго,
Ай-и, во праву-ту руку мне поставьте саблю вострую,
Ай-и, во леву-то руку мине поставьте-тко мине копье долгое;
Ай, кто да пойдет, кто всё мимо поедет, всё кресту помолится,
На добра-та коня всяк посмотрят, всяк обзарятся,
Ай на востру саблю посмотрят, все они устрашатся…
— Ну что, Петро, все слышал? Смотри мне, не болтай! — погрозил мне пальцем Платов, когда мы остались в комнате одни.
Я позволил себе легкую усмешку:
— Давно помалкиваю, Матвей Иванович.
Атаман склонил голову и прищурился, будто целился в меня из мушкета.
— Откель ты такой умный взялся? Как догадался?
— Еще в марте, когда впервые караван увидел, из Оренбурга прибывший, а в нем — индуса-толмача. Зачем индус в походе на бухарскую сторону? Потом вы мне сами карту показали государеву. А в ней линия красная, в Индию ведущая…
— Было дело, припоминаю. И все?
— Недавно Волкова встретил у оружейного мастера. Он выспрашивал дорогу до Калькутта. Ну и сложил один к одному.
Платов развеселился.
— Объехал старика на вороных!
— Ну как же вы старик, Матвей Иванович!
— Кончай мне сраку под хвостом лизать! — продолжал веселиться атаман. И разом прекратил, посерьезнел, видимо. вспомнив, что в доме покойник. — Присядь-ка!
Он, дождавшись, когда я примощусь рядом, встал из-за стола, подошел к своей постели и из-под шинели в ногах вытащил саквояж. Извлек из него несколько листов скрученной в трубочку бумаги, вернулся на свое место, расстелил их, придавив углы чашами и буркнув:
— До чего ж дурна тут водка!
Я узнал почерк, видел его не раз — это были записки Волкова.
— Раз слыхал, что индусы сказывают, значит, знаешь про караванные тропы. Что думаешь, какой путь выбрать? — раздумчиво вопросил генерал-майор.
— Через Герат, вроде, легче.
— Забудь! — отрезал Платов. — Там персидские владения. С ихним шахом долго придется договариваться о проходе отряда, да и вряд ли он согласием ответит. Несмотря на все наши подвиги. Скорее дождется, когда мы из Хивы уйдет, и попытается ее к рукам прибрать. Но это опять же таки вряд ли, если мы свои гарнизоны оставим и вассальную клятву у хана примем. Даст клятву твой Мамаш?
— Куда ему деваться⁈
— Кудой, кудой — тудой! Азиатец! Пойди пойми, что на уме, — хмыкнул атаман, но развивать тему сомнений не стал.
Я развел руками: чем богаты, тем и рады.
— Ладушки, возвращаемся к караванным путям, — Матвей Иванович вытащил из-под низа пачки новый лист с примитивным планом-схемой и тремя пунктирными линиями. Ткнул пальцем в правую. — Путь через восточную Бухару нам не подходит, слишком большой крюк. Остаётся только один. Через отроги Гиндукуша в Кабул.
Саланг, «суровый перевал»! Я это местечко никогда не забуду. И соваться туда не хотелось. Да только кто меня спрашивал.
— Поговорил я со знающими людьми, — сообщил мне Платов. — Трудности перехода сильно преувеличены. Да, горы, много перевалов, ущелий и троп по руслу речек. Но даже зимой проходимы большой партией. Вопрос лишь в том, протащим ли пушки…
— А афганцы? Воинственный народ, особенно горцы.
— Разбойники! — отмахнулся атаман. — А ханства их во вражде пребывают. Им лишь бы нас в свару свою затянуть. Так на это пока смотрю.
Сказал бы я, какие афганские горцы «разбойники». Да, они шерстили караваны, стригли торговцев как овец, но они же так вломят через короткое время хваленым лаймам-красномундирникам, что тем мало не покажется. А их потомки и нам, советским, хорошего ежа под хвост запустят… На счастье казаков, у Платова в планах — быстрый проход через отроги Гиндукуша, а не строительство там фортов или постов. Авось, пронесет!
Матвей Иванович пристально посмотрел на меня, как будто колебался озадачить меня или нет. Не понравился мне этот взгляд. А ну как сейчас скажет: «собирайся-ка ты, Петя, в новый поход. Сбегаешь в Афганистан, перевалы посмотришь, на карту все занесешь. Тебе, парень, не привыкать разведкой для корпуса заниматься, жизнью рисковать и совершать то, что другим не под силу. За то и ценю».